Лестница

Предложение простейшее — подняться по пустынной лестнице к замку наверху. Замок, вообще-то, больше похож на игрушечный домик: местные жители, когда стоят, в общей массе едва-едва Ухуре по плечо. Можно, кстати, и отказаться, аборигены ни на чём не настаивают. Порхают себе, трепеща радужными крыльями, улыбаются и посыпают экипаж цветочками. Главное, на всё согласны — и в Федерацию войти, и договор подписать, и с имперцами не контактировать ни под каким предлогом, если те вдруг здесь появятся. И лестница-то, лестница! Широкая, но недлинная, шагов двадцать, если от души. Максимум — тридцать. Ступенек, правда, больше, зато все пологие. И перила по краям предусмотрены, украшенные нависающими шпалерами, сплошь обвитыми местной красно-зелёной растительностью. Видимо, для тех, кому в тенёчке передохнуть захочется, потому что под местным жарким солнцем сооружение прямо-таки сверкает радужными переливами в тон повсюду трепещущим крыльям. Уважить радушных хозяев? Да легко. К тому же коммандер, в качестве редчайшего исключения, не занудствует и не пытается выяснить, в чём подвох — соглашается сразу. Наверняка дело в крыльях. Или в радугах — их тут столько, что даже Боунс уже не ворчит. Миновав большую часть пути и заспотыкавшись на втором, третьем и четвёртом шаге подряд, Джим понимает, почему радужные аборигены посоветовали им со Споком держаться поближе друг к другу — с последней трети лестницы все ступеньки оказываются разной высоты и ширины. Джим искоса смотрит на Спока — проверить, понял ли тот, в чём подвох — и не может удержать улыбку: глаза у коммандера с Большую Звёзднофлотскую медаль первой степени — каждый. Коммандер застыл ступенькой ниже, и похоже, прикидывает, не лучше ли перешагнуть сразу несколько. Вид у него очарованный. — Спок, — привлекает его внимание Джим. И театрально оттопыривает локоть, предлагая опереться: — Коммандер? — полуофициально приглашает он, всё ещё улыбаясь. Спок отчётливо фыркает. Спок! Фыркает! Потом гордо вздёргивает подбородок и едва не обваливается прямой спиной назад, так и не шагнув. Джим не знает, как оказался рядом, только чувствует, что чуть не получил инфаркт. И сразу второй, когда понимает, что вцепился в Спока всеми пальцами и обеими руками: — Эй, ты как? — закончив обмирать, беспокоится он. Немного отпускает и сгребает пальцы в кучу. Спок какой-то непривычный. Замирает, но не застывает. Джим хорошо знает, как обычно ощущаются под ладонями плечи Спока. Как камень. Но сейчас — нет. Просто плечи, просто твёрдые — ну, может, чуть более твёрдые, чем у человека, но не гранитные, не каменные и не мраморные. Замерший Спок чуть склоняет голову набок, словно прислушивается к чему-то, потом склоняет ещё больше и несколько раз моргает на Джима: — Не уверен, — аккуратно выдаёт он, снова пошатнувшись — чуть-чуть. Если бы Джим так в него не вцепился, мог бы и не заметить. Из слов Спока на Джима веет тёплым кофе и шоколадом. Больше шоколадом, чем кофе, и не горьким натуральным, а сладким, который как какао. Джиму нравится какао, а без кофе он вообще жить не может, и на миг он пьян сильнее, чем Спок, хотя сам пил всего лишь сидр. Небольшой такой, сугубо ритуальный сосудик местного лёгкого прохладного напитка. Очень свежего, как ему показалось, и отчётливо яблочного. — Так, — говорит Джим, улыбаясь, как ненормальный, чувствуя, как внутри расцветает и распускается целый яблочный сад, — коммандер, да вы же просто в розочки! Коммандер, между прочим, пил из точно такой же ёмкости — Боунс всё проверил и решил, что не опасно. Джим не знает, почему сказал про розочки — ну, не говорить