Слива-цеппелин

      — Скажи, а что стало с луной над вашим домом? — Гарри решается задать этот вопрос только на четвертую встречу.       Луна грустно улыбается, подтверждая его догадку.       — Это была папина магия. Он говорил, что это напоминание о том, что меня здесь всегда любят и ждут.       Они снова сидят на Луниной кухне, на этот раз с тыквенным соком и какой-то, кажется, восточной сладостью, липкой и сочащейся медом, — для Гарри это немного слишком, но Луна с удовольствием отправляет в рот один маленький ромбик за другим, каждый раз облизывая кончики пальцев. Больше Гарри не забывает наведываться в кондитерскую Шугарплама, а порой и в маггловскую — и всякий раз приносит с собой что-то новое. Луна с радостью пробует одну сладость за другой, в то время как сам Гарри угощается очередной домашней выпечкой.       «Разве это не я должна платить тебе за интервью?» — смеется Луна.       «Вовсе нет. У нас с тобой честный обмен. И потом, это ведь ты делаешь мне одолжение, не забыла?» — со всей серьезностью отвечает Гарри, и глаза Луны сияют загадочным лунным светом.       Уже два выпуска Придиры разлетелись по всей магической Британии и за ее пределами. И вновь возросшая популярность кажется Гарри честной платой за Лунину улыбку. В конце концов, от него не убудет от пары лишних автографов. И, несмотря на сетования Гермионы, он знал, что та в целом разделяет его точку зрения. Ну а Рон и вовсе не выглядел огорченным заново поднявшейся суетой.       «Правильно, пусть не забывают, кто тут такой молодец», — заявил он как-то с самодовольной ухмылочкой, заставляя Гарри фыркнуть, а Гермиону пихнуть мужа в бок. Но сколько бы он ни отшучивался, Гарри всегда видел, что из них троих именно Рон получает настоящее удовольствие от славы. Но почему бы и нет? Он заслужил каждое сказанное в его адрес хвалебное слово, как и вдвое возросший оборот «Вредилок».       — Когда мама умерла, папа очень страдал, — говорит вдруг Луна, и Гарри замирает с чашкой у губ. — И у него на всем свете осталась только я. А у меня — он. А теперь... теперь есть я и больше никого. Это так странно, Гарри. Будто я снова в Хогвартсе — ну, до того, как подружилась со всеми вами. Вот только сейчас я не могу быть кому-то хорошим другом.       Гарри молчит, потому что правильные слова опять потерялись в самый нужный момент. Но ему очень хочется дать ей понять, что она вовсе не одна. И в то же время — он прекрасно понимает, о чем она говорит. Он любит своих друзей, свою работу, свою магию и, в общем-то, свою жизнь. Но то одиночество, которое окружило Луну в последний год, было с ним с самого детства.       — Ты мой друг, — говорит он наконец и ставит чашку на стол. — Хороший друг.       — Мне очень приятно слышать это, Гарри. Хотя сейчас это скорее можно сказать о тебе. Но я надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить тем же.       — Ты уже это делаешь. Правда.       Луна встречается с ним взглядом.       — Знаешь, в детстве Дурсли говорили мне, что родители погибли в автокатастрофе, — зачем-то говорит Гарри и замолкает, но Луна не отводит глаз, и он находит в себе силы продолжить: — И что они были никчемными, беспутными людьми.       Глаза Луны расширяются, напоминая лесные озерца.       — У них что, в голове одни мозгошмыги?       — Да они сами... — Гарри отмахивается, не желая развивать тему.       — В человеческом обличье? — спрашивает Луна. — Да, такое иногда случается. Когда мозгошмыгов слишком много, они могут полностью захватить человека.       Мгновение Гарри смотрит на нее, а потом принимается хохотать. И чувствует, как какой-то крохотный болезненный сгусток растворяется без следа. Вытерев выступившие на глазах слезы, он тянется во внутренний карман и вытаскивает из него аляповатую открытку с алыми маками.       — Я тут поздравлял тетушку с днем рождения… не знаю зачем, не спрашивай. Должно быть, просто привычка. Она, конечно, не ответила, но зато спустя пару недель мне пришло вот это, — он протягивает открытку, которую никому еще не показывал.       