Говоря, говори

На самом деле, Дилан даже не предполагал, что до этого дойдёт. Дилан, вообще-то, умный, все дела, но он не предполагал и не думал. В такие моменты Дилан всё чаще убеждается — нет, в плане человеческого взаимодействия он редко думает. Прикидывается хрен пойми кем, пробует играть дурачка, но в этом нет никакой глубины мысли. Так легче. Проще. Вообще, это круто — иногда не думать. Это понимаешь тогда, когда мозги закипают от учебников и физики, а сообщество ботанов, которые, как говорят, Дилану должно быть в пору, оказывается крайне унылым и задротским. А Дилану хочется и там, и там. Ведь мир, вроде… Не плоский, не одномерный. Он больше границ человеческого понимания, он настолько разный и многогранный, что Дилан иногда всерьёз начинает беспокоиться, что за свои жалкие девятнадцать он и миллионной части не попробует, не вкусит от этого мира. Нет, даже миллиардной. Поэтому родители Дилану говорят с младенчества, что у него бес в ребре: то он неделями не выходит из комнаты, всю стену затыкивает заметками, зубрит-зубрит и читает-читает, а то — с лёгкой сумкой наперевес, отсалютовав на пороге дома, двигает в детский лагерь диджеем. Дилан странный, да. Так все говорят, узнавая его поближе. Поэтому Дилан привыкает менять круги общения, как увлечения и хобби. Он, как сейчас модно писать в статусах в соцсеточках, “в поиске себя”. Хер знает, какой на самом деле Дилан — Дилан старается не думать об этом слишком много, мир вокруг интереснее познания себя — но вроде бы разные сферы открывают этот мир каждый раз под новым углом, потому он никогда не считает себя проигравшим. Ну, вероятно, несколько смущённым своим зачастую неловким и неуместным поведением, но смущение — это лишь временная реакция. Стыд и смущение проходят. А мир крутится, вертится. Дилан — тоже. Поэтому он не думает, попытавшись игриво пофлиртовать с загадочным молчуном вожатым в том самом детском лагере, что через год они встретятся и всё приведёт к этому. — Ты… уже пробовал?.. — А?.. — Дилан как окукливается, умывает вспотевшей ладонью алое от духоты и собственного смущения лицо, переводит бегло-испуганно глаза на Райана. — Типа… Секс?.. Райан тяжёлый и молчаливый — да, в принципе, как и год назад. — Да. — Оу, чел, — он пробует рефлекторно выдавить самодовольно-ехидную улыбочку и свято верит, что у него получается, — зови меня “секс-машина”!.. Райан опускает брови, хмурится, всматривается. — Я серьёзно. Дилан закатывает глаза и в этот раз умывает лицо обеими руками. Вообще, отвечать на такие вопросы, лёжа под парнем на голову тебя ниже, с которым пару минут назад налегке залетал в комнату своей общаги, путаясь языками во рту друг друга, тяжело. Дилан помнит ещё с лагеря: Райан хороший чувак, интересный, со своей какой-то недоступной ебанинкой, на которую легко ведутся те, кто в поисках нового в этом мире, но он до скрежета на зубах серьёзный, тяжёлый и искренний. Нет, он, конечно, может пошутить, дёрнуть уголками губ на какую-нибудь совсем беззубую шутку. Но веселье — это не про Райана. Райан — это про… Честность. Самоанализ. Принятие ответственности. Про близкие связи. Дилан-то не против, звучит всё это суперуважительно и серьёзно, весомо, но… Но сам он что тогда (когда напрямую, не уклоняясь, Райан передаёт свой телефон, чтобы он записал ему свой номер, а Дилан просто шутит, не в силах остановиться, продолжает напор флирта и деланной уверенности, не даёт заднюю), что сейчас (когда Райан, удивлённо выцепив его взглядом из толпы будущих физиков и учёных на уикенде, напрямую подходит и говорит, что, кажется, цифра в номере была