***
Над полем неподалёку поднималась туманная дымка. Некогда богатая деревня выглядела опустошенной и лишённой почти всякой жизни. Вероятно, так оно и было. Военные действия затягивались, и теперь здесь не осталось почти никого живого. Кто успел, тот эвакуировался. Кто не успел… что ж. Возможно, в следующей жизни, им повезёт больше, и их дхармы соединятся в иные структуры, позволив им стать счастливее, чем здесь. Чем в мире бесконечной войны. Люди здесь не принадлежали его вере, так что не стоило и задерживаться или размышлять о чём-то подобном. Однако мысли невольно его захватили, и он задержался ненадолго. Сидел и курил трубку задумчиво, созерцая заваленную трупами улицу. Фукучи Оочи не любил напрасных жертв. Даже на войне. От этого его сердце наполнялось скорбью. Даже когда он поднимал свой меч и вынужден был нанести удар, он думал о том, чтобы колесо перерождений оказалось милостиво к его жертве. Чтобы вес добрых поступков оказался чуть больше, чем плохих. Он, выбравший стезю воина, чувствовал на себе большую ответственность, чем на прочих. Не только прийти к просветлению через железную дисциплину и военное мастерство, но и защитить тем самым других. Или так от него ожидали. Так он хотел думать когда-то. Однако идеал идеалом, а жизнь жизнью. Фукучи никогда не считал себя религиозным человеком. Он посещал храм по праздникам, отдавал молитвам столько же, сколько и прочие. Однако, едва узнав про военное искусство дзен, осознал свою ответственность. Особенно все изменилось после встречи с одним из других ребят в додзё, Юкичи Фукузавой. Они тренировались вместе, часто спарринговались и постепенно подружились. Они делили одни и те же идеалы и в итоге вместе отправились на поле боя. Фукучи смотрел на лежащее неподалёку тело. Возможно, когда войска уйдут, прячущиеся по лесам и в других городах люди похоронят их по своим обычаям. Он не особо хотел вникать. Они, живущие здесь, были для него чужаками. Чего именно он хотел добиться, сражаясь в этой войне? Череда военных конфликтов, закончившаяся Великой Войной, оказалась серьезным испытанием для его идеалов, размыла их до такой степени, что он уже сомневался в их существовании. Неужели он действительно во что-то верил? На что-то надеялся? Чего-то желал? – Здесь! Ещё здесь! – откуда-то издалека послышались голоса. Фукучи тяжело вздохнул и поднялся, взявшись за меч. Вдалеке замелькали серые формы противников. И это радовало глаз. Он не любил убивать мирных жителей. Лезвие сверкнуло в воздухе. Фукучи сделал два шага вперёд и атаковал. В воздухе снова воцарился терпкий запах крови. Фукучи сложил руки лодочкой в знак уважения к падшим врагам. Уважение к противнику – вот что первым делом изучают, когда ты хочешь биться на мечах. Он знал все правила. И все же видел слишком много ненависти в чужих глазах. И эта ненависть грозила рано или поздно погрести под собой его душу. Возможно ли, что они оба не правы? И он, и Юкичи? Фукучи шёл по опустевшим улицам, все ещё пребывая в глубокой задумчивости. Его сознание раздирали сомнения, противоречия. Он стряхнул с меча капли крови и убрал его в ножны, медленно и осторожно, словно верного друга. Так и есть. Кроме Юкичи и собственного меча друзей у него нет. Зато весь остальной мир – его враги. Юкичи, к слову, должен присоединиться к нему достаточно скоро. Когда прибудет подкрепление врага, даже ему не справиться. К сожалению. Однако ради людей своей страны он хотел сделать всё, что мог. Фукучи не мог перестать размышлять о том, насколько же один человек по своей природе слаб сам по себе. Даже если он Эспер, он остаётся просто человеком. Даже если он стремится достичь нирваны, это не имеет ни малейшего смысла. Чем больше он думал об этом, тем слабее становилась его решимость. И это подтачивало его изнутри. На этой войне. Он думал, что занимается благим делом. Он и сейчас так считал, но что-то его беспокоило: человеческая хрупкость. Взгляды ненависти, которые он видел со всех сторон. Он хотел бы поговорить об этом с Юкичи, с единственным человеком, который всегда понимал его тревоги и горести, с которым можно было разделить свою ношу. Юкичи всегда мог его выслушать и принести немного покоя. Они иногда расходились в нюансах восприятия: люди все же вырастают разными. Тем не менее, им всегда удавалось сгладить эти шероховатости. Так или иначе, они шли по одной дороге. Дороге справедливости. Их вело желание защитить людей своей страны. Сражаться за то, что кажется верным им обоим. Фукучи вдохнул прохладный осенний воздух и осмотрелся. Все выглядело таким обманчиво мирным. Именно такие мгновения казались ему самыми невыносимыми. Затишье перед бурей. Перед бушующим штормом, рискующим ударить в столпы самих основ. Фукучи чувствовал, что он не один. Кажется, они стягивают сюда большую часть своих сил. И невольно улыбнулся. Похоже, знают, что если не соберут огромную часть армии и даже множество своих эксперов, им с ним не справиться. Если честно, ему это несколько польстило. Фукучи не любил гордыню, но чего плохого в том, чтобы хоть немного гордиться своими достижениями в определенной области? Он окинул взглядом поле и прикинул, сколько людей могли они скрыть в этом тумане. Сейчас, на рассвете, он такой густой, словно молоко. А если у них есть даже слабый эспер, управляющий иллюзиями, то это поможет им подойти совсем близко к нему. Впрочем, он слышит их всех. Он – хороший воин. Чтобы защитить то, что тебе дорого, нужно многое отдать. Многим пожертвовать. Готов ли он на жертвы? Очень давно на этот вопрос он ответил утвердительно. Юкичи должен скоро прийти. Вдвоем они выстоят даже против объединенной мощи нескольких армий. Будь против них хоть целая Европа. Даже если к ним присоединится Америка или Империя, это не имеет значения. Фукучи не удержал улыбку и потер подбородок в предвкушении хорошего боя. Хороший воин и практик дзен должен всегда отстраняться и сохранять трезвый рассудок. Так ему говаривал его наставник, и нечто подобное повторял Ямамато-сенсей, который и учил их с Юкичи в свое время основам боевых искусств и боя на мечах. Но вот он к сожалению всегда увлекался и пока не представлял из себя образец дисциплины и ответственности в этом отношении. Ямамато-сенсей повторял, что все дело в их с Юкичи молодости. Подрастут, остепенятся. Но вот им уже третий десяток, а он все также чувствовал как кипит кровь в венах и пытался примирить свой дух, жажду справедливости, свое сочувствие к противнику и желание достичь нирваны, сбалансировав количество дхарм. Он сделал ещё один глубокий вдох и попенял на собственное нетерпение, обвинил себя в нарушении своих же идеалов. Но все было тщетно. – Сдавайся, эспер! И останешься жив! – донеслось из тумана. Фукучи вздохнул. И ударил на голос. Кажется, они никогда ничему не научатся. И после этого ещё будут обвинять японских эсперов в жестокости. Лезвие снова прорезало воздух и молочную пелену тумана. В беспринципности. Вместо того, чтобы сразу бежать и спасать собственные жизни. Разве любой разумный человек так не поступил бы? Он испытывал скорбь и горечь. Но, вместе с тем, он не мог скрыться и от собственных эмоций. Они бурлили, клекотали в его груди, подобно магме в недрах земли, готовящейся вырваться на поверхность. Чего же он желает на самом деле? Истины? Каковы его идеалы? Чего он желает от этой войны? В ожидании Юкичи он размышлял. Пока его врагов ещё не так много, пока он ещё может отвлечься. Пока он играючи, подобно тени, скользит по полю, и перед ним ложатся труп за трупом. Каждый удар меча уносил его в другое время. Когда он ещё не испытывал сомнений. Когда достаточно было просто протянуть руку и задать вопрос. Чтобы получить ответ. Когда он ещё в полной мере не знал, что такое ужас в чужих глазах.***