же Споку, что тот «в стельку» или ещё что похуже. Тем более, что местное солнце больше не печёт жёстко в спину, а ласково пригревает, и от ближайшей шпалеры, усеянной мелкими цветочками, веет приятной тенью. Спок выглядит так, словно Джим изложил ему доказательства свободного движения фигур в римановом пространстве без изменения расстояния между их точками. Главное — совсем-совсем не отодвигается и всё ещё ни капельки, ни даже на чуть-чуть не каменеет. Только сосредоточенно опускает ресницы и снова выдаёт: — Не уверен. У Джима внутри проносится что-то вроде «ух, ты!» или даже «вау!», но потом сменяется чем-то похожим на «ой-ёй». Джим понимает, что дальше вверх сейчас не менее рискованно, чем прямо здесь, посреди опасных и твёрдых ступенек. Поэтому начинает осторожно двигать себя и Спока вдоль. То есть, вбок, к шпалере — к теньку и относительному холодку. Ступенька не широкая, скорее даже узкая, и Джим очень старается двигаться плавно, осторожно, чтобы не спугнуть такого непривычно живого Спока. Прикладывает массу усилий, потому что держать нужно уверенно, и не цепко, чтобы Спок не дёрнулся и не вздумал опять попытаться потерять равновесие. Оказывается, живой Спок — очень лёгкий. Настолько, что ладони невозможно контролировать. Ладоням всё время кажется, что Спок вот-вот из-под них исчезнет. Поэтому они сжимаются сами собой, а Джиму приходится ослаблять хватку непомерным усилием воли. Просто Джим знает, что если Спок не хочет двигаться, то убедить его можно разве что усиленным тягачом для перевозки шаттлов класса С-6. А тут они как-то чуть ли не доскальзывают до шпалеры — просто, раз, и Спок уже упирается спиной в красноватую зелень, усыпанную чем-то похожим на мелкие обкусанные зефирки. Джим понимает, что не впечатался в Спока самым настоящим чудесным — наичудеснейшим — чудом. Это волшебство, и Джим точно-точно родился под счастливой звездой, потому что уже вот который раз умудряется избежать действительно неловкой ситуации. Он продолжает придерживать Спока за одно плечо, а сам отодвигается на более-менее безопасное расстояние. Ну как, безопасное? Не особенно, наверное, потому что даже окажись Спок в соседней галактике, расстояние ни на что не повлияет. И глаза поднять всё равно придётся — хотя бы для того, чтобы оценить размеры катастрофы. Как бы ни было при этом сложно одновременно стараться не пялиться, и ещё не циклиться ни на кофе в лёгком дыхании, ни на какао, ни на добавившемся отовсюду аромате разогретой местным солнцем зелени. Спок тоже смотрит, и у него очень странный взгляд — уже не очарованный, а прямо-таки зачарованный. Так он даже на подлые ступеньки не смотрел. — Спок, — замечает Джим и говорит сразу, чтобы отвлечь от себя, — у тебя глаза поссорились. Один смотрит на моё левое ухо, а другой на правое. В подтверждение словам, он поочерёдно касается ушей свободной рукой. Спок смотрит ещё внимательнее — всё так же, на оба джимовых уха сразу — а затем очень мило зеленеет, чуть отклоняет голову назад, в жёваные зефирные цветочки, и пытается сфокусировать взгляд. Попытки приводят к тому, что коммандер продолжает косить, только теперь уже внутрь, а не наружу. Тёмные глаза слегка съезжаются к носу, и Джим просто не может удержаться от смеха. Тщательно давит, но безуспешно. — У вас на носу веснушки, — удивлённо замечает Спок. Ну всё. Джим хохочет, как ненормальный: — Сп… Чт. Что ты там вообще можешь разглядеть? — сквозь хохот, кое-как, выдыхает он. Рядом со шпалерой, вне периметра лестницы, мелькают радужные сполохи. Похоже, парочке аборигенов стало любопытно, почему они со Споком решили остановиться, не