All that I am, all that I ever was Is here in your perfect eyes, they're all I can see
Еще издали он видит несколько силуэтов. Раскидывая мозгами, Рыжий останавливается не доходя до небольшой лестницы, ведущей к дому. Усмехается про себя вечному своему везению с отрицательным знаком. Мимо этих троллей ему никак не проскочить. Будь они в глубине двора - он бы точно успел, но им оказалось удобнее тут, на погнутых холодных перилах, как на насесте. Ближе к ночи все страшно обледенело, будто эту самую закрытую на ремонт лестницу спецом поливали водой, чтобы превратить в уличное орудие убийства. Металлические уголки на стёсанных от времени и высокой проходимости ступеньках одним своим видом предрекают парочку переломов особо везучим личностям. Лента, перегораживающая проход, давно порвана и втоптана в подмерзшую грязь - так и манит всех пройти именно тут, привычным путем, а не тащиться в обход домов через перерытый тротуар. Ну а у кого-то нет выбора. Он пообещал себе, что в следующий раз не будет втянут ни в какое дерьмо, даже если придется контактировать кое с кем. Даже если очень тесно. Он сможет. - Эй, ириска, иди сюда, чё покажу, - окликает сверху голос, что с недавних пор преследует его в кошмарах разного толка. - Время чудес же, как-никак. - Нахуй иди сначала! - тут же выкрикивает Рыжий, в прямом смысле ступая на скользкую дорожку. Ебал он эту погоду, куртку, в которой все равно холодно на улице, но, блять, жарко в помещении, шарф, который едва прикасается к шее, но все равно адски колется и кажется, будто душит, особенно сейчас; а также все остальное вместе взятое. Еще и этот уёбок тут. - О, вот прям так сразу? - посмеиваясь, лениво интересуется Шэ Ли. - Впрочем, зная, как ты быстро заводишься... За спиной у него неохотно сползают со своих мест ждавшие отмашки его друганы, передислоцируясь поближе к командиру. Да конечно, блять, просто пройти Гуаньшаню нельзя никак. Надо попиздеть с ним полчаса на морозе. - Отвали, - он снимает перчатки заранее, чтобы не проебаться и если что - ударить первому. - Такой ты импульсивный. Всегда это нравилось, - говорит без подначки, будто знает, что такое спокойствие и искренность на самом деле. Поднимается Рыжий осторожно, глядя под ноги, считает шаги. Но внимание уже рассеяно. Оно уже вдребезги, скрывая возможно важные детали, делая происходящее мешаниной из ощущений. Как много всего мог бы сейчас ответить Мо, глядя в стремительно сгущающихся сумерках в эти до физической боли знакомые глаза. Глаза, за которые душу продать не жалко, не будь их обладатель такой сукой. Мог бы ответить "мне все равно", "да съеби", послать еще раз нахуй, пожелать изощренной смерти. Но он только молча искренне желает, чтобы, блять, его просто не было. Чтобы его просто никогда не случалось в жизни Рыжего. Потому что относиться спокойно к нему он не может. Не может забить и стать равнодушным, не вестись. Любое его слово и действие лишает равновесия, и он уже порядком задолбался от этого. Честно сказать, у него уже едет крыша на нервной почве - последнее время ему постоянно мерещится золотое мерцание, окутывающее Змеевы пальцы. Но только миг, как галлюцинация от крайней усталости, замеченная боковым зрением. Если посмотреть внимательно и прямо, то этого, конечно, нет - он всего-то прикуривал от желтой зажигалки, вспыхнувшей таким пламенем, что могло спалить ему ресницы. На что уставился, Рыжуля? И Рыжий качает головой, принимая протянутую ему сигарету. Все в порядке, просто я тут в край ебанулся, - но вот под определенным углом, даже тут, ниже фильтра, где прикасались пальцы Шэ Ли, заметны крошечные золотые искорки... - Веришь в чудеса, ириска? Он стоит на последней ступеньке прямо на пути у Рыжего, и тот видит его урывками, будто при вертиго - голова без шапки в такой минус, что можно отморозить себе все