Цикады застрекотали в высокой траве оглушительно громко. Настолько, что даже перебили стук мечей в фамильном додзё Ямамото. – Ставь ступню боком. Юкичи, заходи слева, – прозвучал суровый голос. Юкичи широко улыбнулся щербатой улыбкой – ему недоставало одного зуба, прямехонько посреди верхней челюсти, он выпал буквально пару недель назад – и нанёс удар. Оочи отступил на пару шагов и парировал удар небольшого бамбукового меча. Под ногами поскрипывающие деревянные доски, которые Оочи уже наизусть выучил. Юкичи сделал резкий выпад, но он не купился. Попытался поднырнуть сбоку. И получил по голове мечом. – Ауч! – воскликнул он и потёр макушку, удерживая рукоять другой рукой. Пальцы почти сразу же задрожали от непривычного для них веса. – Ты открылся, Фукучи! – высокий старик стукнул его по голове узловатым посохом, и Оочи снова ойкнул и потер макушку. Чуть ли перед глазами не задвоилось. – Если бы это был настоящий бой, ты был бы уже мертв, – строго произнес он. – Давайте снова. Враги не будут церемониться с вами. Фукучи крутанул запястьем, привыкая к весу своего маленького меча снова и атаковал Юкичи. Тот увернулся, но меч успел задеть его предплечье, совсем вскользь. Однако Ямамото-сенсей сложил узловатые руки на груди и недовольным взглядом смерил мальчика. – Внимательнее, Юкичи. Ты ранен. – Ну деда! – пробубнил тот неохотно. Однако старик остался глух к его мольбам. Лишь только приподнял свой посох в знак предупреждения. Юкичи сразу же удвоил усилия и попытался сделать подсечку, наклониться и порезать колени. Оочи отпрыгнул назад, разрывая между ними расстояние, и чуть не потерял равновесие. Юкичи мог бы этим воспользоваться, но замешкался. Тогда Оочи подался вперёд и занёс меч для удара. Юкичи попытался ткнуть его в грудь. – Слишком широкий размах, Фукучи. И медленный. Пока будешь так бежать на врага, он тебя уже пулями нафаршируют. – У тебя в руках гигантская булавка, Юкичи? Нет? Тогда почему ты его так держишь, словно собрался насадить на него бабочку. Как мы держим меч? – Ямамото-сенсей! – Ямамото-дзиисан! Мечи столкнулись с глухим стуком. Несколько раз. Ещё. И ещё, а после Оочи исхитрился ударить противника в бок. И получил мечом по лодыжке. – Все. Хватит с вас на сегодня, – объявил Ямамато-сенсей. Он окинул обоих мальчишек взглядом. – Не опаздывай на ужин, Юкичи. Старик вышел наружу и удалился в сторону дома, опираясь на свой посох. Мальчишки последовали за ним, переглянулись и лишь дождавшись, пока он удалится на порядочное расстояние, заулыбались и оба упали на зелёную траву возле додзё в позе морских звёзд. – Прости, что заехал тебе по ноге, – покаялся Оочи. – Да ничего. Я же тебе по голове раньше, – простодушно отозвался Юкичи. – Несильно хоть? Оочи промычал нечто отрицательное. Цикады снаружи застрекотали громче. Шумела листва деревьев возле дома. Названия никак не выходило вспомнить. Мудреные какие-то. Вроде бы священные. Ну, по крайней мере, так Ямамото-сенсей говорил. – Юкичи, как думаешь, мы же всегда будем друзьями? – Конечно, – тот перекатился набок и подпер подбородок рукой, возмущённо на него глядя серебристыми глазами. – Если друзья сейчас, то на всю жизнь. А ты сомневаешься? Не хочешь? Оочи фыркнул и поджал губы. Ничего он не сомневался. Вот вечно он тупые вопросы задаёт. Дурацкие какие-то. Они то соревнуются и пытаются друг друга обогнать во всем от боевых искусств до боя на мечах, то не разлей вода. Юкичи напоминал ему воду в горном ручье – обманчиво спокойную. Но если запустить пальцы, то обожжет холодом и порежешь пальцы об острые грани камней на дне. – Дурак ты. Хочу конечно! Пообещай, что всегда придёшь на помощь, когда я буду нуждаться в тебе, – попросил он. – Обещаю, – твёрдо ответил тот. И тут же хлюпнул носом и вытер рукавом летней юкаты лицо. – Я наследник самураев. А это значит, что я человек слова, который никогда не предаст своего друга. Деда говорит, что человек слова всегда его держит. И я буду таким. Или какой из меня самурай. Оочи посмотрел на плывущие неспешно пушистые облака. Значит держать своё слово и не отступаться от него все равно что быть хорошим самураем. Стремиться к своей цели, выходит, тоже? Только этого достаточно? А цель подойдёт любая? Или нужно что-то особенное? – Человек слова? Я тоже могу таким быть? – он поинтересовался не слишком уверенно. Всё-таки именно Юкичи знал, как правильно становиться самураем. Возможно, он может сделать что-то не так. Это же не у него Ямамото-сенсей дедушка. – Конечно, – безапелляционно заявил друг, усаживаясь ровно и уверенно глядя на него. Разница в возрасте у них была минимальной, в год и пару месяцев. Они в деревенской школе даже ходили в один класс. – Мы можем вместе идти вперёд. Мы тренируемся, живём по соседству. Давай и дальше следовать по пути меча. Братья по оружию, ты и я. Совсем как родные, не по крови, но иначе. Оочи кивнул. Он, если честно, немного завидовал Юкичи. Тот может был немного младше и слабее, и его иногда приходилось защищать от залетных хулиганов или во время их поездок в более крупные города, когда любопытство брало верх, но его решимость казалась куда более крепкой, чем его собственная. – Слушай…– он все же решился задать вопрос. – Но если мы хотим следовать по пути меча, разве нам не нужна возвышенная цель? Ну, что-нибудь такое…– он почесал в затылке, пытаясь оформить мысли в слова. – Раз мы тоже своего рода самураи, но нашего времени, нам тоже нужно что-то защищать. Направить силу, которой мы владеем, – он поднял палец с важным видом, хотя, честно сказать, чувствовал себя немного глупо. Зато добился нужного эффекта. Юкичи, который минуту назад выглядел серьезным и уверенным, весь словно сдулся, как воздушный шарик. – Ну да… здесь ты прав, – разочарованно потянул он. – Что-то я об этом не подумал. А у тебя есть идеи? Оочи не знал, что ему сказать. Просто потому что у него не находилось не одной адекватной. Но почему-то так сильно расстраивать его не хотелось. Потому он стал разыскивать в голове мысли, даже самые дурацкие сойдут. Наверное. – Знаешь…– неуверенно начал он, пытаясь отыскать хоть одну, самую глупую. И он ее нашел. Даже удивился, что Юкичи раньше него не додумался. – Раз уж мы стараемся поступать правильно, может нам и стоит стремится к тому, чтобы… ну… создать лучший мир? Сделать его лучшим местом. Мы сильные. Мы можем защищать людей, – Оочи улыбнулся. – И мы не одни. Нас двое. Юкичи просиял. – Ген-чан, ты правда гений! Я и не додумался. Давай так и сделаем, – он схватил его за руку и улыбнулся. Оочи невольно улыбнулся в ответ. Он действительно был счастлив, и этот яркий восторг распирал его изнутри. Если Юкичи тоже так думает, он постарается. Он станет хорошим человеком. И не оставит своего друга в беде. Он станет достойным, пусть и пока не понимает как именно. Но наверняка это не так сложно, как может показаться изначально. Оочи будет лучше стараться, медитировать больше, тренироваться. И найдёт ответ. – Хорошо. Значит договорились. Некоторое врем они молча сидели на траве, вглядываясь куда-то вдаль и опираясь ладонями в землю. Жара казалась почти ощутимой, но в тень идти пока не хотелось. – Ммм.. Ген-чан, – окликнуло его Юкичи. – Что? – отозвался он. – А каким ты видишь его? Этот мир? Где мы бок о бок сражаемся против плохих людей и защищаем тех, кому требуется помощь? Оочи сперва посмотрел в небо, а после кинул взгляд вдаль, где случайно мелькнул солнечный зайчик, отражение от чего-то, и ответ пришёл сам собой. – Сияющим.***
Фукучи воткнул меч в один из подвернувшихся трупов и, тяжело дыша, оперся о рукоять. Ноги дрожали. Он слишком долго перемещался и порядком устал. Похоже, уже стемнело. Только один раз или ему показалось? Да нет, не может быть. Просто он немного устал. Скоро появится Юкичи, они закончат с этим всем и вернутся домой. Да, все действительно когда-нибудь закончится. Даже эта бесконечная война. С его губ сорвался судорожный выдох. Сорвался, и Фукучи неожиданно для себя понял, что дал слабину. Враги пока не заметили. Но это только дело времени. Где же ты, Юкичи? Ты обещал. Фукучи неохотно выпрямился и вытащил меч и его грациозный выпад снова оборвал чью-то жизнь. В смерти нет ничего красивого. Ничего эстетичного. Только грязь, кровь и боль. Искажённые ненавистью лица, налитые кровью глаза, настолько осязаемые чужие эмоции, которые можно потрогать. Люди желают убить тебя настолько сильно, желают стереть твое существование из этого мира, и плевать им на твои намерения, на твои желания. Просто потому что каждое твое движение, каждый твой вдох и выдох значит, что кто-то из друзей не вернётся домой. Или они сами. Опьянение боем перешло в тупую усталость, которая постепенно сковывала конечности, и с каждым шагом битва давалась ему все тяжелее. Он был сильным противником, но и врагов было слишком много. Несколько эсперов помогали им. Их удары что комариные укусы, но на время отвлекало. Приходилось то и дело прилагать больше усилий. Но даже то он при всей своей силе оставался человеком. Когда они отступят уже? Неужели им не надоело отправлять своих