Роза

Я — обычный пример подростка, который ходит в школу, гуляет с друзьями, если они есть, играет в видеоигры и все в этом духе, до класса десятого, потом появилось одно отличие, которое выделило меня из толпы, причём довольно сильно, когда мне было шестнадцать, я убил человека. Так получилось, что это был самый прекрасный момент в моей жизни, возможно, это из-за того, что как таковых, моментов не было, но всё же это не меняет непреодолимую красочность этого момента, более красного пола я не видел никогда, я люблю красный, это цвет жизни, ведь кровь красная, язык красный, артерии красные, все красное, и главное, что это все очень красиво, то есть, я не хочу показаться каким-то сумасшедшим школьником с маниакальными наклоностями, коим я не являюсь, но момент-то и правда красив. Она была моей одноклассницей, Эбигейл Кларк, лет ей было, дайте-ка вспомнить, если не путаю, то шестнадцать, прекрасная была девушка, прекрасная не только в понимании её фигуры, можно было выделить её яркие рыжие волосы, длинные ноги, худое тело и глаза цвета неба, спокойного неба, и прекрасная в понимании характера, её синдром спасателя, её любовь к животным, ко всем, не только к своим, но и к любым уличным, она помогала каждому. К сожалению, я оказался неправ, под дождём сидела девочка, вся в лохмотьях, она дрожал от холода, то-то и понятно, ведь не только капли дождя были холодны и больны на удар, но и сама погода в этот день была не очень-то тёплая. Подойти к ней было вопросом времени, ведь, посмотрев на неё, ничего, кроме жалости не приходит в голову. Кто мог оставить маленького ребёнка одного под дождём. — Тебе не холодно? — Холодно. — Если будешь тут сидеть, то точно заболеешь, не хочешь зайти? Она зашла, я был этому рад, ведь я всё-же одиночка, а тут хоть какой-то гость, плюс ей надо бы погреться перед тем, как идти домой, и покушать, как же без этого, это же подрастающий организм. Девочка первым делом пошла в ванну, на её теле было много синяков, кто-то часто бил её. — Мистер. — Что? — Одежда. Понятно, что у меня дома не было детской одежды, пришлось думать на ходу. Я дал ей свою белую футболку, конечно она была ей большая, но это всяко лучше, чем ходить голой. — И как вас зовут, маленькая мисс? — Алиса. — Какое красивое имя. — Красивое? — Меня зовут Делакур Вельм, у меня своя закусочная. Любишь мясо, алиса? — Угу! — Значит тебе повезло, дай мне секунду! Вот, кушать подано! Я люблю детей. Их присутствие помогает мне забыть о том, кем я являюсь, дети спокойны, они радостные, а им ведь и повода как такового не надо для того, чтобы испытывать радость. — Вкуснятина! — Закричала Алиса. — Рад слышать. Сколько тебе лет маленькая мисс.... Алиса? — Восемь. — Восемь лет, да? А этому старику перед тобой тридцать восемь. — Ого! Вы, мистер, совсем большой. — Похоже на то. — Вы на десять лет старше мамы. — Если хочешь, то можешь остаться у меня. А завтра вернёшься домой, твоя мама наверно волнуется. — Она не волнуется. — Тогда твой папа. — У меня нет папы, а мама всегда говорит, что мне не следовало рождаться. Судьба, ты ли это, как такой маленький, прекрасный ребёнок может говорить такие слова о себе, при всём при этом не грустить, а говорить это как должное "нет так нет", нет, не надо так говорить о себе, каждый человек для чего-то был рождён, каждый где-то пригодится, что она сделала, чтобы слушать такое. Родилась? Ну нет, это не должно так оставаться. — Нет, это совсем не так, знаешь, если хочешь, можешь остаться у меня до того момента, как тебе не захочется домой. — Спасибо мистер. Мне было одиноко. И я хотел стать хорошим. Так началась моя новая жизнь, я так думал, но испытание судьбы, когда-то оно придёт и заберёт у меня всё, ну, а пока я буду жить, хотя бы ради этой маленькой Мисс. — О мистер Делакур, добро пожаловать! Кто эта маленькая леди с вами? — Это моя племянница, меня попросили посидеть с ней какое-то время. Давай, Алиса, поздоровайся. — Здрасте. — Привет. — Мы хотели бы прикупить платьице. - Дада, одну секунду. Я полюбил Алису как своего ребёнка, как свою дочь, любовью, которую я ей давал, она была какая-то