Ярче Солнца

      Несколько секунд в воздухе висела абсолютная тишина, плотная, будто кисель. Потом мама с жутким стоном упала на землю. Сестра пошатнулась, уперлась рукой о шкаф, ее глаза бегали от одного скорбного мужского лица к другому, будто пытаясь найти в них намек на то, что это всего-навсего идиотская и жестокая шутка. Но лица сохраняли отстраненную серьезность, ломая последнюю надежду.       Я стояла и смотрела. На маму, содрогавшуюся всем телом в пока беззвучных рыданиях. На сестру, теперь что-то бормотавшую. На полицейских, ждущих момент, когда кто-то из нас будет способен на разговор. Это все выглядело так нереально. Звуки слились в один сплошной шум. Значит, умер мой брат? Тот самый брат, который был ближе всех со мной. Тот самый брат, прятавший меня за своей кроватью в детстве, в попытке защитить. Тот самый брат, решивший, что накопит денег, уедет учиться в другой город на профессию, о которой давно мечтал, тот самый, который поступил в вуз и теперь радостно готовился к сентябрю. Этот брат. Мой брат.       “Ника,” - еще ни разу я не слышала его таким. Луффи говорил настойчиво, но осторожно, и в голосе его было столько боли и волнения, что казалось, он сейчас разрыдается. Отчего так? Он не знал Лари. Ему должно быть все равно, как если бы очередной статист попал под горячую руку. Да, вот кем он был. Статистом. О таких забывают на следующий день, если вообще вспоминают… - “Ника! Пожалуйста, приди в себя!”       Звуки вернулись. Сестра теперь сидела рядом с мамой на полу, обнимая ее, и они вместе отчаянно рыдали. Полицейские с уставшими выражениями все так же стояли в дверях.       – Представьтесь, пожалуйста, и покажите ваши удостоверения, - я не мигая смотрела на этих “гонцов”. Старший внимательно взглянул на меня в ответ, вздохнул, и представился каким-то именем, совпавшим с тем, что было в предъявленном удостоверении, второй моментально повторил за ним. Мне было все равно, как их там зовут. Нужно было начать диалог и я это сделала. - Мы должны что-то сделать сейчас?       – На самом деле да, - чуть расслабившимся тоном сказал старший как оказалось следователь. Он явно хотел как можно скорее со всем разобраться и перестать созерцать рыдающих женщин перед собой. - Нужно провести опознание, чтобы официально заключить, что это действительно ваш брат.       – Хотите сказать, по нему нельзя сказать это сразу? - у меня было отвратительное ощущение где-то в груди. Если мои мысли были верны, то это все больше и больше напоминало ночной кошмар.       – Боюсь, по лицу его опознать невозможно… - вот как, значит я действительно оказалась права. Краем глаза я видела, как мама рвет на себе волосы, а сестра уцепилась за нее, то ли в попытке остановить, то ли чтобы самой не упасть в обморок.       – Ясно…       “Ника…” - обычно, услышь я настолько убитого Луффи, наверное, кинулась бы его утешать.       – Я поеду, - нужно было как можно скорее избавить родных от присутствия людей, сообщающих столько ужасных новостей с каждым новым словом.       – Я тоже! - вырвался хрип у мамы. Она вся дрожала, глаза были красные, но она все равно как-то поднялась на ноги. Мы с сестрой стали отговаривать ее, но она была непреклонна. - Если это мой сын, я должна быть там.       Сестра в итоге тоже поехала. Она более-менее пришла в себя, когда вышла на улицу. Я знала, что она не подойдет и близко к телу, уж слишком боялась таких вещей и я могла это понять. Но она могла заняться документальной частью вопроса и всем последующим официозом, так как уже имела с этим дело ранее, когда умер отец.       И снова автоответчик. Ничего удивительного - тетя была сейчас на концерте и наверняка отключила звук. Оповещать других родственников в нынешний момент было бы жестоко. Мы еще даже не опознали тело. Может это вообще не Лари… Хотя, учитывая, что следователь хотел только официально подтвердить это, такая вероятность крайне мала.       Нас не повели сразу в морг. Сначала мы зашли в комнатку перед ним, там сидел психолог. Он немного поговорил со всеми нами, чтобы понять, насколько все плохо. Сестра сразу сказала, что не пойдет внутрь, а вот маму пришлось снова уговаривать остаться здесь. Было видно, что она в любой момент может свалиться без сознания, я стала беспокоиться, как бы у нее не произошел сердечный приступ. Казалось, невозможно было убедить ее в чем-либо в этот момент, но, загадочным образом, воздействие психолога и сестры подействовало. Наверное причиной тому послужила чуть приоткрытая дверь, за которой виднелось белое покрывало, свисающее с края металлического стола. Мама просто столбенела, не в силах двинуть даже мизинцем.       – Я не оставлю его одного, мам, - ее глаза медленно поднялись на меня. Красные и опухшие, дрожащие и бесконечно скорбящие.       Я вошла внутрь одна. Конечности будто налиты свинцом, шаги делались через множество усилий. Белое покрывало отделяло меня от действительности, такое тонкое и такое тяжелое.       “Ника, слушай мой голос и дыши,” - я резко сделала вдох, даже не заметив, что задерживала дыхание. Точно, я не была одна. И пусть Луффи никогда не общался с Лари, это не имело никакого значения. Он был тут со мной. У тела моего мертвого брата.       Тут меня пронзило осознание, что у меня только что умер старший брат. Это означало, что появилась новая связь с Луффи… Нет, не так. Это означало, что Луффи меня понимает.       Я не одна.       Больше никогда.       Я подошла вплотную к столу, и следователь снял простынь. Не знаю чего я ждала. Пустой взгляд, направленный в мою душу. Белое-белое лицо с навеки застывшим выражением. Ничего такого не было. Головы не было в принципе.       Следователь пристально смотрел на меня, видимо выжидая момент, когда я упаду без сознания, а я стояла и смотрела на рваные края шеи. Луффи что-то прохрипел. Для него это тоже должно было быть довольно шокирующим. Не помню, чтобы хоть раз кому-то оторвали голову в Ван писе вот так, как животному.       Я перевела взгляд на остальное тело. Как благоразумно, они прикрыли наготу. У меня и без этого вышла худшая последняя встреча с ним. Я искала кое-что конкретное, то, что однажды было задумано как шутка, но в итоге играло именно ту роль, на которую рассчитывалось.       Смотри, - я невесомо, даже не касаясь, провела пальцами по татуировке на руке. - Мы однажды где-то увидели, что татуировки облегчают опознание трупа. Для Лари это был лишь повод ее наконец сделать, а я отказалась.       “Это обезьяна?” - тихо и хрипло ответил Луффи. - “Почему она смеется?”       Это значение его имени. Симия - обезьяна с латинского, а Ларион - радостный. Уверена, вы бы поладили, - тут меня прошиб холодный пот. Какого черта, почему я прихожу к пониманию именно так? Вот еще две связи: моя фамилия означает чертову обезьяну, а брат набил на плече свое имя. Это все переставало быть просто забавным разгадыванием загадок. Моя жизнь всегда была такой, связанной с Луффи? А может она коверкалась под него?       Следователь поспешно прикрыл Лари, и подошел ко мне, готовый подхватить в случае чего. Я дернулась от него, нормальная для меня реакция, возрастные мужчины вызывали отторжение. А сейчас, когда рядом лежало бездыханное тело старшего брата, я была на грани панической атаки. Только голос Луффи удерживал меня от нее.       “Я чувствую, насколько тебе плохо,” - это было слышно. Он плакал вместо меня. Это сбивало с толку и оплетало теплом. Неконтролируемая дрожь постепенно проходила.       Знаешь, после Маринфорда Шанкс хотел сказать тебе, что плакать это нормально, - я всегда жалела, что он не знал об этом. А сейчас мне нужно было самой вспомнить эти слова.       Я ожидала услышать, что плачут только слабаки, все-таки влияние Эйса было очень велико, но была не права.       “Да… он как всегда прав,”- прерывисто ответил мне Луффи, шмыгая носом.       И меня прорвало. Слезы капали на белую простыню, дышать было тяжело. В этот момент мне было так больно, будто душу разрывало на куски.       Почему именно Лари? Почему это происходит со мной? Чем я заслужила все это? Такова цена знакомства с Луффи? Неужели именно я виновата во всем этом?! Аномалии пришли с Луффи, а он был в моей голове. В моей голове голоса. Кто-то следит за мной, отправляет “посланников”. Моя тетя в опасности. Мой лучший друг возможно тоже. Мой брат был убит с особой жестокостью.       Я ВИНОВАТА ВО ВСЕМ.       “Пошла прочь! Сейчас же!!!”- резкий контраст ошеломил. Только что грустный, Луффи пылал яростью. Я стояла и пыталась осознать, что произошло.       Что?       “Прости,”- взволнованно протараторил парень, резко успокоившись, - “это была та… личность? Ну, которая грустная.”       Вера?       “Она, да.”       Следователь поинтересовался, все ли со мной хорошо, неловко стоя рядом. Он должен был заметить, как я отшатнулась от него, да и рыдания не создавали спокойную атмосферу. Спокойную атмосферу в морге, что за анекдот. Я попыталась выровнять дыхание, выпрямилась и сказала:       – Это Ларион, точно.       – Я понял. Спасибо за содействие.       Я почти сбежала. Находиться в этом месте, особенно после этого “приступа Веры”, я больше не могла. Мама и сестра встретили меня отрешенными взглядами. Психолог мягко поинтересовался о моем самочувствии, и я бросила что-то вроде “нормально”, хотя даже не уверена, что я вообще что-то ему ответила. Я смотрела на маму, пытаясь подобрать слова, но они ей не требовались. Она видела, в моих глазах, в дрожащих руках, в мокром, опухшем лице.       Внезапно мое сердце упало. Взгляд таких же зеленых, как у меня, глаз оторвался от моего лица и задержался на волосах. Эмоции, которые я увидела, были чужды материнским. Бессильные злость и отвращение. Мама смотрела на волосы чужого цвета и видела аномалию, такую же, как та, что убила ее сына.       Мне не было позволено скорбеть вместе с семьей. Я была осквернена, недостойна оплакивать родного брата. Что же будет, если мама узнает, что причина аномалий находится в голове ее младшей дочери? Мне не хотелось этого знать.