•••
На утро Эш просыпается от запаха яичницы. На мгновение ей кажется, что её прошлая жизнь вернулась и прямо сейчас она увидит своего парня у плиты. Однако она быстро вспоминает о том, что её парень не умел готовить. Глаза у неё опухшие и в горле першит. — Кто здесь, — только после этой фразы, Эш вспоминает всё, что было вчера, но ей не становится стыдно или неловко, стало даже как-то спокойнее что ли. — Ох, прости, я тебя разбудил? — Из кухни высовывается голова Джонни, в лапах у него лопатка и весь он словно светиться. Улыбается он смущённо, но в его глазах читается решительность. — Какая прелесть, только фартука не хватает, — смеётся Эш, а Джонни лишь хмурится и закатывает глаза к потолку. — Есть у вас фартуки, только вот не налезает на меня ни один, — Эш на эту его реплику засмеялась ещё больше. — Ох Джонни ты такой смешной, — выдыхает Эш и они сталкиваются взглядами. — Как приятно всё же слышать твой смех, — не выдерживает Джонни и тоже расплывается в улыбке. Эш от чего-то дёрнулась. Слова Джонни резали лучше ножа и Эш припоминает, как зарывалась всем телом в его грудь, как плакала от переизбытка чувств и эмоций. Но Джонни, как будто бы и не помнил всей этой ночи, не помнил как Эш твердит имя того урода, как она молила Джонни остаться как она заснула лишь под утро и то, что даже во сне она дрожала как осиновый лист. Джонни будто вычеркнул эти воспоминания из памяти или же наоборот, сохранил их так, что даже за тысячу лет не найти. Теперь между ними есть маленький секрет, их маленькая тайна о которой одна будет вспоминать со страхом, а другой с нежностью. — Я приготовил яичницу и блинчики, будешь? — Аппетита не было, даже если учесть, что вчера она выпила с утра лишь крепкий кофе. — Давай, — Эш встаёт с кровати и будто только сейчас она замечает весь этот песпорядок в её квартире и ей становится стыдно. Это один из первых разов, когда она чувствует стыд. Ей ни разу не было стыдно за то, что она поёт круче своего парня или что она выступает в слишком попсовой одежде, нет, ни разу. Но здесь, в данный момент она чувствует свою вину, понимает, как всё это было глупо, что она пренебрегла добротой Джонни, что она нагло его использовала. — Опять я всё порчу, — прошептала девушка, опуская глаза на пол. — И что ж ты испортила? — Сильная лапа зверя, в два раза выше неё, опустилась ей на плечо. — Если ты беспокоиться о беспорядке, так это дело поправимое, а вот что на счёт тебя самой, так это временно, мы можем сходить к психологу если ты хочешь. — Как он может быть таким добрым? Отчего он такой… слишком хороший для того, у кого родитель и братья гангстеры. — Пойдём лучше завтракать, но с начала тебе нужно умыться. — Эш кивает и идёт в туалет через кухню не закрывает дверь и включает воду. Смотря на себя в зеркало, она узнает лишь свои глаза, всё остальное лицо у неё скукоженное, словно сушёные яблоки. Беря в руки зубную пасту и щётку, она несколько секунд бессмысленно пялится в пустоту, а вода всё так же льётся. Она чуть ржавая, но Эш не привыкать. Чистка зубов и умывание заняли несколько больше времени, чем ожидала девушка. Но, наконец, вытерев лицо она выходит из ванной и застаёт Джонни за уборкой её носков и рубашек. — А вот и ты. Нам нужно будет сходить в химчистку, а то на половине твоих вещей капли от соуса и колы, как бы тут не завелись жуки, — тараторит Джонни, поднимая руки вверх, как бы говоря о том, что он безоружен, Эш этому жесту лишь улыбается. Странно но в присутствии этого животного ей спокойно, он как будто способен изменить весь мир вокруг себя, при этом оставаясь самим собой. — Посиди со мной, пожалуйста, — просить о чём-то не в её принципах, не в её привычках есть с кем-то, но с ним, кажется, её устои могут быть сдвинуты и забыты на неопределенное время. — Да-да, конечно, я нам обоим приготовил, просто специально ждал, когда ты закончишь водные процедуры, а пока ждал, решил немного прибраться, фантики