людей в самоубийственные атаки? Они прекрасно знают, что им не победить. Так ради чего? Вопиющая глупость. Или самоуверенность. Фукучи не мог даже понять, чего именно больше в этом поступке. Ровные ряды мундиров. Ненависть и обречённость в чужих глазах. Но решимость сияет ярче всего. Фукучи усмехнулся и распорол грудь ещё одному противнику. Он покажет им, чья решимость крепче. Он помнил обещание. И не собирался отступать. Пока не прибудет друг, невзирая ни на что, отступать нельзя. Он дал обещание. Фукучи услышал позади шум. Там не должно быть никаких гор. Иллюзии значит. Нереально. Все это нереально. Он сделал глубокий вдох и принялся делать вдох и выдох ритмично, надеясь, что ментальный эспер противников недостаточно опытен. Он терпеть не мог менталистов. Их в Японии-то не слишком много, в других странах тоже поискать надо. Их обычно выбивали по возможности быстро. Слишком велика опасность, которую они представляют. Видения из его прошлого перекручивались, искажались, вплетались в настоящее. Он цеплялся за ускользающие осколки рассудка, повторяя себе, что это все нереально. Не иначе как чудом заметил способность противника. Скорее нет. Его промах из-за неопытности. Фукучи развернулся на каблуках и ударил каблуком по земле, снова взмахивая мечом. Руку свело судорогой в области предплечья. Тело – тоже механизм. И оно устаёт. Нужно сосредоточиться на этой боли. На ней, не на иллюзии, которая ядом расходится по венам. Противостоять ей изо всех сил. Потому что если он ей поверит, это станет концом. Фукучи наугад рванулся в туман, раскидывя противников. Послышались крики. Он оттолкнулся от одного из тел и подпрыгнул. Настоящий боец слушает свою интуицию. Его интуиция вела его дальше на юг. Туда, откуда появились горы. Голова раскалывалась, мир вокруг двоился, и ему приходилось прикладывать недюжинные усилия, чтобы просто оставаться на ногах. Чтобы верить в эту реальность, а не в ту, что разворачивалась у него в голове. Юкичи, где же ты? Почему ты до сих пор не пришёл? Ведь мы договаривались встретиться утром того дня. Что именно тебя задержало? Надеюсь, у тебя все в порядке? Виски сжимало в тисках, а мир тонул в том самом молочном тумане, который скрывал от него окрестности. Фукучи больше не видел разницы между реальностью и выдумкой. И это было опасностью. Лишь немногое удерживало его в сознании: четкое понимание, что его сознание отчасти под контролем. Случайность, просчёт врага. Потому он продолжал атаковать. Блеск стали, сияние способности, брызги крови, крики и стоны умирающих, поспешные удаляющиеся шаги. Из полузабытья его вывел знакомый звон стали. На мгновение в груди зашевелился отблеск надежды, тут же погасший. Ведь именно его клинок скрестился с чужим. Мужчина, судя по нашивкам на форме, немец, стоял уверенно, удерживая свой меч. Он загораживал молодую девушку. Та тяжело дышала. На лбу выступила испарина. Выглядела она бледной и очень измученной. Фукучи тихо рассмеялся. Он и сам, не сомневался, выглядел непредставительно. Весь в поту, заляпанный с головы до ног кровью, чужими мозгами и остатками внутренностей. Видимо, эта девушка и есть эспер, которую хотели защитить. Она не могла удерживать свою способность так долго. Словно в подтверждение его слов из носа потекли струйки крови. Сенсорные перегрузки. Он ощутил и у себя на лице теплые. Или и у него из носа тоже течёт кровь? А может, она чужая? Он давно уже утратил возможность видеть разницу. Неважно. – Дальше тебе не пройти, безумец, – твердо сказал немец. Его клинок начал светиться алым. Фукучи не ответил. Он должен победить. Это не обсуждалось. Теперь, когда в голове немного прояснилось, у него был шанс. Эсперка-малявка не вскипятила ему мозги. Значит он выживет. Должен. Обязан. Он крутанул запястьем и нанес удар. Противник парировал. Снова лязг металла. Они закружились в пляске смерти. Фукучи резко отпрыгнул назад, не позволив нанести смертельный удар. Зрение подводило, и он не сомневался, что уже к восходу координация откажет. Вряд ли он продержится дольше, чем до рассвета. Противник сделал выпад сбоку, но Фукучи отбил его и с ловкостью попробовал добраться до девчонки. Перед глазами опять потемнело. Но теперь он был готов к атаке. И воткнул лезвие себе в руку. Боль вернула ускользающее сознание, и Фукучи ударил со всей силой на которую был способен. Мужчина загородил девочку, принимая весь удар на себя. Вот это он зря. Лезвие рассекло плечо до самой грудины. Фукучи вытащил меч и, не теряя времени, бросился за девочкой. Кровь потекла по плечу. Противник все же достал его в спину. Выше левой лопатки. Он не успел увернуться. Первая рана за этот день. Фукучи резко рванулся вперёд, после развернулся и в очередной раз взмахнул мечом. Добить врага. Дыхание участилось, когда он обернулся, чтобы оглядеть поле, заваленное трупами. А со всех сторон подходили новые и новые люди. Землю подернуло льдом. Ещё один эспер. Фукучи выдохнул облачко пара изо рта и поджал губы. Пока у него оставались силы, нужно избавиться от помехи. Он разбежался и влетел в толпу. У таких способностей широкий радиус поражений, потому союзники обычно начинают расходиться. Удобно таких определять. Чрезвычайно удобно. Фукучи ждал. Каждую минуту. Каждую секунду. Ждал когда придёт друг. Солнце уже взошло, и он ощущал пусть слабый, но его жар. Дыхание периодически сбивалось, и поднимать руки становилось все сложнее. Фукучи периодически бормотал себе под нос фрагменты мантр, которые использовал для медитаций, но едва улавливал собственные слова. Они рассыпались на слоги и стремительно теряли смысл. Лезвие рассекло податливую плоть, но он уже не ощущал собственных рук. Осколки льда распороли форму и торчали и в запястьях, и в пальцах и поднимались до самой шеи. Несколько льдинок впивались в грудь и живот. Правда, похоже, воткнулись неглубоко. Фукучи глубоко вздохнул и сделал несколько шагов назад и попытался унять тяжёлое дыхание и трясущиеся руки. Меч ходил ходуном. Приходилось цепляться за рукоять обеими руками. Но, похоже, он по крайней мере, убил противника. Эспер, окружённый льдом, упал на землю. Ледяные стены начали таять. Он опустил глаза вниз. Форму заливала кровь. Сколько же ран ему уже нанесли, а в горячке боя он даже не почувствовал? Точно неглубоко? Противников стало гораздо меньше. Они дрогнули. Значит его сила все же их пугает. Он сильнее них. Он сможет обратить их в бегство. Всех до единого. Он один. Никакой жалости. Никакого сочувствия и понимания. Разве кто-то из них мог ему предложить нечто подобное? Разве мог осознать ради чего он здесь? Почему он все это делает? Ведь он пытался их понять. Всегда. Он хотел все это время защитить людей. Хотел сделать этот мир лучшим местом. Для всех и каждого, а не только для жителей своей страны. Его меч всегда служил миру и справедливости. Он сплюнул сгусток крови и слабо улыбнулся палящему солнцу. Как он и обещал Юкичи, он всегда держал обещание. Всегда был справедливым воином, который несёт наследие самураев. Взять самое лучшее и приумножить. Поэтому сейчас он здесь. Сдерживает врага. Защищает свою страну. Делает всё, что в своих силах. Но если так. Если они оба следуют по этому пути, он совсем запутался, он не понимает… Тогда почему? Почему сейчас он настолько четко осознаёт, с кристальной ясностью льда стекающего по его пальцам, расплывающегося по темной ткани формы и смешивающегося с кровью? Почему он так четко это понимает? Это отпечатывается в его сознании. Юкичи не придёт.***
