unfair.

С Некоглаем всем всё давно стало понятно: кликбейт на кликбейте, постоянные шоу на стримах, заоблачный онлайн, про который все говорят и из-за которого возникает желание зайти на прямой поток, чтобы просто удостовериться. «Это хавают» по понятным причинам думает Серёжа. Серёжа здоровается за руку с самим Колей и видит, что чел помешан на цифрах, поэтому не лезет, а просто смеётся со всего этого цирка и так называемой новой эрой твича с ребятами в дискорде. Но потом появляется некий Дипинс, с успехом которого Серёжа мириться уж точно не намерен, потому что с ним совсем ничего непонятно. Дипинс раздражает, потому что, по мнению Серёжи, не заслуживает. Совсем-совсем. Потому что Пешков пытается делать какой-то контент на свои, дай бог, 15 тысяч онлайна, пока Ваня просто вальяжно листает ленту тиктока, получая всё: и огромные донаты с просьбой, блять, мяукнуть, и большой онлайн, и миллион фан-контента по нему, из-за которого заходить в тикток стало невозможно. Ваня красивый. Серёжа не отрицает. Ваня очень красивый, но это всё и этого мало. С момента появления Дипинса на платформе, мир Серёжи, будто бы, на нём заканчивается. Ваня, как бельмо на глазу, потому что смириться не получается. Потому что не справедливо всё это. — Я Ваню сейчас добавлю, обсудим может коллабы какие-нибудь, – говорит Вова во время общего сбора в дискорде. — Я не буду с ним стримить, – сквозь зубы цедит Серёжа, меняясь в лице. — Малой, ну ты чего, – успокаивает шеф, и ему на самом деле жалко Серёжу, который смириться не может и из кожи вон лезет, захлёбываясь ненавистью к новоиспечённому стримеру. Потому что Вова, как и большинство коллег, уже давно приняли факт, да, несправедливости, как и Ваню в коммьюнити. — Всем привет, – подключая вебку, здоровается Ваня, и Серёжа клянётся, что сейчас блеванёт от этой ужасно-потрясающей улыбки. Потому что быть красивым недостаточно, даже таким, как Ваня. Быть таким, как Ваня, который знает все Серёжины мысли насчёт него и всё равно предлагает совместный стрим со скобочками в конце сообщения, и, наверняка, сделай он такое предложение в жизни, ещё бы глазками похлопал, просто нельзя. — Привет, – здоровается Ваня, находя Серёжу в лофте, где кто-то празднует свой день рождения. У Пешкова в руке рюмка водки, которую, слыша голос, знакомый по стримам, над которыми он чуть ли не плачет, он сжимает так сильно, что стекло, кажется, сейчас лопнет. — Что насчёт совместного стрима-то? – не унимается Дипинс. — Отказ, – выплёвывает Серёжа, не поднимая глаз. — Серёж, я вот одного не понимаю, я так тебе не нравлюсь, потому что ты моему успеху завидуешь? – ухмыляясь, спрашивает Ваня, – или, может быть, потому что я не твой? Последнее он произносит шёпотом на ухо кудрявому. Содержимое рюмки оказывается у Вани на голове, но он, чёрт возьми, всё так же неотразим, с этой отвратно-идеальной улыбкой на лице и ни единой каплей злости в глазах. — Ненавидь меня дальше – отличная защитная реакция. Рюмка, что Пешков так крепко держит, разбивается о Ванину голову. Ваня падает, хватаясь за голову и стряхивая возможные осколки, и жмурит глаза от вспышки боли. К нему подбегают близстоящие люди с расспросами о состоянии и произошедшем, но стоит Ване открыть глаза – сквозь толпу он смотрит на Серёжу. Всё плывёт, но Бессмертных и без этого может его прочитать: Пешков не чувствует ни капли жалости, дай ему кто-нибудь лёд Ване к голове приложить - он приложит сильнее, чем нужно, но Серёжа чувствует безоговорочное поражение. — ТЫ СОВСЕМ ЕБЛАН? – орёт откуда-то взявшийся Вова и оттаскивает Серёжу за локоть в сторону. – Я всё понимаю, но это уже слишком. Серёжа, кажется, не слышит. Глаза начинает неприятно щипать. Он не заслуживает все те эмоции, на которые его вывел Бессмертных ровно также, как тот не заслуживает на голову свалившейся популярности. Шеф куда-то отходит, по возвращении принося пластиковый стаканчик всё с той же водкой, которую Серёжа хочет вылить уже себе на голову. Он буквально лакает её, из-за чего стакан кажется бездонным. Пить водку не залпом – отвратительно, Ваня с разбитой головой – мечта, почему-то не приносящая удовольствие. — Я домой, – кажется, спустя вечность заявляет Серёжа. — Извинись и иди, куда хочешь, – это звучит так забавно, но Вова отчего-то