от шоколада и трюфелей я выбросил, а вот с вещами не совсем разобрался, мне понадобится твоя помощь… — Да-да Джонни, я поняла, что у меня бардак, но давай начнем утро со вкусных блинчиков твоего приготовления и яичницы… яичницы глазуньи, моей любимой яичницы. — Девушка была приятно удивлена тому, что даже такую мелочь Джон учел и попросила как-нибудь ему потом отплатить так же. Завтрак они провели за обсуждением того, куда лучше отнести вещи, Джонни настаивал на том, чтобы проехать чуть дальше, но в более качественную химчистку, Эш же настаивала на той химчистке, которой пользовалась на протяжении нескольких месяцев. — Джонни там может быть дороже, чем в моей, да и идти до неё далеко, а у меня накопилось столько грязной одежды, что придется в два захода ходить. — Джонни на это посмотрел на неё так, будто только что она взяла высшую ноту на моменте, где должна быть низкая и изогнул бровь. — У меня есть машина, помнишь? Я могу нас довезти, — не прекращает он спор, засовывая в рот бекон, Эш закатывает глаза, намазывая блинчик персиковым джемом. — У тебя машина в гараже стоит, а пока ты за ней сгоняешь я уже одну ходку до химчистки и обратно сделаю, — блинчики были воздушные, будто ешь облако, и Эш невольно улыбается. — Ладно, уговорила, пойдём в твою химчистку, но учти, если кетчуп не отстирается пиняй на себя. — Соглашается наконец Джонни и берет с тарелки ещё один блин. Он ел их просто так, ни с чем, объясняя это тем, что они и без каких-либо добавок и усилителей вкуса. — Ты немного самовлюблённый, — хмыкает девушка, проглатывая кусок яичницы. — Почему это? Их ещё мама моя готовила, пока не… — Понятно, — отрезала Эш, она была не готова слушать о трагичной судьбе матери Джонни, ей бы со своими тараканами справиться. Наконец, доев завтрак и помыв посуду, молодые звери, начали собирать вещи, которые было необходимо постирать. — Так, ну это уж точно стоит выбросить, она же рваная совсем, — показывает Джонни Эш черную футболку в полоску. — Э, не смей, она у меня счастливая, — протестует Эш, упёршись руки в боки. Джонни, на эту её позу лишь смеётся в кулак, такой маленькой и опасной она казалась в одно и тоже время. Наконец, разобравшись в вещах и отобрав те, которые Эш уже никогда не наденет и которые ещё пригодны для использования. Лишь к двум часа дня они закончили со стиркой и, вернувшись домой принялись развешивать все вещи по всевозможным поверхностям, потому что веревки в душевой комнате не могли вместить в себя несколько кило мокрой одежды. — Спасибо, — поблагодарила Эш, когда они наконец закончили. — Всегда рад помочь. Знаешь, мне даже понравилось я как будто был не одинок на какое-то время, — Джонни запнулся, его рука зарылась в его затылок, и он смущённо отвёл глаза. — Как знакомо, — проговорила Эш и Джонни позволил себе взглянуть ей в глаза и встретил светящиеся огоньки надежды. И да, они оба расколоты на части, оба потеряны, но они как те, из дилеммы о дикобразах, хотят согреться и оба уже не так боятся уколоться.о майских вечерах
13 июня 2022 г. в 20:12
Эш дерзкая, с иголками, что режут не только пальцы. У неё глаза большие и сама она кажется не настоящей, слишком раскрепощённой и открытой. Для неё не существует факта смущения ведь она сама изобрела дерзость.
Она самостоятельная и привыкла, даже в компании своего парня-абьюзера быть одна. Она слушает метал-рок и целуется так, будто в её жизни «это» — самое последнее дело.
После выступления Джонни идёт по улице и Эш идёт рядом с им и, почему-то им по пути. Парень не понимает, почему девушка пренебрегла метро и пошла с ним. На улице стоял конец мая и было так тепло, и ветер овивал лицо мутными мыслями.
Фонари освещали им улицу и птицы, редкие, пролетали над их головами.
— Ты очень хорошо пел, — заметила Эш. От неё такое редко услышишь, обычно, она сидит в стороне и, как ни странно не ввязывается в споры. Джонни удивлённо переводит на неё взгляд.
