Тепло, теплее, горячо

Хроническая усталость на постоянной основе преследует Игоря Грома с академии. Она дала знать о себе тогда, много лет назад, когда Игорь без устали пытался быть лучшим, пытался доказать самому себе, что сможет, справится, выдержит. Бесконечные зубрёжки мешались с беготнёй в залах и быстро сменяющимся, как дни по зиме, подработками за копейки. Игорь Гром привык испытывать себя на прочность. Тело, нервы, психика. Всё должно быть натренированным, стальным, иначе какой из него полицейский, на чьих показателях раскрываемости держится управление? Служба — ей Игорь привык отдавать себя без остатка. Служба не оставит в тяжёлый период жизни, когда до злых слёз хочется отмолотить грушу, чтобы потом выйти во двор и повеситься на ближайшем суку. В службу приходится непрерывно вкладываться, заниматься её прокачкой и завоёвывать звания, подобно новым уровням в тетрисе. Когда много лет существуешь, привыкший к пустоте дорогой сердцу квартиры и счастливым, но коротким ужинам в компании начальника по выходным, работа до десяти вечера, быстрые углеводы и ранения, заживающие как на собаке, становятся частью слаженного быта. Зона комфорта — важна, смены по выходным — нужны на уровне воздуха, без них давит где-то в грудине, сжимается натренированное мощное сердце, обросшее металлической коркой. Хроническая усталость… с ней, бок о бок, живут большинство людей. Игорь — обычный, поэтому не быть ему гордым исключением из правил и, наверное, в этом есть своё очарование мерно убывающих лет. Вдоволь выспаться можно и в отпуске. Игорь пытается вспомнить, когда брал его последний раз, но не может. Он даже болеть предпочитает на ногах, чтобы не корчиться дома от скуки и переживаний по никогда не убывающим висякам, цепляющимся на Игоря, будто бесящий сорняк-репейник. Хлопнув дверью, Игорь на автомате трясёт головой, смахивая обсыпавшуюся штукатурку, и устало цепляет на крючок ветровку (жарковато стало для кожанки, к сожалению). Скинув пропахшие усталостью шмотки, принимает освежающий душ, не дожидаясь, пока вода из дребезжавшего крана прогреется до комфортной температуры. Натянув на мокрые ноги домашние треники, падает на диван, возмущённо заскрипевший и выпустивший сразу несколько пружин, коварно впившихся в задницу. Живот поджимается, голод колется изнутри. В холодосе осталась утренняя манка, но вставать за ней, греть и стучать ложкой, засовывая кашу в рот, кажется комплексом непосильных задач. Игорю влом даже думать об этом, не то что воплощать в жизнь. Дотянувшись до старенького полосатого покрывала, сто лет назад подаренного дядь Федей, накрывается, согревая халтурно обтёртое тело, и со вселенской усталостью смеживает веки. Как он заебался, кто бы только знал. Сны к Игорю приходят редко. Чаще в виде больных кошмаров, сформированных сознанием на основе пережитой на работе жести. От них по спине ударяет изморозь, сам Игорь трясётся на диване и судорожно дышит. Целенаправленно будить его некому, поэтому, перепугавшись на славу, просыпается сам. В этот раз из кошмара с ожившими жмуриками и Дубиным, разжигающим ритуальный костёр, вытаскивает громкий стук в дверь. Первое, что думает Игорь — показалось. Второе — какого хера в три часа ночи? Время подсказывают настольные часы, врученные Юлей за просто так. Кряхтяще поднявшись с нагретого места, Игорь оборачивается покрывалом, скрывая мокрую кожу, опаляемую сквозняком, и, шаркая по немытому полу, подходит к двери. Голова и тело наполовину спят, думается паскудно, как после тяжёлого наркоза. Моргая с замедлением, Игорь смотрит на экранчик, транслирующий вид из парадной, и озадаченно хмурится. Он не помнит, чтобы приглашал Хазина в гости