Юкичи откинул волосы со лба и покосился на него. Фукучи сделал вид, что не замечает направленного через пол-класса взгляда. На этот раз им не повезло сидеть рядом друг с другом. Они, по крайней мере, опять попали в один класс. Уже четвертый раз подряд. Ну чего вот он хочет вообще? Несмотря на обманчивое впечатление, хотя Оочи быстро и шебутно себя обычно вёл, заводилой в их компании был с виду такой спокойный Юкичи, из традиционной японской семьи. Впрочем, все его спокойствие испарялось, едва на них переставали смотреть лишние глаза. Уж не Оочи ли знать. Выпускной класс. Юкичи собирался на военную кафедру, которую только второй год как вернули в вузы страны. Сам Оочи хотел бы к нему присоединиться, но думал о политической карьере. Он развернул записку, которую друг ему передал невесть как. «После школы на нашем месте». Фукучи вздохнул. Ну прямо как на свидание звал, право слово. И вообще Юкичи легко в этом отношении, если уж на то пошло. Высокий стройный симпатичный Фукузава был целью всех девчонок. А вот у Оочи никак не выходило. Его внешностью природа обделила. Да и он не всегда стеснялся в выражениях, был громогласным. Девчонки это не слишком-то любили, скорее шугались. Приходилось учиться, искать подход. Он только начал понимать, что все это искусство болтать, которое у него хорошо выходило, и которое не слишком жаловал Юкичи, девчонкам весьма нравится. После занятий Оочи уже стоял у храма и наблюдал как друг взбирается по ступенькам. Зимнее солнце готовилось уступить вот права весне, но как-то совсем неохотно, с ленцой, словно не думало, что все это принадлежит ей по праву. – Составишь мне компанию сегодня? – Юкичи серьезно на него посмотрел. – Деда говорил, снова нужна наша помощь. На улицах неспокойно. Полиция не справляется. Оочи кивнул. Он может и понимал, что то, чем они занимаются, преступление своего рода. Но не мог устоять. Они же делают благое дело. То, ради чего они много тренировались. И когда он станет членом правительства, у него будет больше средств, больше рычагов, чтобы уничтожать плохих людей. – Мог бы и не разводить такую секретность и просто прийти на ужин. Ты же знаешь, мать всегда тебе рада, – честно ответил он. Его мать и Ямамато-сенсей давно дружили, ходили в гости друг к другу. – Ты не передумал? Он покачал головой. – Я изнутри, ты снаружи. Мы вместе искореняем зло. Но я дополнительно пойду ещё и на военную кафедру. Я должен сражаться с тобой бок о бок. Это ведь наша мечта, – Оочи любил поболтать, иногда мог быть не слишком честен, он это признавал, но не с ним. Недаром они дружили с детства. Вместе сражались. Вместе учились. Для него это очень много значило, и он верил, что и для Юкичи тоже. Юкичи кивнул и невольно улыбнулся. – Я просто хотел немного поговорить, – он прислонился спиной к стволу дерева. – Знаешь, я познакомился с одним чудесным человеком. Старый знакомый деда. Он собирается учить меня. Вроде как у него ещё один ученик есть, как я слышал…но сейчас я не об этом. Просто, – он запнулся. – Мне немного непривычно, но я хотел поблагодарить тебя за то, что ты всегда меня поддерживаешь, что бы я не сделал. Оочи чуть удивлённо на него взглянул, не слишком понимая к чему тот ведёт. – Конечно. Мы же друзья. Ты сам сказал. Юкичи кивнул, взял его за руку и потянул его за собой. Оочи только и подумал, что восхищается им. Его волей. Его внутренней силой. Тем ореолом благородства, которое он приносит за собой. Оочи сам себе казался неловким и косноязычным. Он мог солгать, иногда исказить образ так, чтобы понравиться другим, но это никогда не был он. Он настоящий был косноязычным простым громогласным пацаном. А вот Юкичи всегда был настоящим. Искренним. Он нравился другим сам по себе. Даже несмотря на то, что зачастую только казался спокойным, в его непоседливости тоже сквозила искренность. Та самая, которой, как думал Оочи, ему самому недостаёт. Возможно, завидовать нехорошо, но он ничего не мог с собой поделать. Хотелось стать ещё лучше. Таким как он. Сейчас, когда они оба стали старше, Оочи смирился, что придется оставаться собой, но иногда зависть все же поднимала голову. Юкичи вел его за собой вниз. Они оба носили на уроки кимоно и гэта. Не так много подростков носили в их годы подобные вещи, но семья Юкичи придерживалась традиционного стиля, а Оочи сперва делал это за компанию, а потом привык. Тоже удобно. Да и такие вещи созданы для меча. – Я угощу тебя удоном, пока у нас ещё есть немного времени, – заявил Юкичи. Оочи стало неудобно, и он принялся отнекиваться, но друг ничего не стал слушать. Притащил его в лавку, где они иногда обедали. – Почему ты вдруг такой щедрый? Ведёшь себя странно, – оформил он мысли наконец. Юкичи поерзал на неудобном стуле и вздохнул, сжимая пальцами холодную миску, мотнул головой, отчего светлые волосы ударили его по лицу. – У нас экзамены на носу. Всего лишь нервничаю перед будущим. Ты же слышал о волнениях на границе. Возможно нам даже доучиться не дадут. Ты же знаешь, мы уже сейчас хорошо сражаемся, – он замолчал. Когда нервничал, всегда касался пальцами левой руки подбородка. Оочи хорошо знал его жесты и привычки. Двенадцать лет знакомы все же. – Но этого мало, чтобы заставить Юкичи Фукузаву переживать, – он бодро улыбнулся, заглянул ему в глаза. Но увидел там только сложно определимую эмоцию. Но именно это немного его удивило. Редко он видел друга в такой растерянности. – Знаешь, чего я боюсь больше всего на свете, Оочи? Он медленно покачал головой, наматывая удон на палочки механически и не сводя с друга взгляда. С его сосредоточенного лица, нахмуренных тонких бровей, узких губ. – Оказаться бессильным. Не успеть прийти на помощь. Что-то упустить, – он запнулся. – Знаешь, меня это мучает. Иногда даже кошмары снятся. О том, что я не сделал что-то, а потом очень жалею…но никак не вспомню что именно. – Но разве это не доказывает, что ты очень хороший человек? – он рассмеялся, понадеявшись, что это хотя бы звучит ободряюще. – Беспокоиться о том, что ещё не случилось, глупо. К тому же не переживай. Когда ты будешь нужен, когда в тебе будут нуждаться, ты придёшь. Не переживай об этом. Юкичи положил руку поверх его. – Не знаю, что бы я делал, если бы у меня не было тебя. Оочи фыркнул и взмахнул палочками, словно стремился выколоть кому-нибудь глаз. Как и обычно, не соизмерял силу и не следил за обстановкой. Он любил чувствовать себя комфортно и не обращал внимания, когда его одергивают. Не обижался. – Наверное, нашел бы себе целую кучу других друзей. Ты же вон говорил, что у твоего другого учителя есть какой-то другой ученик. Вот его, например. Юкичи хмыкнул. – Не получится. Он на целых пять лет меня младше. Не хочу работать нянькой. У нас с тобой есть дела поважнее, насколько ты знаешь, – он смешливо прищурился и поднял свои палочки. Они скрестили их на манер мечей под недовольно-усталям взглядом лавочника. Деревяшки не соприкоснулись почти из-за намотанной на них лапши. Оочи хихикнул. Ситуация казалась ему очень ироничной. – Безусловно. Мы заняты очень важным делом, – подтвердил он с серьезным видом, хотя улыбка то и дело наползала на губы. От его слов ему однако было очень тепло на душе. – Но спасибо. – А чего боишься ты? – неожиданно спросил Юкичи. Оочи задумался. Сложный вопрос. На деле ничего определённого. Он не знал, что именно ответить, чтобы не слукавить ненароком. – Не знаю… пожалуй, окончательно разочароваться. Сбиться с пути, – он не знал как верно сформулировать. – Обмануться в собственных ожиданиях. Наверное, так. Юкичи вгляделся ему в глаза, после все же забрал свои палочки и вернулся к тарелке. Некоторое время они сидели молча, только стук палочек о тарелки. Лишь после Юкичи решил почему-то продолжить прерванную тему. – Знаешь, я иногда тебе завидую. – Что? – Оочи не мог взять в толк, о чем тот говорит. – Ты всегда мне кажешься свободным и уверенным в себе. Таким, каким мне никогда не стать, – Юкичи говорил какую-то ерунду. В общем-то потому, что именно таким Оочи всегда видел его. Ярким, весёлым и свободным. Он, пожалуй, впервые удивился, что Юкичи может ему в чем-то завидовать. Очень странно было слышать такое собственными ушами, потому он, наверное, даже не знал как правильно отреагировать на подобное. Как вообще реагируют на то, что восприятие твоего мира и человека даёт трещину, но ты пока этого не до конца осознаешь? – Я? – он рассмеялся. – Мне кажется, ты меня с кем-то путаешь. – Нет, Ген-чан. Ты всегда так уверен в себе, что, – он неуверенно замолчал, а после махнул рукой. – Не бери в голову. Просто задумался. Оочи хотел сказать столько всего, но просто не мог. Не хватало духа. Они, отрешившись, часами сидели в медитациях. Знали, что если отрешиться от мирского, можно обрести душевный покой. Но есть ли этот покой на самом деле? Нет, он не должен сомневаться. Ни в себе, ни в Юкичи, ни в том, что они делают. – Тебе кажется, – возразил он, сжимая пальцы друга на палочках. – Я такой же как и ты. Мы с тобой оба просто люди. И делаем то, что можем. – Движемся вместе с сансарой, – уголки губ Юкичи приподнялись в улыбке. Он относился к этому ещё менее серьезно, чем сам Оочи, но любая боевая практика шла с духовной.. Оочи кивнул. – Давай просто не будем сомневаться. Мы же вместе, – он помолчал и продолжил. – Не сомневайся. Когда нужно будет совершить нужный поступок, ты окажешься в правильном месте в правильное время. Пообещай мне, ладно? – Обещаю.***