весьма серьёзен. — Ты смеёшься? – Серёжа смотрит стеклянными то ли от слёз, то ли от водки глазами, – я челу намеренно рюмку об голову разбил и мне извиняться за это нужно? — Я тебя никуда не пущу, пока ты не извинишься. «Что за детский сад?» думает Серёжа. «Он точно не отстанет» понимает Серёжа. И это правда, потому что в следующее мгновение Вова буквально тащит его (Серёжа ногами практически не двигает) в сторону Бессмертных, что лежит на диване, прикрыв глаза, с импровизированной повязкой на лбу. — Вань, – аккуратно зовёт шеф, не желая потревожить, и выжидающе смотрит на Серёжу, крепко держа того за руку, чтобы тот не сиганул куда-нибудь. Приоткрывая глаза, русый смотрит на это и устало улыбается. — Мне очень жаль, что я разбил тебе рюмку об голову, а не об твой смазливый ебальник. Шеф сказанным недоволен, поэтому до боли сжимает руку друга и кидает на него осуждающий взгляд. «И вправду – детский сад» думает Ваня, но жестом просит Вову уйти. Поблагодарит за милосердие и попытку примирения позже. Серёжа смотрит на Ваню, что всё ещё выглядит безукоризненно великолепно, и надеется, что он умер. — Я бы хотел, чтобы ты умер, – ложь. Серёжа выглядит жалко, и он это знает. — Я тебе нравлюсь, – правда. Кажется, если порвать пластиковый стаканчик, – края ошмётков будут острые. — Почему ты не умер? — Потому что ты этого не хотел. — Я не хотел только, чтоб твоё прекрасное личико пострадало, - в этом Серёжина правда. Не хотел не потому, что боялся, что Ванечка больше не сможет стримить – это то ему как раз на руку, не хотел, потому что на Ваню полюбоваться ещё хочется. Потому что Серёжа сидит на каждом его стриме, пристально наблюдая не только за счётчиком онлайна. Такие мысли совсем не радуют, такие мысли Серёже хочется залить водкой только потому, что он не знает, что именно ей они и вызваны. С каждым новым движением до бара алкоголь всё сильнее ударяет в голову, заставляя задуматься, а не хватит ли того количества, что уже выпито. Новое содержимое стакана, которое по просьбе Пешкова ничем не разбавлено, говорит о том, что нет, не хватит. Он выпьет сколько угодно, чтобы запить красоту этого ублюдка, который обязательно шепнёт ему о том, что это невозможно и нагло протянет ещё, не препятствуя безрезультатным попыткам: — Тебе не стоило меня оставлять в одиночестве. Ты же знаешь — больным, особенно по твоей вине, нужен уход, – нахально-жалобно тянет Ваня, когда Серёжа возвращается. Возвращается к нему, но не домой. — И не надо говорить мне о том, что я тебе нахуй не нужен, ты ведь сам сюда вернулся, не Вова тебя, Серёженька, за ручку привёл. Потому что с Вовы точно хватит. Вова сейчас, наверняка, намучившись с неугомонным Серёжей, который ведёт себя реально по-детски, отдыхает или посапывает на диванчике, где-то в другом конце лофта. Пешков на Ванины слова лишь фыркает, осматривая его с головы до ног, но на подлокотник дивана рядом присаживается. Просто устал стоять, просто хочется посидеть, просто хочется ещё водки, просто хочется поправить чуть спавшую на глаза Бессмертных повязку. Серёжа делает глоток и жалеет, что не разбавил водку, потому что она очень горчит. Серёжа делает ещё глоток и жалеет, что не разбавил водку, потому что вся ненависть и жгучее чувство несправедливости почему-то начинают меркнуть на фоне этого Дипинса, который, оказывается, с сучьим прищуром водит ступнёй по Серёжиным бёдрам, иногда, совсем наглея, мимолётно касается между ног. «Надо ему ногу сломать» – Сережа мёртвой хваткой держит чужую ногу, останавливая. «А может уже похуй?» – хватка чуть ослабевает. Если бы Серёжа привычно записывал Ваде кружочек с таких мероприятий, то сказал бы, что он пьяный на 9 из 10, а потом поднял бы телефон чуть выше и показал бы… стоп, что… что сидит на Ване, которого на дух не переносил (и, вроде, до сих пор) и в дискорде с ним сидеть не мог. Пьяный Серёжа отлично понимает происходящее, просто немного не успевает за течением времени, не сразу осознавая, что и как происходит. Вот и сейчас, наверняка, он сидит в таком положении только потому, что Ваня после сильного удара стал хуже слышать, и Пешкову нужно быть ближе к нему, чтобы собеседник отчётливо слышал, как сильно он испортил стримеру жизнь. Звучит смешно. — Знаешь, из всех моих хейтеров, которые