Кагеяма смотрит в морскую даль, где вода сливается с небом, а солнце, прощаясь, вычерчивает золотую дорожку по зеркальной глади. Волны тихо шелестят, переговариваясь между собой, заползают на берег, совсем чуть-чуть не дотягиваясь до пальцев, и быстро бегут обратно. Некоторое время Кагеяма наблюдает за ними, засматривается на полоску пены на песке, а после резко вдыхает солёный воздух, оттаивая. Он отходит подальше, садится на прогретую песчаную землю, скрестив ноги, выпрямляет спину, снова уставившись в даль, и думает: «А что я здесь забыл?». Он хорошо помнит этот пляж, хотя и был здесь всего три раза. Ну ладно, он провёл здесь две прекрасные ночи: любил от заката до рассвета, а его любили в ответ. В третий раз океан был яростный, бурный и холодный, поэтому он наблюдал издалека, как беспокойные волны громыхают, разбиваясь об острые скалы – уродливые образования, чёрт бы их побрал. Было зрелищно и шумно: мощные, быстрые потоки тёмно-синей воды сталкивались с недвижной породой – и разлетались белыми брызгами и пеной, превращаясь в ничто. В голове проносится мысль, которая на мгновение пробирает тело до мерзкой леденящей дрожи и сдавливает рёбра до хруста: «Он ведь тоже так разбился». Разлетелся, рассыпался, стал ничем. В этом проклятом океане, на этих чёртовых скалах. Кагеяма поражается тому, как он может так сильно ненавидеть и любить это место одновременно. Он чувствует приятное покалывание в конечностях, трепещущий комок волнения, растущий в груди, распирающий; сердце замерло, дыхание притаилось, будто сейчас должно случиться что-то невероятное. Что-то очень хорошее и долгожданное. Знакомое чувство. Навевает ностальгией, но он не помнит, когда впервые испытал этот трепет... Всё было слишком плавно, слишком закономерно, как само собой разумеющееся. Тобио выцепил из воспоминаний второй год старшей школы: им тогда было по шестнадцать; в последние числа мая, после вечерней тренировки, он забрал его к себе под предлогом ночёвки, и тогда они впервые гуляли всю ночь напролёт и дали огласку своим чувствам, слишком очевидным, чтобы, казалось, вообще говорить о них вслух. Хорошее время было: хотелось лишь играть в волейбол, встречать рассветы и целоваться. Жаль, что сейчас эти воспоминания вызывали светлую грусть.
Из-за крика морских птиц и шума воды Кагеяма не слышит мягких шагов позади, но он чувствует, как кто-то присаживается рядом. Его разум в смятении, но тело совершенно спокойно. Лишь сердце забилось чаще и легче стала вздыматься грудь. Будто он знает, кто это. Но,
да, он знает. Это может быть только один человек.
— Красиво, правда? – его голос не разрушает идиллию, царившую вокруг, а окружает Кагеяму теплом и купает в благодатной дрожи; усмиряет бурю в душе, разгоняя тучи и покоряя холодный ветер.
Всё, что крутилось в голове Тобио в тот момент: «О боги, скажи что-нибудь ещё раз». И лишь бы он не прекращал говорить. Не важно что, Кагеяма просто хочет слышать его голос постоянно. Засыпать под него, просыпаться от него, заниматься повседневными делами, пока он звучит где-то на фоне. Он хочет слышать его шёпот, смех, пение и даже плач. Кагеяма не дышит и даже боится шевельнуться: а вдруг всё исчезнет? Вдруг он уйдёт, а ведь Тобио даже не успел насладиться его присутствием. Сердце громко стучит в висках, гоняя взбудораженную кровь; желание увидеть его лицо изводит, выскребая содержимое грудной клетки, и Кагеяма, наконец вдохнув, оборачивается. Шоё сидит слегка позади, скопировав позу Тобио, вот только теперь подпирает голову рукой и довольно улыбается, подползая ближе, чтобы быть на одном уровне. Он не исчез, не испарился и, похоже, даже не собирается. Более того, Кагеяма видит перед собой не искажённый образ Хинаты из воспоминаний, не плод своего воображения. В нём вообще нет ничего искажённого или неестественного. Он настоящий, он перед ним. Такой, каким всегда был. У Тобио защипало в глазах, и он тихо, будто бы всё ещё боялся его спугнуть, произнёс:
— Ты здесь.
Хината меняется в лице, недоуменно сведя брови к переносице. Он всегда так мило пыжился, когда возмущался: у него надувались щёки и даже волосы вставали дыбом, отчего он казался мягким и пушистым и уже только потом злобным и недовольным. Блеснула знакомая буйная искорка в его глазах, всколыхнувшая не только Шоё, но и Тобио, после чего последовал вопрос:
— Конечно, а где я ещё должен быть? — непонимающе произносит Хината и живо восклицает: — Это вообще-то ты ко мне пришёл!