на свете, а у него даже не краснеет нос. Волосы сливаются цветом с низким небом, полным осадков, голая шея в коротком воротнике полурасстегнутого темно-синего бомбера, высокие ботинки на шнуровке, которыми его, возможно, будут скоро бить. Если бы вся злость, обида, напряжение и разочарование, терзавшие его, могли превращаться в оружие - Ли давно бы сдох. Как-то раз они целовались. На слабо, в злую шутку. При зрителях в количестве нескольких человек. Хер знает, почему Ли захотелось именно этого, ведь потребовать он мог что угодно в качестве платы за просьбу. За то, что Шань заступился за одного пацана, который вовсе не делал ничего дурного для репутации их банды местного пошиба, в чем того обвиняли. Репутация эта и так летела впереди них самих, стараться было не нужно. С тех пор к периодическим галлюцинациям и кошмарам, в которых он не может увернуться от летящего в лицо кулака, убежать, когда его хватают за капюшон и рукав, где руки, сковавшие его, сжимают крепче и крепче, будто змеи, до треска костей и асфиксии, добавился вкрадчивый приглушенный голос: "Я тебя просто поцелую, не бойся", свой ответ, звучащий на разные лады, - и сами поцелуи. Рыжий тогда закрыл глаза, чтобы не видеть окружающего пиздеца, взглядов устремленных на них с интересом, смехом и легкой брезгливостью. Мол, каково оно, а? Сосаться с тем, кому скорее врезал бы под дых и руку не подал. Он закрыл глаза - и все пропало. Все пропало, шеф. Внешние звуки скрылись за звоном в башке, он вслепую сделал шаг назад, и Шэ Ли продолжил это движение, мягко притискивая его к стене. Руки заметались, но быстро нашли себе место, ухватившись за полы Змеевой куртки, когда тот взял одной рукой его за лицо и прижался ко рту. И Рыжему стало вдруг хорошо. Змей целовал его так, будто они были одни. Не спеша пробовал на вкус его нервно искусанные губы, пока сердце Мо болезненно колотилось в чужую грудную клетку. Прекратить он это не мог, потрясенно осознавая, что Шэ Ли зачем-то с ним осторожен. Меньше всего все это походило на показательное унижение - его не волновали ни гыкающие наблюдатели, ни что-либо еще. Язык скользнул по губам, не прося разрешения, а сразу раскрывая их, но Рыжий не препятствовал. Счет времени был потерян, он забыл, что был подавлен и оскорблен. Ему больше не было дискомфортно, весь напряг куда-то улетучился, нестерпимо захотелось отозваться - и он позволил себе это, хотя только что думал вынести все стоически, как пытку. Змей давил головой, и Рыжему ничего не оставалось как упереться затылком в стену и открыть рот пошире, впуская горячий язык так глубоко, насколько тому хотелось. За несколько каких-то простых движений он отключился от всего и только хотел продолжать целовать упругие, отчего-то сладкие губы, разгоняясь и активно участвуя в процессе. Но основательно потек чердак у Рыжего только когда на одной из тусовок, Шэ Ли выцепил его, задолбанного и таскающегося неприкаянным, сказал: "Иди сюда, надо поговорить". Тревожность в Рыжем тут же встрепенулась, ну а вдруг там на самом деле чё серьёзное случилось? И он позволил утащить себя через людей куда-то к окну. Там-то Змей без предупреждения и с кривой улыбочкой поцеловал его во второй раз. Но волшебной отключки, как тем злополучным вечером, не произошло. На губе у Змея долго потом не сходил кровоподтек по форме прикуса зубов Гуаньшаня. Вот тогда и стартанули его собственные изматывающие психику сны, в которых он соглашается на невесть что, стоит только поманить. "Рыжий, пошли" "Я тебя просто поцелую..." "...