Смотря на неё понимаешь, что только недавно она была сломана, разбита и, как никогда, одинока. Но сейчас, сейчас она будто яркий прожектор сияет от одного лишь блеска её глаз и Джонни это нравится.
— Да нет, это ты была просто ослепительна, — не выдерживает он и не может заставить себя взглянуть на Эш. Но даже так он чувствует, что она улыбается. Улыбается тихо, так, чтобы в свете фонарей этого не было видно. У неё на плече кофр с гитарой, а за воротом рубашки пришпилены очки-сердечки. Она ниже него на две головы и одета в джинсовку даже не смотря на то, что сейчас, в середине мая, очень жарко.
В сердце стоит немое восхищение от того выступления, когда пальцы касались клавиш, когда дыхание душило душу, когда казалось, что всё, что есть на сцене это только он и его инструмент. И у них обоих было такое ощущение, будто они подвешены над пропастью и единственное что остаётся — это молиться.
Они оба разбиты и оба по-настоящему одиноки.
Джонни потерял отца, пусть, на время, не так уж важен промежуток этого момента, однако, будет плохо без этих крепких объятий, подзатыльников и подгоревшей яичницы по утрам.
Эш потеряла парня, не по своей вине, этот кретин был не достоин и её мизинца, но, всё равно, было обидно. Это было похоже на то, что приходится расставаться с любимой игрушкой, так, по крайней мере казалось Джонни. Почему именно так? Да потому что Эш не могла принадлежать кому-то, потому что её горячая натура не способна подчиняться и потому, что Джонни и только он, способен её понять.
Понять так, как не может никто, так, будто он и стоит на её месте. Им обоим пришлось свыкаться с новыми ролями в мире искусства, Эш заставили играть попсу, Джонни же научился играть на пианино. Но это не отменяло их внутренних качеств, их неугомонного характера и жажды новых шишек и синяков на заднице.
Эш увидела однажды, как Джонни катается на скейте и загорелась идеей научиться так же. Все коленки были в синяках и крови, но Джонни был рядом чтобы подать пластырь и бинты, а выучив ноты Джонни загорелся желанием научиться играть на гитаре. Все руки были в мозолях, которые прочно засели именно на кончиках его пальцев.
— Не говори ерунды, — на ней красные кеды, которые они купили вместе. Эш позвала его на прогулку по магазинам зная, что он мается от скуки в гараже своего отца. И это была одна из лучших вылазок Джонни по магазинам, хотя бы потому, что не надо было думать о том, чтобы кто-нибудь из его родственников не украл какую-нибудь вещицу. Они долго ходили по разным магазинчикам, прикидывали цену и спорили о том, что в каких-то магазинах полностью одинаковые ботинки стоят в два, а то и три раза больше. Это было весело, Эш не нужно было подстраиваться под Джонни и её споры были готовы слушать, она могла открыто возражать и протестовать, в её мнение вслушивались и были готовы дать совет. Без манипуляций и нытья, Джонни не любил такое, ему легче было сказать всё напрямую.
И вот, они нашли те самые, по доступной цене и с тем принтом, который хотела Эш. Это и правда был хороший выбор, кеды были улётные и Эш сама, несмываемым фломастером написала на них несколько строк из своих новых песен. Тоже, улётных кстати.
— Да ладно, научись уже принимать комплименты, — смеётся Джонни закрывая рукой лицо зная, что в свете этих чёртовых фонарей всё равно ничего не видно.
Кеды уже стёрлись в нескольких местах и Эш уже несколько раз меняла в них шнурки. Всегда меняла белые на белые, но, если учесть что после последнего использования белые шнурки были похожи на пыль, то скорее она меняла тёмно-серые на белые. Да, так и правда звучит понятнее.
Комаров пока не было, что очень радовало.
— Ох, Джонни как же поздно, — Эш потягивается, медленно переводя тему и, как ни странно, но Джонни не против. — А дома у меня как всегда никого нет. — Эш живёт одна, зарабатывая в барах и играя ту музыку, от которой её душа поет, разрывается на части и вновь и вновь восстанавливается, чтобы потом разбиться.
Джонни же знает, что ей нравятся шипучие конфеты, газировка и летние ночи. Она же в свою очередь знает, что он очень неплохо водит машину, любит своего отца и не против учиться чему-то новому.