или, как минимум, сообщал, где живёт. — Открывай уже, мне холодно, — требовательно оповещает голос, эхом отразившийся у Игоря в ушах. Он подчиняется в зачарованном порыве, не задавая лишних вопросов, роем пчёл бьющихся в тяжёлой ото сна голове. По-хозяйски шагнув в тёмную душную квартиру, Петя изучает его неразборчивым взглядом и уверенно кладёт небольшие руки в районе рёбер. Они горячие, словно обёрнутые лавой, и греют даже через слой толстой ткани. Игорь непроизвольно вздрагивает, пупырышки мурашек тянутся по спине и ниже. — Закутался весь… тоже замёрз, да? — непривычно улыбнувшись, Петя крепко вцепляется в топорщащейся угол покрывала и стягивает его вниз, оставляя Игорь без единственного подобия защиты. Сквозняк хлёстко отзывается на мокрой от пота коже. Указательным пальцем Петя трогает напрягшийся бицепс, скользит до локтя. — Мурашками весь покрылся... Надо с этим что-то делать, согласен? Игорь молчит, смиренно принимая прикосновения, набирающие обороты подобно дождю, из грибного превращающемуся в ливень, вымывающий дороги и пыль. Язык во рту ощущается инородным предметом. Слишком большой, чтобы шевелить, издавать хоть какие-то звуки. Губы не размыкаются, сшитые невидимыми нитками. Состояние напоминает транс, коматозный сон. Вроде отдалённо понимаешь, что происходит, а вроде нельзя забываться, иначе найдёшься в другом месте и в другое время. Игорь обнаруживает себя в сидячем положении всё на том же родном диване. Руки лежат по швам, глаза, не моргая, бездумно глядят вперёд и, почему-то, не сохнут, как полагается. Впрочем, это одна из наименее диких вещей, окружающих его. Петя, уперевшись коленями в обивку дивана, покачивается на его бёдрах, закинув руки на плечи и улыбаясь, как под самым мощным кайфом. Стекающей слюны не хватает. Приподнять онемевшую конечность — главное достижение ночи. Контролируя еле-еле, Игорь кладёт ладонь на стройную ногу с жёсткими светлыми волосами. Петя обнажённый, горячий и напряжённый, как открытый провод, который страшно ненароком задеть. — Мне очень холодно, — говорит проникновенным голосом, от которого поджилки трясутся сочувствием и первобытным страхом. — Погреешь, Гром? Только ты можешь. Дать ответ по-прежнему не получается, но когда Петя склоняется и в мимолётном касании соединяет их губы, тело на манере высушенного сосуда наполняется будоражащей силой. Крепнет, становится подвижным, энергичным и молодым. Подавшись навстречу, Игорь отзывчиво укладывает ладони, кружит ими по бокам и сжимает талию. Петя стройный, гибкий, при этом надёжный и жилистый. С ногами, зафиксировавшими бёдра, ладной задницей, тискать которую одно удовольствие, напрягшимся животом с выделяющимися кубиками пресса и воодушевляющим разворотом плеч, на которые Игорь не против закинуть ноги. От Пети ведёт, мажет, сменяющиеся мысли разбегаются, не успевая собраться во что-то цельное, единое. Игорь закрывает глаза, отдаваясь во власть уверенных рук и внимательных губ. Петя с лёгкостью, будто Игорь не весит ни грамма, укладывает его спиной на диван и нависает, находясь одновременно везде и сразу. Игорь с трудом сосредоточивается на влажных касаниях на шее, как в это же мгновение язык оказывается ниже, на груди. Облизывает напрягшийся сосок, прикусывает, другой катая меж сухих мозолистых пальцев. На ощупь найдя Петины волосы, Игорь зарывается в них пятернёй, но и это не помогает контролировать ситуацию. С груди Петя перемещается на лицо, острым кончиком языка обводя шрам на брови, и тут же внизу живота, ладонями стараясь охватить больше площади. Покрутив бёдрами, Игорь неудовлетворительно подаётся наверх. Петя специально не добирается до главного, нуждающегося в его