дойдя до цели буквально пяти шагов. Вместо того, чтобы помахать рукой в просвет, сообщив, что всё в порядке, Джиму срочно хочется закрыть Спока собой. Потому что… ну… а вдруг иначе старпома заберёт какая-нибудь местная особая полиция? Полиция милоты, там, или ми-ми-мишности. Ведь не может быть, чтобы не существовало законов, запрещающих офицеру-вулканцу выглядеть настолько милым. Такая угроза непременно, вот просто обязательно должна быть внесена в список особо опасного для жизни и психического здоровья окружающих. Спок снова моргает, выглядит почти смущённым, и это настолько больше того, что Джим способен вынести, что в ушах, на которые смотрит Спок, гремит сразу двойным взрывом. Одним, видимо, взрывает мозг, а вторым — сердце. В смысле, первым сердце, а мозг чуть позже, потому что перед тем, как крышу уносит в местные красно-зелёные дали, Джим вспоминает, что Спок весит порядка двухсот фунтов. Девяносто килограммов. При том, что Джим свободно жмёт сто от груди: двадцать раз в три подхода. И раз мозга с сердцем всё равно больше нет, он ничем не рискует. Джим ещё успевает в подробностях представить, как они со Споком валятся в одну большую кучу на глазах у половины альфа-смены, но тормоза слетели сразу после крыши, так что он просто хватает Спока в охапку и прёт вверх. — Извините, коммандер, прости, Спок, потом ты обязательно меня убьёшь, может, даже с особой жестокостью — на фруктовую диету посадишь или будешь укоризненно смотреть, пока я самостоятельно по доброй воле не аннигилируюсь из этой вселенной, только пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, сначала дай тебя поставить на ровную поверхность, — скороговоркой умоляет Джим прямо в ярко-зелёное острое ухо. Попутно, кажется, цепляя губами, и — о! — наконец, понимая, почему уши вулканцев так неприкосновенны. Наверняка там какие-то секретные точки, даже лёгкое прикосновение к которым вызывает временный паралич. Ничем другим реакцию Спока — точнее, полное её отсутствие — объяснить невозможно. Четыре или пять шагов до замка сливаются в один — Джим сбился со счёта на первом же, и вообще ещё шёл бы так и шёл. Но лестница кончается слишком быстро, и аборигенов внезапно слишком много, всюду крылья, радуги и ликующие улыбки. Невесть откуда взявшаяся Ухура — вместе с Боунсом, естественно, мгновенно вцепившимся в Спока — переводит просьбу подышать в какую-то местную чашечку, тоже радужную, а сама еле сдерживает то ли улыбку, то ли смех. Джим послушно дышит, пока Боунс скептически смотрит в трикодер, а затем снова тычет им в Спока, явно не доверяя показаниям. Чашечку у Джима забирают, вместо неё выдают тряпочку вроде вымпела, почему-то не радужную, а белую, расшитую шпалерным растением, цветущим жёваными зефирками, а чашечку передают Споку. — Поздравляю, — говорит Ухура, продублировав коммандеру просьбу «подышать», и сдерживает уже не только смех, но и, кажется, слёзы. Джим напрочь не понимает, что происходит, и Боунс, конечно, не ревнивый, но тут кто угодно заревнует, если твоя девушка смотрит на кого-то с такой радостью и нежностью. И ещё все эти радуги кругом, крылья, улыбки, солнце и немного косящий Спок, ошеломлённо моргающий на него поверх сложной причёски специалиста по связи, пока очередная группа аборигенов посыпает Джима цветами, пытаясь прощебетать «поздравляю» на стандарте. — Эмм… Подождите, — говорит наконец Джим, отмахавшись от цветочков. — Я что, сейчас что-то выиграл? — и предъявляет тряпочку-вымпел. Ухуру сгибает пополам. — Ты даже не представляешь, что, — страшным голосом говорит Боунс. — Я тебе потом, наверху объясню. Fin