неправильная) — вообще не знает, этого ли он хотел. Нет, физиологически — он точно не против. Не зря они трутся стояками через джинсы добрые десять минут, не отсасываясь друг от друга, чтобы снять футболки. Да и не снимают они футболки поэтому же — Дилан резко теряется и не знает, что ему делать дальше. Ну, то есть… Типа, они подрочат друг другу и разойдутся? Или он отсосёт, или Райан и как бы… Всё, разойдутся спокойно и неплохо?.. Дилан отстраняет от глаза два пальца, смотрит в слишком долгой ломке на Райана над собой. О, нет. Всё это не про Райана. Райан склоняет голову набок, пристальнее всматривается в него, утяжеляет свой и без того тяжёлый взгляд. — А, типа, это… — оратором за прошедший год Райан так и не становится. — Имею в виду… С парнем. Уже спал? Дилан пробует навскидку придумать шутку, но, увы, когда с него соскабливают непробиваемой честностью маску шута — врать становится сложнее. — Я… Нет-нет, чувак. Бля, прости, надо было, наверное… Предупредить?.. Он сдаётся, убирает руки с лица и делано-расслабленно откидывается затылком и локтями на подушку. На самом деле: у него на горле кадык подпрыгивает, живот напрягается, а правое колено, оттесённое к стене, начинает неистово чесаться. Райан моргает. Кивает. И ничего не делает. Дилан даже рад такому раскладу, есть время придумать шутку позабористее, сгладить неправильно выступивший угол его природной неловкости и комплексов. — Понял, — Райан поднимается, аж дышать становится легче. — Тогда повременим пока. “Повременим”. О, этого слова Дилан боится больше всего. Он же сам не знает, что будет через это “повременим”: может, он вообще укатит снова куда-то подрабатывать, желательно, за пять штатов от места своей учёбы; может, он решит поиграть в идеального внука и свалит на неделю к бабке с дедом, наденет тот прикольный свитер с мордой кота и привезёт в руках охапку подарков для соседских детей, будет залипать на кухне с бабушкой за готовкой пирогов. А, может, его дёрнет на практику в Нью-Йорке: будет носить рубашки, костюмчики, пить скверный капучино из кофейни напротив и согласится пойти в боулинг с новыми коллегами. Кто знает. Сам Дилан не в курсе. Райан цепляет сзади свою футболку и стаскивает её через голову. Дилан, прикованный взглядом к его тёмной коже, играющей насыщенными тенями в полутьме, сглатывает ещё раз. Член, что уж не думай, не падает. Значит, секс. На самом деле, всё оказывается не так уж и плохо: они и вправду друг другу только дрочат, приспустив джинсы, изредка оставляют влажные росчерки поцелуев на теле, больше задыхаются друг другу в рот (особенно Дилан) и кончают в той же неловкой позе, на которой и останавливаются. Не сказать, что это уж прям был “секс-секс”. Дилан больше перебздел, чем недобздел, поэтому даже сохраняет неплохое расположение духа, когда на утро просыпается рядом с мирно сопящим Райаном и обхваченный его рукой поперёк своего бледного чуть мягкого внизу живота. Аккуратно выковорившись из-под чужой руки и слиняв машинально куда подальше, Дилан всё же возвращается уверенно-весёлый, громкий и шутливый с пакетом еды из ближайшей забегаловки. Но, нужно признать, всё же немного нервным. Райан принимает его жест спокойно, чуть улыбаясь, не рвёт душу, и, кажется, они на том и сходятся. И вправду: немного подрочили друг другу, скрасили одиночество, поели и разошлись. Идеальный вариант. Дилан иногда охреневает, что жизнь такое умеет делать. Но ничего хорошего не бывает надолго: спустя неделю на номер падает вызов от Райана, и у Дилана, как от изжоги, начинает жечь неприятное предчувствие, что всё снова пойдёт крахом. Дилан вообще-то