другая, какая-то более светлая что-ли, она была не похожа на любовь в 16 лет. — Что ты делаешь, Алиса? — Я нарисовала вас, Мистер. — Спасибо. — давайте спать вместе, Мистер. — Ну хорошо. Сны, чёртовы сны, они никогда мне не снились и вот он, сон, которого я ждал долгие годы, но каков этот сон; отрубленная голова Алисы лежала предо мной, я не мог себе поверить, — это всего лишь сон или не сон. — Сон? Я... Я такое, с Алисой? Посмотрев на неё я смог увидеть то, что не замечал ранее: мягкая кожа, маленький хребет, нежные органы. Я могу сделать это, все в моих руках. Нет, нет-нет-нет, не надо, Алиса прекрасная девочка, она добрая и отзывчивая, надо что-то придумать, как-то выйти из положения. — Эй, Алиса. Проснись, уже утро. — Уже утро? — Да. Вставай и умывайся. Как насчёт утренней прогулки? — Прогулки? Я согласна. Я веду её в полицию, лучше отдам её как потерянного ребёнка, лучше она будет с матерью, чем с тем, кто может её распотрошить. — Прогулка, прогулка. — Мистер, Мистер! Когда вернёмся домой, давайте рисовать вместе! — Хммм?  Да. Хорошая идея. — Я нарисовала вас, значит теперь вы рисуете меня. — Хорошо, так и сделаем. Прости, Алиса, мы больше никогда не увидимся, так будет лучше для тебя, веть ты достойна всех богатств мира, а я не могу их дать, я могу только забирать, и забирать больше, чем мне дают. — Алиса! —Донесся ни для кого неожиданный крик сзади, женский крик. — Алиса! Эй вы, что вы делаете с моим ребёнком. Алиса, быстро иди сюда. Я тебя так долго  искала. — Она сидела под дождём напротив моей закусочной. Я приютил её, но слишком привязался. Я приношу свои глубочайшие извенения за то, что заставил вас так сильно волноваться. — Мы уходим Алиса. Иди к маме. Алиса надеюсь ты будешь счастлива. Ведь, что тебе может сделать родная мать, она конечно говорит много плохого о тебе, да, есть синяки, но может это не она, может это её ухажёры, кто знает, вот я не знаю, и мне от этого только хуже. Они отошли уже шагов на тридцать или даже сорок от меня; надо наверно идти домой, повешу рисунок Алисы на стенку, как напоминание о былых временах, когда случился день, даже дни, когда я чувствовал себя и вправду хорошо. — Алиса как ты смеешь от меня убегать? — Кричала мать на Алису, прямо на улице. — Прости, мам. — Не заставляй меня бить тебя. Да что с тобой не так, почему ты пропала, я что, должна за каждым твоим шагом следить что ли, и кто ты после этого, дочь называется. Зачем ты говоришь это, зачем я это слушаю, я же не отец Алисы, я всего лишь мистер, мистер который защищал её и будет защищать. Я зол, я очень зол, как она посмела тронуть её, её прекрасную кожу, её лицо, удар кулаком по лицу дочери, да что за ты мать такая; я сдерживал себя, жажда, неприодолимая жажда, жажда крови и чужих страданий, казалось, Алиса забрала у меня всё, но увидев её слезы, её крики, как я могу остаться в стороне, прости, Алиса, я люблю тебя. — Где я? Что, что это? — Как вы видите, это подвал, подвал в котором было первое, и сегодня состоится последнее в моей жизни убийство. Люди часто, в силу своего возраста или же своего характера, чувства собственного достоинства и иже с ними, могут забыть, кто они на самом деле, а они простые, скулящие собаки, серьёзно. Ты, взрослая дама, бьёшь свою дочь, восьмилетняя девочка получает удары от старой пьянствующей женщины, сегодня ты получишь за все годы страданий Алисы и, поверь мне, опыт у меня есть. Нежность плоти, твёрдость кости. Тепло на кончике моего ножа. Жизнь во всём великолепии. Я резал мать Алисы как только мог, моё лицо было сковано, я не понимал счастлив я или в отчаянии, но я не мог остановиться, я резал и резал. Ногти, потом пальцы, потом гвозди в пальцы, получались как сосиски, проткнутые шампуром. Она кричала, очень громко кричала, возможно, ей было больно, я по крайней мере на это надеюсь. Что я только не делал, резал вдоль да поперёк, хаотично, ровно вверх, вырезал глаза, ломал ноги, ломал руки, я — монстр, я осознал это; я — монстр, но монстр не просто так; я — монстр, на защите маленькой розочки, которая в будущем раскроется и своей красотой охватит весь мир.