говорят, что я не заслуживаю своей популярности, я не верю только тебе, – шепчет Бессмертных в самые губы, задевая своей чужую. Серёжу ведёт. Ваня ведёт в их игре. Серёжа целует. Первым. Пытаясь догнать. Целоваться с Ваней сейчас не странно. Нет ведь ничего странного в поцелуе по пьяни. Странно то, что это будто что-то само собой разумеющееся, странно, что нравится, странно, что хочется ещё, несмотря на то, что поцелуи максимально смазанные, как и Серёжин рассудок, потому что алкоголя осталось на один глоток. — Ты всегда на своих стримах предлагаешь мне ливнуть с твича и не позориться, – начинает Дипинс, чувствуя, как парень ластится к его прикосновениям под толстовкой. – У меня тоже есть к тебе предложение – не хочешь попрыгать на моём члене? Да, хочу. Да, пожалуйста. — Угомонись, – сквозь зубы шепчет Ваня, когда Пешков буквально раздевает его в такси. Сам эту кашу заварил, самому и расхлёбывать, Ванечка. Когда они, наконец, приезжают к нему домой, он быстро хватает с одной из полок в холле презервативы и смазку, что, кажется, остаётся незамеченным для Серёжи, потому что он (как и всегда, стоит признать) кроме Вани ничего не видит. Бессмертных наспех, но при этом качественно, чтобы тому не было больно, растягивает Серёжу, говоря о том, что было бы неплохо, чтобы Пешков сам растянул себя для него, возможно заранее, возможно прямо перед Ваней, на что Серёжа больно (реально больно) прикусывает чужую губу во время поцелуя, потому что: нет, только не для него, только не для этого галимого Дипинса. Ваня смеётся, переспрашивая, точно ли Серёжа собирается под него лечь, а точнее на него сесть, и тут у Пешкова никаких сомнений не возникает. Когда три пальца входят свободно, а Серёжа беспристанно тянется к своему члену, мечтая уже больше о разрядке, чем о Ванином члене, Бессмертных быстро избавляется от мешающих штанов и трусов, потому что неважно, чего там хочет Серёжа, как бы грубо и эгоистично это ни звучало (Серёжа и так достаточно сделал, чтобы ему не потакать), потому что Ванин член, что уже колом стоит – хочет его. Ваня прислоняется спиной к стене, принимая полулежачее положение, и, нашарив в кровати презерватив, который предварительно кинул туда, вручает его Серёже. — Сам. — Да блять. Открыть, да и сфокусироваться на упаковке получается далеко не с первого раза, но Ваня терпеливо ждёт, невесомо водя рукой по члену, которому, кажется, ждать в разы сложнее. Серёжа, наконец, справляется с казалось бы непосильной задачей и раскатывает презерватив по чужому члену. Руки Бессмертных аккуратно придерживают за талию, отдавая Пешкову всю инициативу в момент проникновения. — У тебя так глазки блестят, – отмечает Ваня, когда Серёжа начинает двигаться, вцепляясь в чужие плечи, – красивые, но мне хочется, чтобы ты их позакатывал. Русый приподнимает парня за бёдра и делает первый толчок. — Ты меня так сильно не любишь, Серёж, а мне так обидно, – толчок, более резкий и глубокий, – так обидно. Ваня набирает темп, выбивая из Серёжи стоны, такие громкие и протяжные, что в попытке сдержать их пришлось бы прокусить губу. — Я ничего не заслуживаю, да, Серёж? Совсем-совсем? И даже тебя на моём члене? Дыхание сбито, и ответное «да» наверняка бы слилось с очередным стоном, но Пешков не спешит соглашаться, не только поэтому. Если этот Ваня Дипинс так хорошо его трахает, то всё равно уже и на несправедливость, и на огромный онлайн за смазливое личико. Пусть сидят и восхищаются, пока Серёжа ненавидел и разбивал рюмки об голову, но всё равно получил самое желанное. Хочется просто заткнуть Бессмертных поцелуем: наговорится на стримах, сейчас должен быть другим занят, но Ваня лишь шепчет в приоткрытые губки: — А жаль, потому что я тащусь с тебя, как с меня все те зрители, которых я так сильно не заслужил. Это будто добивает. От этого так хорошо, что Серёжа кончает, не прикасаясь к собственному члену. — Ну так кончи для меня, чтобы я понял, что это не только на словах. И Ваня кончает, жмуря глазки и до побеления кожи сжимая Серёжины бёдра. Ванина односпальная кровать кажется очень маленькой, поэтому Серёжа посильнее жмётся к липкому от пота Бессмертных, потому что именно Серёже досталось место у края, и в полудрёме спрашивает: — А ты уже трахал фанаток? — Нет, ты первая.