Где же ему ещё быть... Ну конечно. Он навсегда предан холодной воде и скалам. Этому пляжу, в чужой стране, за тысячи миль от дома. Это правда, и она жестока. Она в который раз до боли стягивает лёгкие, давит на сердце, причиняя боль, но Тобио держится. Старается не думать, потому что этим он может заняться в любой другой день. Сейчас он жадно смотрит на Хинату, забывая моргать, впитывает в себя каждую деталь, каждую эмоцию, каждую морщинку на его лице. Кагеяма даже не представляет, насколько разбитым и отчаянным сейчас выглядит, раз недоумение Хинаты так быстро сменяется беспокойством, но Шоё не мрачнеет. Он знает, что Тобио ни в чём его не винит, и это действительно так. Да, он злился, за безрассудство, дурачество и эту идиотскую погоню за адреналином, но только первые пару месяцев. Он больше не злится, даже на тех ребят, которые подначивали Хинату стать на доску в тот день.
Две одинокие слезы наконец выкатываются из стеклянных глаз, где копились слишком долго, сбегая ровными дорожками к подбородку. Шоё не позволяет им упасть, обхватывая лицо Тобио ладонями и утирая соль большими пальцами.
— Не надо, — шепчет он и тепло улыбается, а Кагеяме кажется, что он уже переполнен теплом Хинаты, но ему от этого слишком хорошо.
Шершавые пальцы ласково гладят, греют; Тобио же накрывает ладони Шоё своими, млея от наслаждения. В душе стих шторм, и сквозь чёрные тучи прорезался ослепительный луч желанного света. Он наполняет теплом, исцеляет, помогает впервые за столь долгое время вдохнуть свежий воздух полной грудью, и Тобио дышит, дышит и поверить не может своему счастью. Он не может не улыбаться Хинате в ответ, с любовью, так нежно и благодарно, а Шоё не скрывает своего восторга, усмехаясь и оголяя ряды зубов. Драгоценный. Любимый до бесконечности. Хината вытягивается и целует Кагеяму в губы не углубляясь; чувствует, как он дрожит, и слышит, как тихо он шепчет его имя. Тогда Шоё отстраняется, осторожно убирая со лба Тобио отросшие пряди смольных волос, любуется и вдруг говорит:
— Красивый, — на португальском, что мгновенно ранит Кагеяму, будто ему в грудь всадили нож по рукоять.
Хината шептал ему то же самое на этом пляже. Когда тихие ясные ночи и теплые воды океана были предназначены только для них, а они — друг для друга. Когда они были вместе в последний раз. Не будь здесь Шоё, Кагеяма бы сошёл с ума и захотел бы в те ночи вернуться, но прямо сейчас они создают нечто ценное, нечто новое на этом же пляже. Глаза Хинаты сияют золотом, отражая Тобио, солнце, небо и кусочек океана. Такие прекрасные, такие завораживающие и глубокие, а самое главное...
Поток мыслей прерывается, когда Шоё, хихикнув, порывается вперёд, пряча лицо в груди Кагеямы, и прижимается к сердцу, что стучит так громко и отчаянно, желая выпрыгнуть прямо в руки Хинаты – к тому, кому оно по праву принадлежит. Кагеяма чувствует отпечаток улыбки и теплоту дыхания на собственной коже, бережно обнимает в ответ, обхватывая руками и ногами, и наконец зарывается носом в рыжие локоны. Как и ожидалось, Хината пахнет домом. Не морской солью, не зноем бразильских пляжей и душной сладостью экзотических фруктов — горной прохладой, горькой хвоей и свежими нотками цитрусовых, как его любимый кондиционер для белья. Как же вкусно, прям дыхание перехватывает. Кагеяма с болью понимает, что этим запахом не надышится, да и дышать после в принципе будет трудно; что без его тепла он замёрзнет и согреться больше не сможет; что ещё больше будет скучать по своему Шоё, так славно и так правильно уместившемуся в его объятьях, будто они... Да почему же "будто"? Они созданы друг для друга. Как судьба, как предназначение. Это всегда было так, пусть и жизнь слишком жестоко обошлась с ними.
— Я тоже скучаю по тебе, очень сильно, — как и всегда, Хината понимает его без слов. Читая мысли, не иначе.
Улыбка исчезает с его лица, и Шоё отстраняется. Он поднимает голову и смотрит прямо в глаза, так глубоко и пристально, будто хочет дотянуться до души, приласкать её и утешить, и Кагеяма позволяет ему сделать это, ответно заглядывая на дно карих глаз и прикасаясь к сокровенному. Мучительное удовольствие. Сплошная нега и растущий трепет в груди, омывающий теплом каждую клеточку тела. И лишь когда тяга и желание становятся нестерпимыми, Шоё взбирается Кагеяме на бёдра, обнимает за шею и целует, не теряя больше ни секунды. Они переплетаются в медленном танце, слишком чувственном и при этом отчаянном, топят в губах обоюдную боль, уступая место блаженству, ведь сейчас не должно быть ничего кроме него.