Фукучи тяжело дышал. Мир становился мутным и нечётким перед глазами. Холод растекался по груди, выползал откуда-то из под рёбер и дальше захватывал конечности. Он победил. Обратил оставшихся врагов в бегство. И только после этого позволил себе осесть на одно колено на гору трупов и закашляться кровью. Губы невольно кривились в горькой усмешке. Руки тряслись так сильно, что он все же выронил меч и сам тяжело опустился рядом. Если хоть кто-то вернётся, вряд ли он сможет оказать мало-мальски достойное сопротивление. Хотя теперь, когда его дыхание становилось все более редким, и он почти распластался на вершине трупов, которую сам уложил у своих ног, его это практически не волновало. Ведь он совершенно один. Он выиграл эту битву. Жестокой ценой. Выиграл ее в одиночестве. Возможно, кто-то вернётся через пару часов и добьёт его, но сейчас он не желал об этом думать. По щекам текли слёзы, смешивались с кровью. Он почти их не чувствовал, и все тело медленно немело. Фукучи чувствовал себя жалким слабаком. Он победил противника, но может только лежать здесь и жалеть себя. Юкичи не пришел. Он предал его. Всё, о чем они говорили. Всё, что обещали друг другу. Все рухнуло как карточный домик. Их мечты, их желания, их идеалы – пепел, прах, иллюзии. Как и его мечты об идеальном мире. Все сомнения, все мучившие его ранее мысли, разом обрушились на его пока ещё не угасшее сознание. Почему ты это сделал? Не пришел сам. Даже не прислал никого на подмогу. Ты один знал, где в точности я буду сражаться. Я доверился тебе, а ты оставил меня одного. Оставил меня умирать. Предатель. Чёртов лживый предатель. Фукучи хотелось плакать от собственного бессилия, от жалости к себе и жгучей всепоглощающей ненависти к себе и ситуацию, которую порождала эта жалость. Он не знал, что делать и ничего не хотел делать. Вот он победил, и что же это дало? К чему он пришел? Ради чего это всё? Колесо сансары. Дхармы. Если даже единственный друг променял его невесть на что… и он сам. Знал ли он его на самом деле? А себя? Он смотрел уставшим взглядом в безоблачное небо. Оно то казалось таким безоблачно до голубизны ярким, то становилось туманным и совсем нечётким. Хотя, наверное, дело не в небе, а в нем самом. Даже зрение подводило. Хотелось провалиться в сон. После такого долгого боя он даже пошевелиться не мог. Неподалёку послышались шаги. Фукучи попытался двинуться, но, ожидаемо, ничего не вышло. Рукоять меча находилась в жалких паре сантиметров, но дотянуться до неё не получилось. Только герои манги превозмогают и побеждают врага просто потому что могут. В реальности у тебя всегда есть откат. Даже у самой мощной способности наступает свой предел и сенсорная перегрузка тебя обязательно настигнет. Он видел форму. Похоже, кто-то из армии противника. Вернулись. Раньше, чем он думал. Что ж. Оставалось надеяться, что Юкичи не придёт на его похороны. Или у него будет возможность насрать ему на голову. Уж на перерождение в птицу, как Фукучи хотелось надеяться, дхарм он набрал за свои деяния. На них видеть ему своего бывшего уже друга не хотелось. Ну, это в том случае, если его тело вообще здесь найдут и захотят выдать на родину. Кто знает как повезёт… даже смешно, что он об этом думает в этой ситуации. – Здесь, кажется, ещё живой, – донёсся негромкий мальчишеский голос откуда-то сверху. – Мне разобраться, или вы сами? Азиат вроде бы. – Эй ты! – возмутился солдат немецкой армии, который как раз и подходил к нему с вероятным намерением добить. Со своего места он не мог разглядеть говорившего, потому что не выходило запрокинуть голову. Зато он прекрасно разглядел, как горло солдата оплетает длинный хвост кнута. Движение молниеносное и ловкое. Другой конец хвоста стоящий за спиной человек поймал и резко дёрнул на себя, на манер удавки. Из руки мужчины уже выпал пистолет из которого он целился в Фукучи, чтобы его добить. Он даже не успел дотянуться до горла. Пальцы дернулись в считанных миллиметрах до него, и всё было кончено. Плеть также ловко расплелась, словно живая. Фукучи никогда раньше не видел, чтобы с ней обращались как с оружием. Женщина в чёрной военной форме подошла ближе, на ходу сворачивая длинную плеть и возвращая ее на пояс, а после подняла взгляд на него. Длинная темно-русая коса хлестнула ее по спине, когда она выпрямилась. – Оставь его в живых, Федор. Похоже, именно он сэкономил нам время. Полагаю, японцы скажут нам спасибо, – она убрала с лица спадающую на глаза прядь. – Проверь только, живой он там вообще или как? Сверху послышался шум. Вероятно, парень спустился чуть ниже и склонился над ним. Это оказался подросток в такой же черной форме, что и женщина. – Выглядит живым. Непохоже, чтобы он мог сопротивляться. Я заберу его меч. Фукучи услышал другие шаги и скосил взгляд. Ещё подростки. До него, конечно, доходили слухи, что имперцы широко использовали кадогас в войнах ещё до начала Великой Войны, хотя делали вид, что подчиняются правилам, но лично не сталкивался. Хотя разве его страна лучше? Впрочем, даже если и так. Ему казалось, что его люди не настолько… бескомпромиссны, наверное? Или ему хотелось верить. Женщина осматривала его спокойным взглядом, пусть цвет её глаз рассмотреть не выходило, ему казалось, что они светлые. Быть может, серые. – Может представитесь? Мне бы хотелось знать, вы предпочтете быть пленником или гостем? – холодно осведомилась она все уже по-японски, а не как они общались раньше с парнем названным Фёдором, по-английски. Говорила она почти чисто, пусть и с небольшим акцентом. Если честно, Фукучи удивился. Не то, чтобы он считал, что у него вообще был выбор. Он прокашлялся, понадеявшись, что хотя бы голосовые связки его послушаются. На сей раз. Даже если нет выбора. – Если можно, то второе, – он сделал паузу. – Фукучи Оочи. – Василиса Жуковская, – она помолчала и обратилась к детям. – Несите его в наш лагерь. Передайте Грину, что это пациент первостепенной важности. На всякий случай кто-то из вас должен всегда находиться рядом. Мне не нужны проблемы, – слова чеканились с намеком ледяным тоном, и она точно обращалась к худощавому мальчику с именем Фёдор. Фукучи не знал, почему он так подумал. Интуиция? Когда его подняли и понесли трое парней, Фукучи краем глаза заметил и идущую рядом светленькую девушку. Она несла его меч. Одним из несущих его парней оказался нашедший его мальчик. И взгляд его темных глаз напомнил ему кое о ком. Правда уставший разум отказывался думать и искать ассоциации. Наверное, ему действительно достаточно на сегодня. Хватит жалеть себя. Хватит страдать. Будь что будет. Они воюют с Европой, а роль Империи достаточно шаткая, и он обо всем подумает, когда в следующий раз придёт в себя. У него не было ни малейшего желания разбираться в хитросплетениях связей на поле боя, которые порой менялись каждую минуту. И именно тогда он позволил себе закрыть глаза и провалиться в темноту. В себя он пришёл в полевом госпитале. Или, по крайней мере, в месте наиболее на него похожем. Множество коек, терпкий запах медикаментов и смерти. Фукучи бы ни с чем его не перепутал. Он лежал на спине и смотрел в украшенный потеками тряпичный потолок. Вероятно, следы удачных или не очень операций. Сказать по правде, он слабо разбирался в медицине, но уж следы брызнувшей струи артериальной крови бы ни с чем не перепутал. Тело ощущалось поразительно лёгким по сравнению с тем моментом, когда он погрузился в сон. Вероятно, следы использования способности. Похоже, придётся ещё поваляться в кровати. – Вы проснулись, – прозвучал уже знакомый голос. Женщина, называвшаяся Жуковской, сидела рядом с его кроватью. В руках она держала книгу. Название заметить он не успел. Но, судя по габаритам, какую-то увесистую. – По крайней мере, вы живы и здоровы. – Не знал, что полковник должен переживать за здоровье кого-то из пленных, – заметил Фукучи. Он, по правде сказать, и не пытался скрыть собстваного недоумения. – После содеянного вами, вам грозит звание героя войны не меньше, – Жуковская усмехнулась. – Не советую вам переживать за собственное здоровье. На данный момент Империя не станет выдавать вас европейцам. Мы сотрудничаем с Японией. Фукучи немного озадаченно моргнул. Казалось, что когда он отправлялся в этот сектор, ситуация была прямо противоположной. Что же успело произойти, пока он предавался