не бойся" "Я поцелую тебя" "Открой рот" "Идем со мной" "Хочешь, кое-что покажу?" "Не бойся" Блять, да, Рыжий хочет этого всего и сразу! Рыжий отвечает там все время согласием, то кивая, то молча идет плечом к плечу, в какую бы темную подворотню Ли не направлялся. То откидывает голову, подставляя шею, и шепчет: "ну же", "давай", "хули мне бояться?", то стонет свое вечно повторяющее "да" совершенно безобразно и бессвязно, но его все равно понимают. "Пожалуйста..." Да! Только поцелуй, сука, меня уже! Дальше он просыпается на мокрой от своей вспотевшей спины простыне и с мокрыми пятнами на белье, либо додрачивает себе уже наяву, не отпуская ощущения из сна, в котором лижет ехидные губы, без всякой неловкости перед собой. Можно же ему хоть немного удовольствия, в конце концов, он и так пиздец как себя заебал, ок? Так что, Рыжий теперь страдает от тяжелого недосыпа, недотраха и расцветающего буйным цветом невроза. Рыжий предполагает, что как бы он ни противился, все равно с вероятностью 99% он влезет в какие-то новые неприятности. Вот сейчас, когда идет прямиком в лапы к Шэ Ли. Ах да, не лапы, все его тело целиком. Гибкое, сдавливающее тяжелыми лимонными кольцами в смертельные тиски. Уймись, Гуаньшань, черт тебя дери. На последней ступеньке кроссовок его скользит на обледенелом металле, и Ли сразу сгребает его за куртку, помогая удержаться на ногах. Дергает на себя, будто только этого и ждал. - Спорим на желание, я докажу тебе, что магия существует? Рыжий ощеривается, в ответку хватая Змея за воротник, залипая на невидимые для других, но реальные для него золотые искры, бликующие то там, то здесь на его лице. На виске и прядях волос у лба, в ямочке под нижней губой рядом с сережкой пирсинга и на ней самой, на шее около выреза джемпера... Будто бы руки у него были перепачканы в пудре, и везде, где он случайно коснулся, остались эти шелковые следы. Ему хочется спросить: "почему я?". Что во мне такого, что нужно бесконечно докапываться, провоцировать и вынимать душу? А во-вторых: ЧТО? Он сейчас серьезно? Это последняя фантазия такого способного на изощрения ума? - Вот ты и переиграл сам себя, Ли, - выдыхает Рыжий близко, горячо, прихватывает треснувшую на морозе губу, делая себе только больнее, но заранее испытывая ликование от подаренной ему победы. - Расскажи-ка, зачем тебе твое поражение? - А если проиграешь ты, - Змей не уступает, ухмыляется ядовито, тонко и, придвинувшись вплотную, шепчет едва уловимо Рыжему в самое ухо, мимолетно задев теплой щекой, - то отсосешь мне. Да это же... Пиздец? Они точно в своем уме? - Ну, как тебе условия, Рыженький? Рыжий, охуевая от услышанного, даже не орет. Не отцепляясь от Змея, ведет взглядом в сторону, оглядывая непримечательный пейзаж, неизменный и привычный, - здесь нет и быть не может никакой магии. Кроме снега вокруг, что днем был пушистым и, да, волшебным, но и тот превратился в плотный наст, который уже не может блестеть в темноте ранних синих сумерек и в отсутствие какого-либо освещения около арки у его дома. Чисто по логике, он не сможет проиграть, потому как предмет их спора сам по себе невозможен. И Рыжий сейчас не о технологиях, что кажутся для таких как они неучей чем-то из другого мира. А значит, абсурдно и смешно пугаться последствий, как и то, что он размышляет об этом на полном серьезе. Но что толкает его ввязываться во что-то подобное каждый раз? Неужели неосознанная жажда любого, хоть какого-то, взаимодействия с ним? - Блять, - он снова смотрит в подсвеченные изнутри глаза Ли. А вот это явно без магии не обошлось, ага. На дерзко вздернутой в ожидании ответа его брови тоже переливающиеся пылинки. - А спорим. Да Рыжий просто болен. Еще он забывает озвучить свое желание, в случае его победы.***