внимании. — Ты не расслаблен, — припав к уху, недовольно оповещает Петя. Щипает кожу на внутренней стороне бедра. Миг, когда штаны оказываются скинуты, Игорь упускает наравне с другими нюансами их блядской близости. — Немедленно расслабься, иначе я уйду… Угроза работает как надо: встрепенувшись, Игорь судорожно мотает головой и старательно расслабляется. Это отвратительно вяжется друг с другом. Понимает, что не получается, поэтому нервничает. Тело, непривыкшее к отдыху вне расписания, противится и болезненно каменеет. Руки с ногами чувствуются тяжелее, чем когда-либо, словно к ним привязали по две гири. Нервно втянув носом спёртый воздух, Игорь жмурится до рассыпающихся звёздочек. Петя не может уйти, не может свалить… Петя, конечно, не уходит. Надавив большим пальцем, настойчиво разглаживает складочку на лбу и целует туда же, принося с быстрым прикосновением странное облегчение и умиротворение. Пытается донести, что не надо так переживать и нервничать. Игорь понимает это интуитивно. — Разучился ты отдыхать душой и телом, Игорь Константинович, — шуточно ругается Петя, уперевшись ягодицами в стояк. Головка, пачкая сочившимся предэякулятом, скользит по дырке. Игорь согласен. Он давно не уверен, что умеет нормально отдыхать. Когда он всё-таки открывает глаза, задействовав максимум энергии тела, Петя выглядит по-другому. Не по-человечески. С толстыми трубчатыми рогами, торчащими из хаотично растрёпанных волос, почерневших на концах, горящими похотью глазами, сероватой кожей, напоминающей грим в театре, и — самое главное — кожистыми крыльями летучей мыши, сложёнными за спиной. Игорь ошалело вылупляется, как на восьмое чудо света. Пиздец, доработался. Кто-то упивается до состояния белочки, а ему от постоянного переутомления крылато-рогатые майоры из Москвы, имеющие виды на его жопу, мерещатся. Ощущение транса немного опадает от количества разом нахлынувших, противоречивых по своей сути эмоций. Петя, успокаивая, когтистыми пальцами касается его щеки, поглаживая грубую щетинистую кожу, раздражённую после торопливого утреннего бритья. — Не нервничай, — шепчет, опускаясь к низу и сходу беря в рот до основания, от чего головка проезжается по стенке горла. Кто другой с Игоревыми размерами сразу бы закашлялся и, возможно, облевался, но только не Петя, который то ли козёл, то ли чёрт, то ли всё разом. Он сосёт старательно, смачивая слюной и прекрасно понимая, какому местечку уделить побольше внимания, чтобы стало совсем хорошо. Вернувшись пальцами в его мягкие неприбранные волосы, Игорь осторожно трогает рога и боится напороться на прежнюю ошибку — лишний раз прикрыть глаза. Рога жёсткие, с выпуклыми делениями и будто обтянуты живой кожей. Наверное, Петя чувствует их так же, как свои руки и ноги. Это — часть тела, и прикасаться к ней надо осторожно. Опасаясь кончить до постыдного быстро, Игорь безуспешно отвлекает себя от приятных ощущений языка, играющегося с уздечкой. Поощрительно гладит Петю по голове и подаётся бёдрами, упираясь в горло. Внизу всё горит и пульсирует тяжело осевшим наслаждением. Вот и получается, что лучший минет в своей бренной жизни Игорь Гром получает от Хазина, который даже не человек. Крылья за его спиной покачиваются, а когда Петя особенно увлекается, приоткрываются. Сквозь перепонки просвечивает окно с брызжущими лучами рассвета. Когда успело пройти столько времени? Уловив приближение пика, Петя с влажным чпоком выпускает член изо рта, после чего Игоря поджидает новое открытие в Хазинской физиологии. Хвост. Тонкий и гибкий, напоминающий жгут, он волнительно гладит по ногам, обводит пресс и перемещается на низ. Чёрный кончик с кисточкой гладким кольцом перетягивает