размышлениям в маленькой немецкой деревушке? – Вы предлагаете мне бездействовать? – только и спросил он через некоторое время. – В нашем лагере десяток эсперов. Двое из них менталисты. Подумайте, стоит ли оно того, прежде чем начать шуметь, – она смахнула с типовых штанов какую-то грязь. – Это не угроза. Я не зря предложила вам быть гостем, Фукучи-сан. – Вы уже навели справки обо мне? – Вроде того. Слухи быстро расходятся, а ваше имя на слуху с самого начала войны. У нас хорошие информаторы, – она встала и, прижав к груди книгу, направилась к выходу. – Просто призываю вас к благоразумию. В этом лагере никто не станет вам вредить. Если вы сами не дадите повод. В противном случае…что ж. Военные потери в Великой Войне исчисляются тысячами. И она, махнув косой, удалилась. Глядя ей вслед, Фукучи невольно подумал, что такая женщина однозначно не набрала необходимого количества дхарм. Слишком уж она отличалась от японок, с которыми он привык иметь дело. По роду деятельности, по поведению. Такой же воин, как и он сам. Впрочем, непохоже, чтобы она часто воевала лично. Вместо неё зашёл мальчик. Койка Фукучи располагалась прямо рядом со входом. То ли испытание, то ли что-то ещё. Тот самый мальчик, что его нашел. Фёдор. Едва он устроился на стуле и посмотрел на него, Фукучи снова посетило странное ощущение, но он не мог найти ему объяснение. – Ты – один из эсперов Империи, верно? Ответ на вопрос ему не требовался. Нашивка в виде трёх звёзд на круге отчётливо виднелся в неровном виде лампы. – Да. А вы один из людей, кого надеются потом передать Японии. Исход войны очевиден даже слепому. – А что произошло? Мальчик приподнял брови и растянул губы в нарочито неестественной улыбке. Он даже не пытался. Перед ним не пытался. – Война заканчивается, Фукучи-сан. Мирные договоры подписали лидеры всех стран. Сейчас утрясают последние формальности, – мальчик скучающе откинулся на спинку стула и начал раскачиваться на ножках. Фукучи не замечал. Его словно ударили под дых. Он не понимал. Если все закончилось, ради чего он всё это делал? Он не желал бесконечной войны, но все равно чувствовал себя так, словно потерял смысл жизни. – Как? – Я знаю только о Предателях, – безмятежно отозвался мальчик. – Вопреки всем соглашениям они заманили лидеров на способность одного из них и вынудили подписать мирные соглашения. Но вы не переживайте. Бумажные договоры долго не проживут. Или заменят кого-нибудь из лидеров, – он крутил между пальцами свой кинжал. Острое лезвие скользило по светлой коже, но чудом не резало его. Фукучи вздрогнул. Мальчик словно читал его мысли. – С чего ты взял, что меня это волнует? Я рад, что война закончилась, – твёрдо произнес он. Собеседник смотрел на него с лёгкой насмешкой во взгляде, за которой угадывалась та самая безразличная пустота. Фукучи даже задался вопросом, почему тот с ним разговаривает. – Вы в смятении. Это слишком заметно. Если хотите убедить окружающих в том, что вы в восторге от того, что все легко завершилось, вы слишком мало улыбаетесь, – он приложил пальцы к собственным губам и растянул их в неестественной улыбке. Глаза его теперь оставались пустыми и мёртвыми. Только сейчас Фукучи поймал ассоциацию. Мара. Вот о чем он думал, глядя на него. Древнее существо из легенд наставника. Они обычно искушали других сойти с пути просветления, и подбирали разные способы, но легенды вообще ходили разные. Возможно, свою наставник Фукучи и вовсе придумал. Однако отделаться от этой мысли теперь не выходило. – А ты не рад? Что вы теперь можете вернуться домой? Мальчик пожал плечами, снова оттолкнулся носками берцов от пола и качнулся на стуле. Несмотря на произносимые слова, его голос звучал ровно и безразлично. Равнодушно. – Наш дом – смерть. На улицах городов нашей страны или за её пределами. Я не вижу разницы. Закончится эта война, будет другая, потом третья. Возможно, не такая масштабная, но разве это что-то изменит? – мальчик провел пальцем по лезвию, теперь надавил сильнее и выступила кровь. Тогда он ее слизнул и посмотрел на Фукучи из-под чёлки. – Люди никогда не меняются. Если Предатели считают, что своими действиями гарантировали мир во всем мире, они идеалисты. Или глупцы. В сущности, это одно и то же. Фукучи слушал его почти зачарованно. Мальчик-кадогас с голосом Мары и мёртвыми глазами. Нельзя слушать, нельзя смотреть. Но ему казалось, что он настолько разбит вдребезги, что даже на путь перерождения ему больше не вернуться. Так чего плохого, если он послушает ещё немного? – Я мечтал о мире, в котором все становится лучше. О мире, который сияет ярче солнца, – неожиданно для себя признался он. После разговора с Юкичи он ни с кем от этом не говорил. – Мне хотелось бы сделать его лучше. Он неожиданно подумал, что действительно хотел сделать мир лучше, что должен радоваться окончанию войны. Но он словно отравлен ею. Она не желает его отпускать. Словно он смотрит в глаза этому ребёнку и видит собственное искажённое отражение. Фукучи должен злиться, должен возмутиться, должен ненавидеть имперцев, которые допускают в своей стране подобные вещи как существование сидящего перед ним мальчика. Взбеситься при осознании того, что и у них есть нечто подобное: ведь он видел девчонку-медика, которую откомандировали в часть к Огаю перед отправлением. Сомнительно, что она там только бинты раненым накладывает. И вряд ли она одна такая. Фукучи знал, что наверняка все даст только развитие многим вещам, о которым он прекрасно знал. Он знал, как должен бы отреагировать по-хорошему. Однако он чувствовал только тупую усталость, которая билась в висках молоточками. И больше ничего. Совершенно ничего. Не можешь предотвратить – возглавь? – Может быть ваш мир сияет ослепительно чёрным? – просто спросил мальчик. Фукучи посмотрел ему в глаза. Тот не вернул взгляд – словно оставлял ему право принимать решение. Или играл с ним. С таким созданием нельзя было ничего сказать с определенностью. Поэтому он помедлил и только тогда ответил. – Я ещё не знаю. Может и так. Приглашение? Намёк? Немая просьба? Фукучи встретил его прямой взгляд и наткнулся на лёгкую усмешку. Теперь, похоже, настоящую. Но ответить не успел. – Не докучай гостю, Фёдор, – прохладный голос Жуковской прервал беседу. Мальчик подошёл к выходу, выслушал какую-то реплику, сказанную прямо ему на ухо, и покинул помещение. – Отдыхайте. Пришлю ещё кого-нибудь. – Но он мне не мешал, – возразил Фукучи. Женщина скупо улыбнулась. – Не советую вам верить ни единому его слову. Фёдор – настоящий дьяволёнок, когда ему это необходимо, – вместе с тем, она тоже скрылась, оставив вместо себя тоненькую светловолосую девочку-подростка, которую Фукучи запомнил. Именно она тогда несла его меч. Вскоре появился седовласый врач, медсестры и началась типичная больничная канитель. Его перевезли в отдельный сектор, огородили ширмой, придав подобие больничной палаты. Девочка всё это время находилась рядом. После ее сменил ещё один парень. Фукучи в итоге сдался, перестал обращать внимание. Он пытался отстраниться, забыть. Но слишком сложно, порой, забыть о том, кто ты есть. И кем ты в итоге стал.***
Обстановка казалась достаточно напряжённой, и они с Юкичи уже оба устали ездить с поля боя на поле боя и где регулировать конфликты словом, в качестве переговорщиков, где мечом, когда не выходило решить дело миром. Так что сейчас они оба решили сделать перерыв. Их радушно приняли в одном из домов генералов, которому они помогли с одним щекотливым вопросом, и вот теперь они сидели в комнате Фукузавы, и Юкичи крутил в руках бутылку рома с сомнением. – Мне кажется, слишком высокий градус… Оочи застонал, вкладывая в этот стон все свои невысказанные эмоции. – Ну, пожалуйста, перестань. Сколько мы не отдыхали как следует? Не будь ты таким нудным и правильным, Чи-Чи. Юкичи демонстративно поморщился, будто его пихнули под рёбра. – Ну нет. Только не это детское прозвище, Ген-чан. – Кто бы говорил про детские прозвища-то, – фыркнул он. – Но я серьезно. Сколько прошло после нашего выпуска? Мотаемся как проклятые. А эти конфликты все тянутся и тянутся. Никогда не заканчиваются. Думаю, один вечер они подождут, пока мы выпьем что-то покрепче твоего дурацкого чая. Юкичи поджал губы. Вздохнул. Точно хотел возразить, что его чай не дурацкий, а самый прекрасный и заваренный небесным традиционным способом. Но Оочи не желал выслушивать это всё сейчас. Он устал. Устал