Они поднимаются на этаж выше, оставляя внизу Змеевых дружков. Даже интересно, что те думают про них и про всю ситуацию, сопровождая его, как свита своего господина. Не мерзнет он - и они тоже готовы тереться на холоде, нахохлившись, сколько потребуется. - За каким хером идешь за мной? - Наш спор в силе, ириска, - Ли расстегивает замок на своей куртке полностью, под ней у него только легкий джемпер, будто он тут в собственном локальном мае месяце. - А не подождет до завтра? Шэ Ли пожимает плечами, раздумывая, но отвечает отрицательно, будто это нечто вправду не терпящее отлагательства: - Не подождет. И провожу тебя до двери, раз уж мы с тобой зашли так далеко. Рыжий кривится от двойственности этой фразы, останавливается между этажами, складывает руки на груди: - Ну валяй, яви мне чудо. - На самом деле, просто хотел посмотреть, купишься ли ты снова. И да, Шань, даже на заведомо проигрышный финт... Хотя, я и так это знал. Просто приятно дурить тебя снова и снова. А сейчас так вообще ума не приложу, что тобой двигало, когда ты соглашался. Ли подходит близко, между ними нет и полуметра, пока Гуаньшань молча переваривает сказанное. - Магии не существует, - остолбенев от масштаба своей тупости, но тут же словив просветление, апатично констатирует он. Да ему же втирают какую-то дичь вот прямо сию секунду! - Значит, я тебе ничего не должен. - Я тебе поражаюсь, - Змей приглушённо смеётся, улыбается непривычно мягко, говорит доверительно тихо. - Зная свою везучесть, ты все равно ведёшься. Любопытный, как ребёнок. А вот я теперь в огромном, огромном выигрыше, представляешь... - добавляет он шепотом, вуалируя свой пристальный прозрачный взгляд черными ресницами. Он берется за концы шарфа Мо и стаскивает его, как попало засовывает в карман своей куртки. Но так даже становится легче дышать - ничего больше не колется и не давит. - Не знаю, что ты задумал, но я не буду этого делать. Можешь избить меня или что там ещё сгенерирует твоя больная башка, - а вот это он зря. "Или что" уже было озвучено. - Ох, ириска... - Блять, нет! - Да не психуй ты, - Шэ Ли встаёт так, что если сейчас поднимет руки, Шань будет заключён в капкан его тела, давящего магнетизма и беспокоящего еле уловимого запаха. Его дёргает вверх по лестнице почти на первой космической, но уже на следующем пролете он попадает в свой собственный кошмар, когда сзади за капюшон его держат железной хваткой. - Орел или решка? - ровно спрашивает Змей, подтаскивая обратно к себе. Рыжий, покрываясь потом под этой чертовой зимней курткой, не знает больше как дышать: - Отвали от меня, ублюдок! - и переговаривающиеся голоса на первом этаже резко замолкают. - Только назови одно из двух - это все, что нужно. - Нахуй иди! - скалится Рыжий, прокручиваясь вокруг своей оси, пытаясь выдрать капюшон из его рук. - Не зли, блять, меня, - вырывающегося Гуаньшаня становится удерживать все труднее. Змей прижимает его бедром. - Просто назови одно из двух. Что сложного, еб твою мать?! - вот теперь его голос более привычен - стелющийся и шелестящий. В гулкой тишине подъезда звуки их борьбы слышны слишком отчетливо. Сдавленное шумное дыхание, отдельные тяжелые выдохи, шипение через поток мата, свист гладкой ткани о ткань, короткий стон, хруст подошв о песок и мелкий мусор на бетонном полу. - Руки свои убери от меня! - Да щас, хер тебе! Быстрый и сильный удар без замаха - и вот он Шань готовенький. Согнувшись, не может вдохнуть даже распахнутым ртом. Ли не даёт ему упасть и, за неимением вариантов, тот держится за него, наваливаясь всем весом. - Я тебя убью, Змей... - Да, обязательно. Потом, - отмахивается тот. - Но, скорее всего, я просто лопну со смеху от твоих попыток покушения. - Шэ Ли, перехватывает поудобнее не пришедшее в себя тело, выпрямляя и подпирая собой. - Так орел или решка? - в самое ушко, багровое и бархатное. - Ну? Он чувствует, как Шань делает над собой усилие и через боль выдыхает: - Решка. Поощряя за это, Ли забирается руками в подкурточный жар, на ощупь резко рванув кнопки и замок, гладит по сгорающей мокрой спине и напряженному прессу, зная, что от этих прикосновений спазм сразу же попускает Рыжего. - А теперь смотри сюда. Продолжая