умный, все дела, но надо было ещё тогда, когда пересеклись, не радоваться так уж активно встрече, не соглашаться на всё (предлагая это же всё самостоятельно), чтобы потом расхлёбывать результат своих внезапных порывов. А Райан-то ничего дурного и не делает: просто спрашивает, как дела, не хочет ли сходить на выходных в кино или ещё куда-то. Дилан и понимает — пиздец. Во-первых, ему звонит первым Райан. Райан, мать его, Эрзалер. Это вот тот, мрачный тип, который многозначно и молчаливо взирает на всё своим тяжёлым взором из-под опущенных бровей, вкрадчиво что-то говорит иногда (больше от того, что на более долгие разговоры у него не хватает красноречия), а если цепляется с тобой на количество реплик больше, чем три или пять, то с трудом открывает створки внутреннего мира, однако взамен — просит провернуть тот же фокус. Во-вторых, кажется, он действительно не шутит, и ему всерьёз интересен Дилан. Дилан, мать его, Лениви. Это вот он самый, “ваш покорный слуга”, как говорится, улыбчивый, постоянно шутящий ниже пояса, ожидающий, что его обязательно возьмут в большую и крутую компанию, но когда берут — ему быстро наскучивает и становится неловко, а когда не берут — он явственнее ощущает, что вообще ничего не делает правильно, только корчится, как кошка сбитая на дороге в конвульсиях. В-третьих… В-третьих, Дилан не думал, что всё получится так. Это напоминает ему о том, что вообще-то в том чудесном-расчудесном летнем лагере был буквально один нюанс — их чуть не сожрали в конце лета оборотни. Да так, фигня, ничего интересного… А, хотя постойте, нет — какого хуя. Дилан не рассказывает эту прекрасную историю, несмотря на то, что привыкает делать вид, что может говорить обо всём на свете. Как-то не подворачивается нужного настроя, атмосферы, темы, людей, ситуации, мира, в конце концов, где можно было бы затравить эту весёлую байку с широкой улыбкой и заявить “и вот так бывает, прикиньте?.. Ага, я тоже в ахуе!” Дилана даже не смущает, что в ту ночь он сам успевает побыть оборотнем. Так, буквально на часик, ради прикола. Прикол, конечно, как и многие у него, неудачный, но Кейтлин вроде не жаловалась, а даже хлопнула в последний раз на прощание по лопаткам и сказала “спасибо”. Дилан после того прекрасного лета приезжает домой с замороженной улыбкой весёлости, активно рассказывает родителям, знакомым, в паре кругов друзьям о проведённых двух месяцах без сети и… Замыкается. На три месяца. Родители привыкают — Дилан странный — а больше никто от него ничего не ждёт. И тут Райан. Видит его в толпе сокурсников, не гнушается подойти, выловить взглядом и напомнить про написанный в приступе панической защиты номер в его мобильном. Дилан даже не знает: он специально сделал ошибку или случайно. Он отмывается от крови, памяти о том лете и планирует вполне неплохо продолжить жить, чуть участив смену своего окружения и хобби. Ну, и начав заодно сжирать ногти прям под корень, что от них лишь неказистые лопаты на половину фаланги пальца, скаблить себя немного усерднее в душе мочалкой, если видит непонятного оттенка развод, а при повышении температуры начиная суетливо доставать отцовский кожаный ремень и мастерить удавку на ручке двери. У Дилана всё отлично, пф, какие проблемы. Райан, напротив, в своём молчании, кажется, хоронит больше, чем вырывается в Дилане нервным, импульсивным и не всегда продуманным. Он и не спрашивает за ту короткую встречу, окончившуюся дрочкой, про то, как Дилан воспринимает сейчас произошедший эпизод. Дилан рад. Правда. Но Дилан не дурак, умный, знает, что тема рано или поздно всплывёт. И звонок от Райана — это как вой, хруст веток в полутёмном лесу. Вероятно, повезёт. А, вероятно, нет. Дилан берёт трубку, снова наигранно-весело радуется знакомому голосу, активно подключается к выбору кино, сверяет по парам, когда им обоим будет удобно пересечься, даже не даёт вдохнуть и говорит, что сам купит им билеты. Затем — замолкает. Не берёт трубки ни после того разговора, ни во время “назначенной встречи”. Дилан даже заходит в деканат узнать, можно ли перевестись на то же отделение в другой штат. Или страну. Или, может, пора осваивать космос?.. Этим вечером Дилан грызёт и так сгрызенный под корень ноготь, пролистывая туры в какую-нибудь жаркую страну. Без сосен, без елей, без милого островка. У Дилана адски чешется колено, и он, наконец, не ограничивает себя в том, чтобы чесать его целый вечер. Наутро, правда, оказывается, что он перестарался и содрал кожу, теперь на колене красуется болезненно красное пятно, как от обгорания на солнце, но это мелочи. Дилан открывает дверь и видит, как на лестничной клетке сидит в чёрном капюшоне худосочная фигура. Он рефлекторно пугается, отпрыгивает, даже обороняется дверью, но фигура отмирает, поднимает голову, смотрит тяжёлым взглядом Райана. — Привет. — Ох, ебать… Бля, ты напугал меня до усрачки!.. На кого ты, говоришь, учишься? На актёрском, на роль зловещей фигуры в подворотне?.. Чел, это прям высший класс!.. Знаешь, я бы так и не узна… — Дилан. У Дилана пляшет взгляд по всему в окружении, кроме Райана. — А, м?.. Чего?.. Двадцать один год как Дилан, знаешь, было бы неплохо, если бы назвал меня, например, Сюзанна или что-нибудь такое… — Давай поговорим. Дилан замирает, врастает ладонью в ручку двери, которую так и не хочет отпускать. — Так мы вроде и так разговариваем, что не так?.. — Нет, не так, — Райан хмурится, качает головой. — Давай, типа… Напрямую. — А на косую только хуй клониться может?.. — Бля, чувак… — Райан морщится. — Я… Это, зайти могу?.. — Говно-вопрос, — Дилан карикатурно взмахивает руками, приглашающим жестом замывает внутрь. — Я только тут немного на пары шёл, но, знаешь, там сраная литература, а я так её не люблю… Почему бы нам не читать порнушку, а? Всем бы было весело и приятно, не отягощает, знаешь, мысли и… Райан, конечно, не утруждает себя полным выслушиванием тирады: немного морщится, вглядывается, будто пробует уловить единую нить размышлений, затем качает головой и поднимается со ступеней. Проходит мимо, задувая за собой прохладным петрикором дождя. Супер. Класс. Дилан всегда за. Райан потерянно проходит в его комнату, замирает на некоторое время в нерешительности, не зная, куда себя деть: то ли на горы из постельного белья на кровати сесть, то ли на стул, то ли просто встать посередине комнаты той самой чёрной тенью и продолжать сталкерить взглядом в каждом углу Дилана. Разумеется, Райан выбирает последнее. Дилан разводит руками — вот, он весь здесь, предоставлен ему с ног до головы — хлопает спустя паузу себя по ногам и понимает, что находится в тупике — куда он себя денет, он ещё не придумал. Так и стоят, тупят друг в друга. Один смотрит воровато и пристально, другой, как в каком-то танце, норовит убежать взглядом. И начинает то, чего Дилан боялся больше, чем оборотней в детстве — душещипательные. Поначалу — кривые, как старая мебель на чердаке лагерного домика. Райан откровенно не умеет в разговоры, он неплох в самопознании, но выводить на чистую воду других — увы, навык нажит некачественно. Поэтому Дилан мочит — как он умеет — выводит вензеля неловко-неуместных шуток на каждую его реплику, пробует сделать вид, что стал серьёзным, но Райан прёт этим