Остаётся только ждать

Скоро ночь. А это значит что скоро придёт он. Раны от его прошлых визитов уже начинали гноиться. Рука, что была в оковах, болела до звона в ушах. Да и всё остальное тело вообщем-то тоже. Каждая царапина медленно кровоточила, мучительно долго лишая меня рассудка, надежды, сил и желания жить. Лучше бы это кончилось быстрее. Лучше бы он меня убил. Но он этого не сделает, я знаю. Знаю что он будет приходить ко мне каждую ночь, будет пытать, но умереть не даст. Будет приходить каждую ночь, изводя физически и морально. Будет приходить до тех пор, пока я не сломаюсь. А потом оставит меня на всю вечную эльфийскую жизнь висеть тут в одиночестве. Или же продолжит приходить и смеясь, наблюдать за тем, как на протяжении веков уже ослабшее тело будет слабеть всё сильнее и сильнее. Он ведь этим просто забавляется. Он не раз дразнил меня чем-то, что бы потом пустить в прах все мечты и надежды. Сил на то что бы убить себя самому у меня нет — последние годы не было сил вообще ни на что. А природа Перворождённых умереть от ран не позволит. Всё что я мог делать сейчас, это проклинать то, что я Эльда. Нам сложнее умереть от ран, мы можем дольше жить без воды и еды, и мы не умираем сами. По слухам из Амана, люди — вторые Дети Эру, что придут в Эа позже, будут смертны. Их век короток, а силы хроа меньше. Им не пришлось бы терпеть эту боль вечность. Их пребывание в этом месте закончилось бы с их коротким веком, который по их натуре заканчивается и сам. Каждый раз когда он приходит сюда, на моём теле появляются десятки новых ран. Руки, ноги, спина, лицо, грудь и всё остальное — всё было в ужасных порезах и дырах. Счёт времени в этой мрачной дыре был совсем иным чем за её пределами. Будто бы с помощью чёрной магии меня заставляли чувствовать что время идёт ужасно медленно. Каждая ночь мучений ощущалась дольше года в Валиноре, а время каждого дня ползло как ленивая черепаха, давая успеть ощутить каждую рану, которую он нанёс. Он многое пытался узнать за эти годы. Но я так и не рассказал ему ничего что он хотел узнать. А сейчас, когда я чувствую что скоро сломаюсь, сил на то чтобы что-то ему рассказать всё равно уже нет. Надежды на спасение уже не оставалось. То, что скоро будет восход солнца, я не знал. Да и это скоро было разве что по меркам тех, кто не чувствовал того что чувствую я. Глаза застилала кровь и засохшие слёзы, которые закончились уже очень давно. Всё чаще меня накрывали волны безразличия, что свидетельствовало о почти удавшейся цели Врага сломать меня. Этой ночью он приходил снова. Ещё не было ни ночи без его пыток. Он появлялся у меня перед глазами, которыми я уже не мог видеть почти ничего. Сквозь почти полностью опущенные веки в этой вечной темноте были размыто видны только огненные светящиеся глаза тёмного Майа, которые были бы видны тому кто может полноценно видеть, хоть за километр. Я слышал лишь звук ножа, который он доставал из чехла, и… Боль. Боль, которую я всё ещё продолжал чувствовать даже в огромной куче боли, накопившейся за эти годы. Боль, которая была словно ноты, каждая из которых была слышна и разборчива в одной целой мелодии. Боль, которая с каждой новой царапиной прорывала преграду, которая держит мою фэа в хроа. Та боль, от которой в конце концов должно стать настолько плохо, что будет уже хорошо. Тогда появится надежда на скорую смерть, что плавным рывком вытащит меня из тьмы, которая застилает всё вокруг на многие километры. В эту ночь случилось не многое — я отделался лишь поджаренными пальцами ног и длинным порезом на боку. Годы, что я провёл тут, брали своё. На коже не оставалось ни капли места без ран и крови. Проведя тут день, впервые чувствуешь на сколько бывает больно, даже если с болью ты знаком всю жизнь — по-началу с непривычки эта боль чувствуется в разы сильнее чем дальше. Проведя пару недель, болезненно лишаешься ногтей. Через месяц остаётся лишь тень от былой уверенности и красоты. После пары месяцев тут, даже у нолдор появляется готовность молиться Эру и всем Валар лишь бы эти мучения прекратились. Уже через пол года становится ужасно сложно думать хоть о чём-то — особенно о том, что вскоре всё сможет стать хорошо, что этот кошмар закончится, и что он действительно останется лишь кошмаром того мальчика, который уснул под боком у отца в Тирионе. Через год он начал развлекаться, забирая каждые три дня по сантиметру от пальцев на правой руке, пока не остались одни обрубки. Впрочем это было не так больно, потому что эту руку из-за оков к тому времени я уже почти не чувствовал. Примерно тогда же начинается и всё остальное. Тогда же я лишился волос, а при каждом его появлении глядя на его гриву золотых волос, вспоминал о своих, цвета рыжей меди, которых уже не было. Тогда же в голове проносятся последние мысли про «Я не сломаюсь». Тогда же каждый шорох и каждое движение, доносящиеся сквозь боль до мозга заставляет мозг вздрагивать, хотя на деле этого и не происходит, потому что на это попросту нету сил. Тогда же снятся то кошмары, которые разрушают самые последние надежды, то сон окунает в прошлое, в котором было всё хорошо, а потом резко выдирает от туда, разрушая всю ту же надежду и мечты. Тогда же начинаешь привыкать к боли, хотя она по прежнему остаётся невыносимой. После пяти лет нахождения тут, говорить я не мог. Слышать и видеть практически тоже. Даже думать почти не мог. Прошлое, в котором всё было лучше, воспоминания о братьях, о отце, о детстве, о молодости, о Валиноре, о Фингоне — всё это было почти забыто и ощущалось как нечто, не большее чем давний забытый сон. Фингон… Первое время мысли о нём были главным, за что я мог держаться чтобы не расколоться под напором пыток. Я не мог себе позволить умереть прежде чем ещё раз увижу его, прежде чем смогу приложить все усилия чтобы искупить свою вину за произошедшее в Лосгаре… Дальше мысли о нём по большей части сводились к тому, что я считал происходящее сейчас справедливым наказанием за его предательство. Ещё через пару лет всё стало стабильнее. Он стал приходить ко мне реже, а к боли я уже привык. По прежнему оставалось чувство неизвестности, но для того, кто был полностью лишён надежды и эмоций, это было пустяком. По крайней мере не было так плохо, как было когда я хоть что-то чувствовал. Сейчас можно было только висеть тут, ожидая смерти, которая медленно протягивала ко мне руки. Преград для неё уже не существовало. Оставалось только ждать. Ждать, потому что сил покинуть тело самому уже не оставалось. Ждать своего последнего удара сердца, которое отправит меня к отцу и младшему брату. Я знал что это случится совсем скоро. Иногда я даже чувствовал леденящее дыхание смерти, что ждала уже много лет того момента, как заберёт меня в Чертоги Мандоса. Когда это случится, всё закончится. А то, что будет после смерти, интересно было всегда.