от криков и стонов на поле боя. Устал от пустых глаз потерявших детей женщин. Устал видеть детские фигурки на обочинах, тянущиеся за машинами и протягивающие руки в молитвенных жестах. Но сильнее всего устал от картин резни, которые преследовали его каждый раз. Достаточно только появиться на одной войне, чтобы познать все прочие. Дальше ты проваливаешься во все более всеобъемлющую бездну чужого безумия, скользишь по спирали,, и тебе только и останется, что следить, чтобы не оказаться его частью. – Ладно. Давай, – сдался Юкичи и пошел открывать бутылку. Оочи исподволь поглядывал на него и задавался вопросом, бьёт ли это по нему так же сильно? Снятся ли ему кошмары? Чувствует ли он себя неуютно на мирных городских улицах в те недолгие дни, когда им удаётся пожить спокойно? Оочи хотел бы спросить, и, казалось бы, они близкие друзья, но почему-то язык у него так и не поворачивался. Словно если он задаст этот вопрос, дороги назад не будет. Юкичи вздохнул тяжело и поставил перед ним тарелку с закусками из холодильника: какое-то мясо в соусе, вроде бы травы. Непривычные закуски для японца, но на чужой земле приходилось играть по чужим правилам. – Ты выглядишь уставшим, – заметил Оочи. Впрочем, вряд ли он и сам казался бодрым и весёлым. Просто на Юкичи сильно сказались конфликты. Под глазами пролегли тёмные круги. Возможно, ему тоже плохо. – Ты тоже. Как один из покойников. Они оба замолчали. Все оказалось куда сложнее, чем им обоим казалось в детстве и юности. Человеческая жестокость всеобъемлюща. Кто-то объясняет её темными силами, кто-то психическими болезнями. Но доказательства неоспоримы – слишком много людей страдает, умирает, а прочие остаются в одиночестве, разбитые вдребезги. Их жизни никогда не станут прежними. И ни он, ни Юкичи не могут ничего поделать, чтобы это изменить. Они оба это понимали, и пусть каждый прятался за броней своих идеалов, в глубине души Оочи знал, что все это не могло продолжаться вечно. Что-то рано или поздно должно было случиться. По крайней мере, он надеялся, что Юкичи достаточно благоразумен, чтобы признавать существование творящегося вокруг хаоса. Вот Оочи не хотел. Очень не хотел этого делать. Потому отгораживался как мог: уважал противников, хотя бы тех, кто того заслуживал, а не тех, кого ему хотелось повесить на ближайшем дереве за изнасилование и разбой или такие поступки, свидетелем которых он был и о которых сейчас не имел ни малейшего желания думать. Оочи выпил залпом половину и автоматически посмотрел на бокал. Алкоголь обжёг горло, но вкуса он совершенно не почувствовал. Так о чем это он? Об уважении. О попытке самоубеждения. Оочи надеялся, что хотя бы Юкичи умнее него и не кормит себя такими же побасенками. Друг всегда был умнее него. Умел отстраняться, вычленять главную суть. По крайней мере, Оочи так казалось. Он хотел в это верить так сильно, что порой только это вынуждало его открывать глаза по утрам. Он хотел быть уверен в том, что хоть один из них знает, куда идти. Они оба молчали большую часть времени. Мясо казалось каким-то кислым. Возможно, из-за соуса. Или это были сосиски на палочке. Если честно, Оочи не интересовался. Слишком увлёкся собственными мыслями. – Ген-чан, – нарушил гробовую тишину Юкичи, и Оочи, наконец, на него взглянул. Тот выглядел немного нетрезвым. Щёки раскраснелись. – Скажи, что ты видишь, когда смотришь вперёд? – Свет, – немного помедлив, сказал он. – Сперва чернильная темнота, но в финале она становится все ярче, пока не становится яркой. Юкичи задумался над его ответом и неожиданно разулыбался, хотя в его улыбке и неловкой позе – неловко сведенных плечах и дрожащих пальцах, сомкнувшихся на рукояти меча, сквозила какая-то невысказанная горечь. Она же читалась и в таких же дрожащих губах, словно он готов был расплакаться, словно ребёнок. Но этого так и не произошло. – Ген-чан, иногда мне кажется, что я ничего не вижу впереди. И это меня пугает, – негромко сказал он, выпрямившись и, вероятно, снова собравшись. – В такие моменты мне кажется, что только ты можешь снова подарить мне веру в себя. В то, что выбранный нами путь, верный. Оочи только и мог, что сдержаться от неверных действий. От того, чтобы показать головой, например. Что он мог ему ответить? Что гораздо слабее, чем тому кажется? Что он ожидает того же самого в свою очередь от Юкичи? И разочаровать его в свою очередь ещё сильнее? Он положил руку ему на плечо и ощутил как чужие пальцы крепко сжимают ладонь, словно пытаясь найти в этом жесте утешение. И надежду. Ту самую надежду, которую Оочи искал в другом человеке, которую не мог отыскать в себе. – Иногда все мы об этом думаем, – твёрдо сказал он. – Но ты же не один, правда? Юкичи серьезно кивнул и налил себе ещё рома, игнорируя мясо. Похоже, он решил напиться и завтра об этом пожалеет. Но отговаривать его Оочи не имел ни малейшего желания. Возможно, следует поступить точно также, чтобы изгнать чёртовы мысли из головы хоть на один вечер. Да, так он и сделает. Чтобы немного успокоиться. Он впервые видел его таким разбитым, и, признаться, это вызвало ворох эмоций: от страха за друга до подлинного ужаса. Они пришли, разорвали его нынешнее душевное состояние в клочья, и безмятежно исчезли, оставив позади себя изрезанное искорженное полотно, которое только надлежало восстанавливать и восстанавливать. Предстояло много работы, прежде чем ему снова удастся казаться тем же невозмутимым стариной Оочи Фукучи. Юкичи сделал глубокий вдох и, махнув стаканом, чье содержимое едва не закончило на его же кимоно, выпалил: – Правда. Я очень рад, что у меня есть ты. – Я тоже, – Оочи говорил искренне. Хотя на самом деле сейчас к его душе прибавилась ещё одна трещина, ещё одна к коллекции, любовно собираемых им трещин с детства, которым надлежало треснуть через некоторое время на поле боя. – Я тоже очень рад, что мы друзья.***
Фукучи почувствовал себя безмерной счастливым, когда ему, наконец, позволили встать. Все также под присмотром, естественно и под ворчание того врача. Но воспоминания и сказанные Фёдором слова все не давали ему покоя. Так что Фукучи только рад был отвлечься. Жуковская встречала его у самого входа. – Вам все не лежится. – Не люблю валяться без дела. Мне скучно. Фукучи опирался на костыли. Одна нога оказалась сломана, и теперь ее закатали в гипс. Насколько он знал, эспер имперцев мог лечить моментально, но сам Фукучи так истощил свой организм, что с ним это не работало без опасности его добить. Так что делали порционно. Он здесь, естественно, не единственный пациент и особых прав ему не давали, вот и прыгал. Сказать по правде, он даже чувствовал облегчение от этой мысли. От того, что он не такой уж и особенный. В лагере кипела жизнь. Солдаты смеялись, переговаривались. Уже стало заметно, что война или заканчивалась или подошла к концу. Его взгляд упал на знакомую форму. Подростки носили угольно-черную форму, в отличие от более светлой, с серыми вставками, присущей прочим солдатам. Потому и выделялись среди них. Из палатки неподалёку вылетела девчонка, глотая слёзы. Она на ходу поправляла форму. В былое время такое привело бы Фукучи в ужас. Сейчас он просто проводил ее безразличным взглядом. Что-то в нем окончательно сгорело на том холме. Жуковская стояла рядом и курила сигарету. Девчонку догнал Фёдор и, приобняв за плечи, повёл куда-то. Похоже, за пределы лагеря. На ходу к ним присоединялись другие – выныривали из-за других палаток, из толпы. Фукучи насчитал всего шестерых. Люди не обращали на них внимания, однако он заметил на паре лиц опасливо-брезгливое выражение. Странное отношение. Фукучи вопросительно взглянул на Жуковскую. – Фёдор знает, что случится, если она не сдержится посреди лагеря. Пусть психует в лесу, – Василиса неопределенно махнула рукой, с зажатой между пальцами сигаретой. На неё сцена тоже не оказала ни малейшего впечатления. – Кто они вообще? Жуковская выпустила дым. – Наша элита эсперов. Звёзды. И никто. Крысята, – она усмехнулась. – Чужаку просто так не объяснишь сходу. Любопытство гложет? Фукучи покрепче перехватил костыль. Нога уже затекла стоять, но он мог отвести взгляд от того места, где скрылись подростки. И не зря. Через несколько мгновений там, вдалеке, полыхнул столп пламени. Вероятно, способность девочки. – Вроде того. Или это военная тайна? – он неохотно снова обратил внимание на собеседницу. – Фактически…– она посмотрела ему в глаза. – Собственность