яйца, без того звенящие от напряжения. Игорь натурально взвывает — зато голос вернулся… Он когда-то подумывал прикупить нечто подобное в секс-шопе. Неспроста, получается. Как чувствовал. Короткое мгновение — и Петя оказывается сидящим сверху. Сначала двигается неторопливо, привыкая к присутствию толстого члена внутри себя. Пробежавшись языком по кромке острых зубов, наращивает темп, ладонями упираясь во вздымающуюся грудь и подмахивая задницей. Квартиру заполняют обезумевшие шлепки. Игорь до судороги в пальцах вцепляется в его бедра, проминая и травмируя кожу. С каждым толчком Петя будто открывается, неестественная серость стекает, уступая место привычному загару, сам он насыщается, оживает на глазах и напитывается непонятной Игорю силой. Распахнувшиеся в приливе эмоций крылья с грохотом сносят ночник и кипу бумаг. До чего гигантские и мощные! Вдвоём обернуться можно. Игорь кончает в Петю, окончательно накалившегося, что можно натурально обжечься до волдырей. В голове бьют колокола, тело дрожит и восприимчиво отзывается на каждое прикосновение. Следом заканчивает сам Петя, в моменте мазнув поцелуем по губам. Обессилено опадает, сыто улыбаясь куда-то в ключицу. Последнее, что замечает Игорь прежде, чем провалиться в глубокий сон — крылья, укрывшие его надёжней любого, даже самого тёплого покрывала. Утром Игорь просыпается с лучами солнца, коварно засветившими в глаза. Щурится, трёт слипшиеся веки и озирается. Петя, приникнув вплотную, дрыхнет, закинув на него ногу. Всё ещё чертила, но, по крайней мере, уже не внешне. И на том спасибо. Игорь издаёт облегчённый вздох. Приснится же такое… Взгляд падает на опрокинутый ночник с разбитой лампочкой и рассыпавшиеся по полу материалы последнего дела. Внутри холодеет за считанные секунды. Петя, уловив беспокойство, шевелится и мило причмокивает, носом доверчиво утыкаясь в шею. Игорь медленно касается его щеки. Приснится ли? — Ты чего соскочил? — хрипит Петя, сонно моргая. — Есть ещё время до будильника. — Как ты сюда попал? — Игорь решает переть по прямой, как умеет лучше всего. — Ты чё, Гром? Сам меня вчера пригласил, — Петя недовольно передёргивает плечами. — Сказал, что заебало по углам обжиматься. Воспоминания накладываются, перебивают и сменяют друг друга. Игорь как наяву видит себя вчерашнего, смущённо зовущего Петю в гости на чашечку чая с каплей коньяка. А ещё он помнит другое: Петю, завалившегося посреди ночи и оседлавшего его на диване, в процессе шокировав до глубины души рогами, крыльями и хвостом. Что за ебучая чертовщина? Голова начинает болеть, мозг не в силах осмыслить поток поступающей информации и прийти к логическому объяснению. Ой, бля-я… Во что он влез? — Согрелся хоть? — спрашивает, пытаясь побороть желание немедленно вскочить на ноги и размяться. Да хоть взад-вперёд по квартире пробежаться. Необузданная энергия прёт через край, тело подрагивает в нетерпении начать новый день полный мудаков и уродов. Такое последний раз было, когда он после болезни, сопровождающейся температурой под сорок, пятнадцать часов подряд проспал, что никакое землетрясение бы не разбудило. Удивительное чувство, пьянящее до умопомрачения. Петя зевает, раскинув ноги и уложившись ему на плечо. Загадочно улыбнувшись, целует в ключицу, оставляя вопрос без ответа, но Игорь-то прекрасно понимает — согрелся, да ещё как. Впрочем, он своё получил сполна. Плюсом реакцию, на которую рассчитывал, сладко волнуясь в глубине души. Так что с этой крылато-рогатой чертилой, питающейся энергией страстного мужицкого секса, они ещё не закончили. Пусть Хазин, не показав всё-всё, на что способен, даже не надеется свалить в туманы своей драгоценной Москвы.