придерживать разъяренного, но пока ещё немощного Гуаньшаня, Змей прокатывает по костяшкам правой руки монетку. Потом подкидывает и ловит. Открывает ладонь, и на ней - решка. Подкидывает снова, снова ловит, и - решка. Повторяет все действия ещё и ещё, и монета раз за разом оказывается хризантемой вверх. Змей бросает взгляд на Шаня, но тому, похоже, боль все ещё затмевает восприятие. Ннахмурившись, он смотрит не пойми куда. Бедро протискивается между его ног, ладонь беспрепятственно гладит по солнечному сплетению, скользом перемещается на поясницу, - и он облизывает губы, переводя сорванное дыхание. Не пытается освободиться больше. - Внимательнее, Шань, - и юань вновь отправляется вверх, после оказываясь на ладони реверсом, как заказывали. - Ладно... Ты фокусник неебаться. И чё теперь? - Это не фокус. - Угу. Магия? - Шань стискивает Змеево плечо, чтобы отстранился уже и не прижимался так, блять. - Хва меня лапать. - Она самая, - Змей остается на месте, стаскивает шапку со взмокшей рыжей башки, проводит по щетине выше загривка. Длинный чужой шарф, свисающий из его кармана уже давно подметает пол, шапку медного цвета он сует к нему же. - Кидай, - вкладывает монетку, всю в золотистой пудре, в руку Гуаньшаню. И Рыжий кидает из чистого упрямства раз двадцать подряд, каждый из которых наблюдая обратную сторону с хризантемой и переливающиеся песчинки повсюду, где дотрагивался Шэ Ли. Когда он поднимает ладонь, те змеятся по его пальцам, отдельные из них взвиваются, как микроскопические искры от костра, растворяются в темноте, гаснут где-то под потолком лестничной клетки. - И давно это с тобой? - Рыжий почти не испытывает удивления. Только облегчение оттого, что узнал, что галлюцинациями он не страдает, какое счастье. - Не припомню. Всегда было. - И много всякого можешь? - удивительно, как нечто, только что не существовавшее, запросто вписывается в привычную картину мира. - Ну так, по мелочи... - Тебе же прямая дорога уделывать кого-то в карты на деньги. - Все не совсем так работает, но мне нравится ход твоих мыслей, ириска, - Змей ухмыляется, и теперь Шань понимает, от чего эти глаза всегда были такими странными, и что и почему в них так светится и мерцает. Юань снова взлетает, оставляя после себя в воздухе постепенно тающий след из перламутра, но Ли перехватывает его руку, - непойманная монетка падает и со звоном катится по ступенькам вниз. Так вот почему ему не бывает холодно даже зимой, почему боль, причиненная им же, быстро проходит, стоит ему коснуться иначе, и почему когда они целовались, не было противно и обидно от волнения и чужих взглядов, плевать на звучащие комментарии, - наверное, это все тоже его магических рук дело. Рыжий приоткрывает рот, глядя на мягкие губы напротив. В его голове звучат сейчас все свои согласия, от шепота до рычания, но он не предпринимает никаких действий. Прижатый к стене, разглядывает золотые снежинки на пепельной челке. Поэтому Ли, облизнувшись, тянется к нему сам. Погладив по кадыку большим пальцем, влажно целует под челюстью, рядом с пульсирующей синей артерией, и, крепко схватив за короткие волосы, прижимается к обветренным губам. - Я выиграл. Ты мне должен, - отрывисто произносит между глубокими медленными засосами. - Ага, блять, жди, - моментально полыхнув лицом, зло отзывается Шань, не намереваясь отпускать от себя. - Еще как буду. Через несколько минут изнурительных лизаний в подъездной темноте, от которых встало все, что только может встать, Ли сует в дрожащие руки шапку, грубовато наматывает на зацелованную шею шарф, прощается: - Все, вали. - Сам вали, - Рыжий толкает напоследок его в грудь, пытается стряхнуть с себя вездесущие блестки. Их что теперь будет все больше и больше? И что-то не так. Он прислушивается к ощущениям, пытаясь понять. Понимает: шарф его больше совсем не колется.