кривым танком добраться, доколупаться. И Дилан нервничает, оступается. Машинально тянет руку в рот, чтобы подожрать себе и пальцы, и Райан морщится, попадает косой репликой наугад. — Ты… Бля, ты как невротик. — Кто сказал?.. — не отрываясь от выкусывания остатка ногтя, хмыкает Дилан. — Мы с тобой просто подрочили, на счёт того, беру я в рот или нет, это невыясненный факт. Кстати об этом, то… — Не-не, чел, — Райан взмахивает пространно ладонью, будто отгораживаясь от очередной стены из слов. — Ты… Тебя ваще кто-то ещё видит?.. Ты… Как не в себе, понимаешь, типа… Давно ты так?.. И снова, как по накатанной: как тогда, когда из Дилана бьёт фонтаном нервности — нужно заметить, закономерно, не каждый день гоняешь по лесу для того, чтобы тебя не сожрали — а Райан вроде остаётся спокойным и размеренным. Да, он тоже нервничал, тупил, иногда переспрашивал по десять раз, но в нём было то, что Дилан окрещивает про себя тем самым магнитом — он был в “своих” рамках. Наверное, более понятной и стойкой помимо Райана была Кейтлин — ну женщина-бомба, и слова не скажешь. И Лора. Но её Дилан не считает, у неё была пара месяцев найтись со спокойствием и самой собой, чтобы так с нахрапу принимать решения. У Дилана же будто вырвали тогда почву из-под ног, да так и не отдали — он шатается, переваливается с одного края земного шара на другой (образно, он до сих пор в Америке), пробует удержать баланс, но этот треклятый баланс слишком дорого ему обходится. Дороже, чем до того прекрасного лета. Дилан сникает, пробует подобрать слова в свою защиту, а затем замолкает. Он молчит с Райаном без малого минут десять-двадцать. Просто сидят в тишине, слушают, как под окнами начинают бибикать машины, переговариваться люди. Непонятно, как высказать всё то, что происходит у Дилана внутри: это как клубок Ариадны, да только он не распутывается вовсе, а если начать, то покажет десять тысяч разных направлений, какое правильное — решай сам. Дилан неплохо решает задачки по физике. Решать себя он не умеет. Спустя двадцать минут Райан всё же осторожно ступает ближе, садится по-тупому рядом, швыркает носом, трёт прохудившуюся ткань на колене джинс. — Не знаю, что я должен сказать, — глядя замороженным взглядом в стену, подаёт голос Дилан. — Типа… Всё хорошо?.. Райан пожимает рядом плечами. — Ты, типа… — он качает головой, вытрясая словарный запас. — Ты, говоря, говори. Мне тоже после того… Не знаю, паршиво было, ещё и ведь… Ну ты понял, да. В общем… Я тогда твой телефон взял не только потому что ты… Ну, ты того, забавный и милый… — О, как очаровательно. Когда замуж?.. — Завали, мужик, — улыбается, пихает в плечо своим плечом. — Ты понял, о чём я. Просто, знаешь, за этот год… Я как-то пришёл к мысли, что на себя одного всё нельзя оставлять. Типа… Ну нельзя, вот и всё. Я прикинул так, мол, а если бы я там тогда один застрял… Понял, что не вывез бы. Не физически, знаешь, а… Морально, во, правильное слово. Морально. Когда-то мне из такого же дерьма Крис помог выбраться, и я понял, что всё вокруг… Ну, знаешь, сложнее. — Погоди, Крис — это ведь мистер Х?.. — оживляется снова Дилан. — Это ведь тот, которому ты башку снёс из дробовика?.. Ничего не попутал?.. Райан неожиданно даже не вздрагивает — поджимает губы в оценивании, моргает буднично. — Ага, он самый, — кивает. — Мне это долго душу грызло, но… Есть такое понятие, как самооборона. У меня, типа, не было другого способа. — Логично, — не видя мишени для шуток, Дилан понимающе пожимает плечами, отворачивается. — Но надо ценить то, что было. — Да, конечно. — И… Ну, держаться тех, с кем тебе… С кем можешь