Как это получилось? Как вышло так, что Джонни стоит на пороге её дома и улыбается махая рукой на прощание.
— Останься, — вдруг слышит он, уже обернувшись спиной к её двери.
— Ч-что? — Не понимает парень, — прости, мне, наверное, померещилось, ещё раз спокойной ночи, — Джонни уже готов провалиться под землю. Глупости, Эш никогда не просила никого о помощи. Даже тогда.
— Не померещилось, — её маленькая лапка, тянет его за кожанку и Джонни, оборачивается на неё. О нет. Она вся в слезах.
— Эш, что случилось? — Джонни опускается перед ней на колени и пытается уловить её взгляд. — Я рядом, Эш, я рядом, всё будет хорошо. — Он касается её шерсти на щеках и вытирает её кожу от мокрых слёз.
Эш молчит, Эш не из тех, кто будет ввязывать других в свои проблемы, но сейчас, сейчас она выглядит как никогда слабой и одинокой и Джонни не хочется чтоб так было.
Она касается лапкой его шерсти на голове и зарывается в его прическу, вороша и так неугомонные волосы.
У неё глаза сейчас похожи на два сапфира — такими яркими они стали от слёз. И Джонни самому хочется плакать, от безысходности, от нервов перед прошедшим выступлением, от того, что тот, к кому он так привязан, плачет из-за какого-то ублюдка.
Он поднимает плачущую девушку на руки, уже не боясь пораниться, сейчас это не важно.
Знаете ли вы о дилемме дикобразов? Она заключается в том, что чем больше дикобразы сближаются, тем большее им становится больно от иголок друг друга, но они пытаются лишь согреться и в этом их главная проблема, чем они ближе, тем им больнее. Эта проблема преследует их обоих. Никто из них не попытался сблизиться с кем-то на долго, и да, даже тогда, когда Эш встречалась со своим бывшим, она никогда не давала ему слишком много, потому что копила всю любовь на чёрный день. Для кого-то лучше, для кого-то ближе и важнее.
Когда Джонни кладет дикобразиху на кровать, она тут же зарывается в комок из подушек и одеял.
— Я-я пойду наверное, не хочу тебя тревожить. — Вдруг, из-под вороха раскиданной одежды, каких-то тряпок, одеяла и подушек высунулась мордочка этой самой девицы. Глаза уже чуть пообсохли, но глаза были всё же красными.
— Не хочу быть одна, — говорит она шёпотом, и Джонни приходится наклониться над ней, чтобы услышать её.
Джонни тихо кивает и садится прямо перед ней на колени и смотрит. Не ожидая какого-то цирка или представления, не прося её говорить дальше, всё и так было понятно.
— Хочешь, сбегаю за газировкой? — Спрашивает Джонни, — захвачу чипсов и посмотрим какой-нибудь ужастик, — Эш очень любит ужастики и парень это знает, он уже готов привстать, как Эш энергично качает головой, — Останься, просто… будь рядом, — запинаясь, с каким-то непонятным, животным рыком, выдохнула девушка. И Джонни сел на место. Не готовый отказать дикобразу.
И она улыбается, улыбается не заметно, так, что только Джонни смог бы понять, что это не кривящееся гримаса уныния.
— Обними, прижми, не отпускай, — хрипит девушка, как будто находясь в трансе.
— Я не смогу. — Джонни боится слишком сильно прижаться и задушить её, слишком боится её игл, которые могут проткнуть его насквозь. Но, смотря в глаза девушки он забывает о боли, о страхе, и об этой глупой диллемме, он не дикобраз в конце концов и кровоточащие раны можно потом просто заклеить пластырем. Слишком уж много у него было синяков и ушибов чтобы волноваться о такой мелочи, как быть проткнутым насквозь.
Он забирается на её кровать и через одеяло обнимает её тело. Хрупкое и маленькое, меньше него раза в два.
Она же, немедленно начинает крутиться и, в конце концов, утыкается носиком в его рубашку. На нем всё та же кожанка, он забыл снять её, так и лег в чём был.
Её дыхание обжигает, её лапки впиваются в его рубашку. и он чувствует, как она дрожит и как его рубашка постепенно становится мокрой, но это не важно, важно то, что сейчас он хоть чем-то может ей помочь.