Луна с любопытством изучает маггловский рисунок, даже прищуривает один глаз и лишь затем читает вслух:       — «Привет, Гарри. Рад был узнать, что у тебя все хорошо. Если захочешь повидаться, я теперь живу на Чаптер-роуд, Кенсингтон. Случайно увидел твою открытку у матери. Она передает тебе привет и благодарит за поздравление. Дадли». Очень мило. Будешь отвечать?       Гарри пожимает плечами.       — Это так странно. Он ведь издевался надо мной все детство, понимаешь?       — Понимаю, — она ласково и рассеянно улыбается, а его обдает злым жаром.       Он вспоминает в ту же секунду. Луна Лавгуд. Полоумная Лавгуд. Пропадающие вещи. Подвешенная к потолку обувь. Вечно босые, замерзшие до нежной голубизны ноги.       — Почему ты на них не злилась?       Луна пожимает плечами.       — В людях редко встречается настоящее зло, Гарри. Гораздо чаще это страх, обида или отчаяние.       — Или эгоизм, — говорит он упрямо и вздыхает.       В нем самом никогда не было столько терпения. Впрочем, он ведь выжил в той семье. И даже почти нормален.       — А еще я злился на них, — вдруг говорит он.       — На Дурслей?       — На родителей, — Гарри смотрит на свои сцепленные в замок руки. — За то, что оставили меня одного, за то, что не сумели выжить… — он сжимает губы. — Они спасли мне жизнь, а я на них злился.       В кухне воцаряется тишина. В ней нет ничего гнетущего, просто кажется, что время обходит их стороной, омывает, словно два крохотных островка.       — Пойдем на ручей, — Луна поднимается и берет его за руку.       От теплого, невесомого прикосновения на душе становится легче. Гарри кивает.       Они выбираются на улицу, спускаются по ступеням, стараясь не задеть сливы-цеппелины, и медленно бредут к задней калитке.       — Я не злюсь на папу, Гарри, — тихо говорит Луна, когда они оказываются за забором. — Я просто не понимаю, как теперь быть.       — Иногда я и сам этого не понимаю. До сих пор. Но ты как-то сказала мне — все, что мы теряем, обязательно к нам вернется…       —… но не всегда так, как мы ожидаем, — заканчивает Луна и смотрит на него. — Верно. Мне приятно, что ты запомнил.       Теперь уже Гарри берет Луну за руку и помогает ей обходить травянистые кочки, пока они спускаются в долину по извилистой, едва различимой тропке.       За последние три встречи он полюбил эти прогулки к ручью, который приветствует их знакомым веселым журчанием и свежестью. Луна, как обычно босая, сразу же заходит в прозрачную студеную воду по колено и наклоняется, чтобы поздороваться.       — Не помнишь, на чем мы остановились? — спрашивает она, разглядывая камешки на дне.       — Кажется, на мече Годрика Гриффиндора, — говорит Гарри.       Он садится на берегу и с удовольствием разувается, щупая прохладную траву пальцами ног.       — Верно, мы отвлеклись тогда, потому что я почти поймала заглота…       — Ага, — беспечно отзывается Гарри, а затем срывает и засовывает в рот тонкий молочный стебелек.       Это после первого интервью он волновался и не был уверен в том, что Луна запомнила хотя бы слово. Но, удивительное дело, она не только верно передала его рассказ, но и сделала повествование более ровным и красочным. Возможно, где-то среди всех этих диковинных вещиц, что он видел на втором этаже, у Лавгудов хранился домашний думосбор. Или Луна пользовалась каким-нибудь изобретением Ксенофилиуса, хотя Гарри сильно сомневался в их пригодности. Или же на самом деле Луна прекрасно запоминала, даже отвлекаясь на окружающий их мир — беспокойный, живой, шепчущийся о чем-то своем на разные голоса. Казалось, Луна с легкостью могла завести непринужденную беседу с любым из них, при этом сохраняя в памяти каждое произнесенное Гарри слово. А ведь с такими способностями она могла бы стать одной из лучших на курсе. Но иногда что-то происходит, и все меняется навсегда.       Гарри откидывается на спину.       — Значит, меч…