быть собой, понимаешь?.. — О, да, это просто супер. — Дилан. — М?.. — Ты понял, о чём я?.. Дилан промаргивается, оглядывается и в который раз увязает в тяжёлом взгляде Райана. Ещё с лагеря Дилан считает, что вот таких, как Райан, он не особо цепляет: такие люди сами себе на уме, знают себя, что хотят, в них будто бы не чувствуется той же зияющей потерянности, что в нём самом, в Дилане. Но Райан, не пойми зачем, оценивает его глупый флирт. Не против поговорить, даже легко соглашается таскаться вместе с ним, а после сам просит его номер. И он просит всерьёз, не прикрываясь тремя бетонными стенами шуток, игривых намёков и прочего. — Слушай, э-э-э… Дилан, — окликает он тогда, в участке, когда они оба выходят из-под допросов и намереваются двинуть в ближайший мотель, чтобы отмыться. — Можно твой номер?.. “Вау” — карикатурно громко за спиной оценивает Эмма, “мужик” — оценивает вкрадчиво Кейтлин, хлопая по плечу при этом Дилана. И Дилан короткие две секунды смотрит потерянно в глаза Райана, испуганно, не зная, что делать дальше, не думая, а что потом… — Хэй, чувак, я был первым!.. — отмирает, улыбается зубами, подмигивает. — Так что это ты гони мне свой номер!.. — Да без базара, записывай. — Так, бля, погоди!.. — О, какая прелесть!.. — заливается неунывающе Эмма. Кажется, это было две секунды, всего лишь. А Райан заметил их, выискал среди груды слов-слов и бесполезного трындежа. Дилан теперь и сам сомневается: а он подкатил первым или же Райан намечено шёл к нему в своём медленном темпе?.. — Бля, я… — Дилан выглядывает всё это в отражении чёрных глаз, в своей потерянной физиономии. — Я не знаю, что говорить, правда… Мне… Не знаю. Плохо?.. — Уже лучше. Верю. — Ха, ну ты что ли этот, как его, русский… Бля, неважно. Мне просто… — Я здесь, чувак. — Всё это будто… — Знаю, херня. То же самое было. — Мне так… Дилан сам не понимает, но неожиданно видит, как руки, умывающие и трущие лицо, мокнут. В этот раз не от пота и смущения. Слёзы, смотрите-ка. Он затыкается снова и молча плачет. Райан остаётся рядом, чуть неловко приобнимает за плечи и так и сидит в неудобной позе, выжидая, пока всё выльется. “Говоря, говори” странный способ, но Дилан на секунду даёт себе шанс попробовать. Попробовать быть… собой. Странно, раньше он думал, что всё должно происходить в каком-то другом, “правильном порядке”: сначала вы флиртуете, оказываете знаки внимания, затем свидания, поцелуй, ещё немного встреч, секс, дальше по прямой… Но, оказывается, мир и вправду сложнее, вариативнее. За всю лагерную смену они, дай боже, перебросились парой неловких реплик, под конец, под натиском совершенно невменяемых обстоятельств — раскрылись чуть реактивнее, быстрее. Затем год затишья, случайная встреча, быстрая дрочка. Затишье снова, слёзы градом и уютное молчание. Когда Дилан успокаивается, он снова защитно улыбается, скалится, Райан так и не отводит от него глаз, смотрит тяжело и честно. — Я думал, всё выйдет… Как-то покрасивее. — Не знаю. Вроде норм. — Да брось ты… Я так красиво зашёл с подката и сам обосрался!.. Честно, я немного удивлён, что ты, ну… Захотел ещё раз увидеться и вообще помнил про этот номер. — Ну, не знаю, — он впервые отводит глаза, и Дилан воочию лицезреет — Райан смущается. — Ты, как это… В душу запал. Что-то типа того. Дилан хренеет, смеётся, утирает остатки жгущихся дорожек слёз. — В душу запал?! Серьёзно, так ещё говорят, по-твоему?!.. — Да не разводи, ну. Не знаю, просто подумал, что нам вроде… Неплохо вместе, и всё. Как ещё-то сказать?.. — “Говоря, говори”, бля!.. Дилан не предполагал, что до этого дойдёт. Но рад, что доходит.