страны. Поэтому они здесь. Люди их опасаются. Или не замечают. Зависит от окружающих людей. И лагеря. Того, как зарекомендовала себя определенная группа. А чем вызван интерес? Вашим разговором? Фукучи покачал головой, но вряд ли был достаточно убедителен. – Я серьезно сказала. Не слушайте Фёдора, – Жуковская стряхнула пепел на землю и снова затянулась. – Он гордость страны в определенном смысле. Если возьмём показатели по жертвам, но, в то же время, количество обманутых им исчисляется десятками. Исключая свою команду, он общается с другими в двух случаях: если ему дан приказ, или если он чего-то от вас хочет. – Пытаетесь меня запугать? – он чуть удивлённо приподнял брови. Она хмыкнула. – Я его Куратор и одна из немногих людей, кому он подчиняться. Я предостерегаю, Фукучи-сан. Никто не собирается вас заставлять что-либо делать против вашей воли. Дело в том, что вы не успеете ничего предпринять, прежде чем окажетесь под его властью. Будете склонны к нему прислушиваться. Он такой, потому что мы его таким создали. Он наше оружие, и мы с ним осторожны. Насколько вы знаете, оружие зависит от того, в чьих руках его держат, – на ее лице играла спокойная улыбка. – Вы сказали про приказы. Значит ли это, что подобный приказ можете отдать ему вы? – он вгляделся в серо-пасмурные глаза женщины. Та казалась серьезной и собранной. Такой же холодной, как и раньше. Он все ещё не мог ее разгадать. Ни ее намерения, ни её саму. – Да. Но если бы нечто подобное велела сделать я, какой резон мне предупреждать вас? – и едва эти слова слетели с её губ, Фукучи понял, что она права, и подивился неожиданной искренности, так противоречащей его впечатлению о ней. – Держитесь от этого ребёнка подальше, – она докурила, развернулась и ушла. Фукучи неохотно вернулся в медчасть, только через некоторое время осознав, что остался даже без личной охраны. То ли ему настолько доверяли, то ли попросту забыли. Если честно, он не знал, стоит обижаться или скорее чувствовать себя польщенным. В следующий раз он увидел детей в лагере. Теперь с Фёдором был ещё один. Светлые волосы, заплетённые в косу, выделялись ярким пятном среди темной формы. Нет, среди других солдат тоже встречались блондины, но ни один из них не носил таких длинных волос. Блондин шептал что-то ему на ухо. Завидев Фукучи, Фёдор отстранился и что-то сказал своему собеседнику. Тот недовольно посмотрел на него, а после махнул рукой и скрылся в ближайшем шатре. Судя по виду, принадлежащему кому-то из командования. – Вы чего-то хотели, Фукучи-сан? – мальчик смотрел на него внимательным взглядом темных глаз, но если бы он знал ответ на этот вопрос, его бы здесь не было. – Кстати, вам лучше. С приближающимся выздоровлением. Фукучи пытался найти намек на издёвку, но если тот ее и вкладывал, то в тоне все казалось идеальным, безукоризненная вежливость. Впрочем, вероятно, многих старших по рангу она наверняка выводила из себя. Его спокойный взгляд, его безразличный вид, хотя, Фукучи понятия не имел, как он ведёт себя с другими. Не на это ли намекала Жуковская, предостерегая его? – Благодарю. Составишь мне компанию в прогулке? Не думаю, что на меня нормально посмотрят. Я вроде бы здесь не слишком желанный гость. – Вы преувеличиваете, – но он приблизился, и они вместе пошли по дорожке между палатками, окружённые гомоном лагеря. Как Фукучи мог судить, его пока ещё не демонтировали. Боев вроде бы тоже не ожидалось. Фёдор не смотрел по сторонам, не обращал внимания на окружающих. – Будь вы обычным пленником, и обращение было соответствующим. Поверьте, имперское гостеприимство – не то, с чем вам захотелось бы познакомиться. Фукучи не стал долго размышлять над его словами. Проще поверить, чем долго терзаться раздумьями. Да и незачем. Сейчас уже все потеряло смысл, и он напоминал сам себе двигающегося в темноте слепца, который тщетно пытается нащупать путеводную нить. Те остатки здравого смысла, которые ещё оставались, советовали прислушаться к словам Жуковской и просто оставить в покое мальчика-Мару, поискать в другом месте. Проблема состояла в том, что он не хотел. Какая в сущности уже разница? Несмотря на то, что мир где-то там жил своей жизнью, он потерял нечто важное, если не всё. И дело было не только в Юкичи. Во многом в нём, конечно, но хотя бы сам для себя Фукучи очень не хотел выглядеть брошенной у алтаря невестой. – Я тебе верю, – а после рассеянно спросил. – Ты знаком с буддистским учением? – Да, наслышан, – он кивнул. – Насколько я помню, согласно вашему учению, реальность – есть движение дхарм, и все в мире существует из комбинаций дхарм. Они никогда не исчезают, лишь соединяются в различные структуры. Следовательно, смерть – это не конец, а распад одной структуры дхарм и появление другой. Все это происходит, в зависимости от суммы плохих и хороших поступков в прошлой жизни. Если человек стремится вырваться из этого цикла, то он должен достичь просветления, нирваны, – Фёдор пожал плечами. – Боюсь, это все чрезмерно упрощённый и поверхностный взгляд чужака на незнакомую культуру. Фукучи испытующе взглянул на него. – Ты знаешь немало для выходца из чужой страны, – он немного сбился с мысли. – Я много читаю, когда у меня есть время. Мне интересно. А вопрос был к чему-то, или вам просто любопытно? Фукучи чувствовал себя не в своей тарелке каждый раз во время разговора с ним. И не зря. Фёдор не говорил ничего такого, но каждый раз он испытывал некоторый дискомфорт, словно мальчик видит его насквозь. – Просто любопытство…– он сделал паузу. – Когда ты говорил про чёрное сияние, ты имел в виду что-то определенное? Они как раз дошли до края лагеря и развернулись, чтобы обойти его по периметру. Здесь никого не наблюдались. Часовые стояли чуть поодаль. Фукучи мог бы занервничать, в страхе за свою жизнь. Но он ничего не чувствовал. Воля к жизни ушла из него на том самом поле боя. Когда он приготовился умереть от пули европейского солдата. Из глаз мальчика исчезла жизнь. Осталась только вязкая тьма. – Не имеет значения, что думаю я, Фукучи-сан. Важно, чего хочется вам. Какой мир вы хотели бы видеть? Когда вы найдете ответ, то знаете, где отыскать меня, – он повёл плечом, неясно в иллюзии какого жеста. Хотя его лицо не выражало ни единой эмоции ещё долю секунды, а после он спокойно улыбнулся. – Сюда идёт Госпожа Жуковская. Она не придёт в восторг, что я с вами разговариваю, потому я пойду. Мальчик скользнул куда-то назад. Фукучи оглянулся, но заметил только подошедшую к нему женщину. Никаких следов мальчишки. Словно призрак. Сам завел разговор и не смог его как следует закончить. Да что с ним такое происходит вообще? Жуковская внимательно на него посмотрела. Фукучи ожидал наткнуться на укоризненный или обвиняющий взгляд, но увидел только спокойное холодное понимание. Странная личность. – Как вы смотрите на то, чтобы полюбоваться достопримечательностями Петербурга, прежде чем вернуться в Йокогаму, Фукучи-сан? Странная женщина и очень странный вопрос. Фукучи поразмыслил над этой идеей. И она пришлась ему по вкусу. В сущности, пара недель ничего не изменит. Даже если это ловушка…почему бы не побыть сумасбродным? Больше некому отговаривать его от глупых идей. Теперь он сам по себе. Он думал, что сломался именно в тот момент, когда лежал на горе трупов и готовился к смерти. Но, кажется, что-то в нем окончательно исчезло сейчас. Когда Фёдор задал ему прямой вопрос. Какой мир он хотел бы видеть? Менее отвратительный чем этот, так он хотел ответить. Но не смог. Потому что тогда покривил бы душой. Идеальный мир. Он хотел бы мир, которого не может существовать. И он отчётливо это понимал. Фукучи не был дураком, какое представление бы не производил на окружающих. Но если он хочет чего-то добиться, лучше стать тем, кем его хотят видеть. Но это долгий путь. – Я с удовольствием приму это приглашение, – ответил он с лёгкостью, и сделав паузу, добавил. – Зовите меня просто Геничиро. Он не может создать идеальный мир. И никогда не сможет. Но возможно тогда он найдёт ответ. Который его тревожит. Какой же мир я ищу? Смогу ли я его найти? И, если это невозможно, смогу ли я его создать? Хватит ли у меня сил сравниться с Предателями? Или превзойти их? Достаточно ли я амбициозен? Нет, достаточно ли жертв я готов принести ради этого? Где-то среди других солдат мелькнуло бледное лицо с темными глазами. Черная форма. И сможешь ли ты помочь мне дойти до конца?