— Не уходи, — просит Тобио между поцелуями, понимая, что у них осталось мало времени.
Он мажет губами по щекам, трётся носом, сцеловывает золотые блики на ресницах и млеет, когда коньячные глаза, затуманенные поволокой наслаждения, смотрят на него из-под прикрытых век.
— Поверь, я не хочу уходить, — Хината запрокидывает голову, подставляя шею под влажные поцелуи, и цепляется за тёмные волосы. — Ты сам знаешь насколько.
Когда их губы снова соприкасаются, Шоё берёт лицо Тобио в ладони, валит его на песок, падая вместе с ним, позволяет обнять себя всеми конечностями, крепко накрепко, и целует глубоко, влажно, со всем присущим рвением, чувствуя тёплые руки под майкой. Они отстраняются, когда головы начинают кружиться и когда практически не остаётся сил; соприкасаются лбами и тяжело дышат, едва не дотягиваясь до губ. Шоё смотрит на Тобио, любуется в который раз, а после осыпает всё лицо поцелуями и шепчет комплименты, уже на родном языке. О боги, Тобио хочет остаться здесь навсегда. Застрять в этой вселенной, где его любимый жив, и провести с ним целую вечность и ещё чуть-чуть. Отчего-то сердце сжимается, когда лёгкие, быстрые касания затягиваются, пропитываются ощутимой нежностью и горькой печалью. Предпоследний поцелуй Шоё оставляет на переносице, последний — на губах. Он отталкивается руками от земли, нависая над Тобио, а у того перехватывает дыхание, когда блестящие глаза вглядываются и бережно дотрагиваются до души, на прощание, а на лицо сыпятся слёзы. Хината плачет, но улыбается, пока отнимает ладонь от щеки Тобио, и перед тем, как отпрянуть, он говорит ему: "Лети. Выше предела, потому что для тебя нет ничего невозможного". Кагеяма не чувствует, как из глаз текут горячие слёзы. Ему страшно и холодно, его будто засасывает в трясину. И, когда Шоё встаёт, у него не получается дотянуться до него и подняться следом: Тобио проваливается в холодную черноту.
```
Всё исчезло, а Кагеяма даже не понял, что уже открыл глаза: вокруг также темно, как и долгие минуты ранее, будто бы он продолжал падать в бездну. Дисплей электронных часов показывает, что сейчас без десяти пять утра. За окном ещё царит длинная зимняя ночь, а Мияги спит и проспит так ещё довольно долго в воскресный день. В его квартире тихо и холодно, пугающе одиноко, вот только Кагеяма ничего из этого не чувствует. Потирая высохшие дорожки слёз, он улыбается: слышит его голос и чувствует под рёбрами его тепло. Быть может, Шоё сделал ему такой подарок в канун нового года, оставив кусочек своей души.
Звенит будильник — и для Тобио начинается новый день, который он проведёт с неким новым чувством.
Сегодня он навестил дом Хинаты и их семейный алтарь, провёл весь вечер перед фотографией Шоё, с нежной улыбкой рассказывая ему обо всём, что произошло за год и что должно произойти: о лиге, об олимпиаде, о переезде в Италию, о старых и новых друзьях, товарищах, о семье. И нет былой тяжести и горечи сожаления в его душе, однако чугунные цепи утраты не отпустят его никогда и дыра в сердце ничем не перекроется. Он смотрит на фотографию любимого, ослепительно улыбающегося и невероятно красивого, и всё ещё чувствует в груди тепло. Слабое, трепещущее, хрупкое, но он его сбережёт, будет хранить так долго, как только сможет.
```
Кем был Шоё для Кагеямы? Пожалуй, самое подходящее сравнение, которое ему может прийти на ум — это дом. Тобио знал, что Шоё всегда ждёт его, и рядом с ним хотелось быть постоянно. Быть с Шоё — значит быть окружённым теплом и любовью, значит быть в безопасности, разделять лучшие и худшие минуты жизни с ним. Быть может он был через чур энергичным и шумным, а временами слишком заносчивым и эмоциональным, но от него не хотелось прятаться. Хотелось, чтобы он пробрался в твой тёмный уголок, вытащил тебя из кокона на свет и заразил своей энергией — любовью к жизни и желанием покорять новые высоты. Становиться лучшей версией себя — вот чего хотел Кагеяма рядом с Шоё. Он даже не представляет, насколько тернистым и тусклым был бы его путь, если бы не этот яркий лучик света. И даже смеет предположить, что не полюбил бы волейбол настолько сильно, если бы не встретил его — сильнейшего соперника, надёжного напарника, лучшего друга, единственную любовь.
Вот, что забрал у него океан.
