Посмотреть в твои глаза

      Июнь был жарким. Ещё не знойный август, конечно, но солнце уже припекало и безжалостно резало глаза пылинками своего жёлтого света. Зато вся природа цвела и купалась в ласках тепла. Люди тоже, в целом, были довольны, когда вооружались солнечными очками, панамками или кепками и лёгкой летней одеждой. Асфальт под ногами не плавился — и на том спасибо. Впрочем, в июне можно обойтись и лёгкими порывами ветра, который пропах цветами. Всё равно лучше жара, чем вечные лужи под ногами или снег. Наступает благодать.       Его рыжая голова постоянно терялась в толпе одноклассников, которые бурно что-то обсуждали. Гул стоял ужасный, ещё и ветра не было. Последнее, чего хотел Чуя утром понедельника — стоять во дворе школы и ждать экскурсии в музей. Она была добровольной, но принудительной, поэтому он променял утренний сон и стакан кофе на высокое искусство.       Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, парень осматривался по сторонам и поминутно стирал пот со лба. Хотелось всё бросить и уйти, но лучший друг и по совместительству староста Акутагава не позволял. Хоть он всё время и растворялся в небольших компаниях, образованных их одноклассниками и учениками с параллели, всё равно всякий раз ловил Чую за руку. Через десять минут такого времяпрепровождения, это даже превратилось в их негласную игру, и Чуя пытался максимально изловчиться для побега. И, в конце концов, не выдержав таких издевательств над собой, Акутагава просто поставил его рядом с собой. — От тебя покоя нет, — вздохнул брюнет и уволок друга к компании одноклассниц, которые любили живопись и действительно получали удовольствие от предстоящей поездки. Минуты, тянувшиеся до этого, как часы, ещё сильнее замедлились. Накахара поправлял воротник рубашки и ежесекундно страдальчески вздыхал. Поговорить было не с кем, учителя ещё не пришли, а в искусстве он не понимал ровным счётом ничего. По небу плыли белые плотные облака, изредка напоминавшие очертания каких-то животных, и они были единственной отрадой для глаз. А за пределами школьного двора, на свободе, бегали дети и попутно играли в классики. Накахара иногда завистливо смотрел на них. Школьные автобусы подъехали к воротам и были готовы к дальнейшему пути, но не все ещё собрались, и мучительное ожидание продолжалось. Чуя, потерявший надежду на спасение, смирился со своей судьбой и решил съездить в музей хотя бы ради фотографий для мамы. Под пристальным взглядом Рюноскэ отошёл в сторону и сел на бордюр, подперев руками подбородок. В тени было не так жарко и совсем безлюдно. Оторванные птицами листья, упали ему на голову, и в попытке снять их, Чуя заметил в одной из компаний его… Осаму Дазая… Он также сидел на бордюре и щурился из-за солнца, но вокруг него стояло трое друзей. Самых близких и верных. На его тонких губах играла слабая улыбка: даже в тот момент, когда один из его друзей небрежно потрепал кудрявые волосы. Чуя был твёрдо убеждён, что Осаму был олицетворением всего самого прекрасного в этом мире. Он ни раз убеждался в этом на перемене, когда, смеясь, Дазай запрокидывал голову назад и прикрывал ладонью рот. Каждый его жест был пропитан изящностью, а черты лица нежной красотой, сравнимой с цветением розы. Чуя ничего в жизни так не любил, как наслаждаться образом Дазая. И в школу последние полгода он посещал исключительно ради него, чтобы обменяться с ним приветствиями, провести урок биологии вместе за лёгкой беседой и на перемене случайно столкнуться с ним взглядом. Его карие глаза были прекрасны. В них таились доброта и искренность, и они улыбались даже в те моменты, когда сам Осаму грустил. Чуя был особенно влюблён в его мягкий дружелюбный взгляд, которым он щедро одаривал его почти каждый день. Накахара долго и аккуратно смотрел в его сторону. Хоть их и разделял десяток метров, Дазай почувствовал это. Он повернул голову и посмотрел прямо в глаза Чуи. Щеки рыжеволосого покрылись румянцем, ведь он понимал, что Осаму смотрел именно на него. Он был значительно счастливее тех девчонок, которые с предвкушением ждали выставки. И его опутывало то необыкновенное ощущение, с которым сталкиваются только влюблённые. Удивительно, сколько счастья мог принести один взгляд длиной в минуту. — Идём, нам уже пора, — Акутагава потянул Чую за рукав. Парень не сразу опомнился, лишь через некоторое время и лишь на пороге музея, когда Рюноскэ снова потянул его за рукав рубашки и что-то возмущенно сказал. — Что? — Ничего, ты просто в облаках летаешь. — Ага, и что? — вяло отозвался Чуя. Рюноскэ раздражённо покачал головой и ушёл вперёд, к остальным, бросив друга в самом конце. Чуя улыбнулся, посмотрев ему в спину, и окинул взглядом огромное здание музея. Белые колонны, расписанные фресками потолки, витражные стёкла и мраморные стены — всё проходило мимо него. Репродукции знаменитых картин и статуи, окружённые со всех сторон людьми, его тоже не интересовали, но он сделал пару обещанных фотографий. А потом снова затерялся в толпе, которая не спеша переходила от одной картины к другой. Пока кто-то уделял внимание архитектуре музея, его необыкновенно красивым экспонатам и тому, как великолепно владел кистью Сальвадор Дали, Чуя пребывал в постоянном поиске Дазая. Он то проникал в самое сердце толпы, то отставал ото всех. И всё же удача была на его стороне, и ему удавалось находить фигуру Осаму среди остальных. До того как шатен снова уходил, Чуя успевал насладиться его профилем. Накахара никому не говорил о своей влюблённости. Даже Рюноскэ. Это было для него самым сокровенным секретом и самым сильным блаженством. Каждый взгляд на него, каждое произнесённое им слово — всё, абсолютно всё было для Чуи морфием, который притуплял посторонние чувства и дарил радость. Он был счастлив от того, что мог быть рядом с Осаму и от того, что мог его любить. Это были те эмоции, которыми хотелось упиваться в одиночку или делить лишь с тем, кто дарил их. Экскурсовод рассказал что-то про Леонардо да Винчи и затем пригласил всех на второй этаж. Шумной толпой школьники последовали за ним по узкой лестнице, в ширину которая вмещала не больше двух человек. Медленно поднимаясь вверх, Чуя смотрел в пол. Чья-то прохладная рука с обилием резиновых браслетов изредка касалась его ладони из-за отсутствия пространства. Он не придавал этому значения, пока не вспомнил, что Дазай был единственным человеком на параллели старших классов, кто питал слабость к такого рода украшениям. Резко подняв голову, Чуя увидел его, всё такого же улыбающегося и умиротворённого. Друзей Осаму по близости не было, и сердце рыжеволосого замерло. Это был один из тех сценариев, которые Накахара не раз прокручивал в своей голове. Для настоящей жизни это выглядело слишком хорошо. Поднявшись, толпа быстро рассыпалась по этажу, а Чуя ушёл в противоположную ото всех сторону. Экскурсовод снова затянул свою содержательную, но монотонную лекцию о живописи 20-го века. Накахара никак не мог успокоить сердце, которое билось в экстазе. В голове яркими эпизодами проносились события предыдущей минуты, и яснее всего Чуя, конечно же, запомнил его карие блестящие глаза. Ему казалось, что он помешался на них. Но они дарили ему столько тёплых эмоций, что никакая угроза безумия не пугала. Парень остановился напротив большого полотна, автор которого отдал предпочтение синему и жёлтому цветам. Чуя нашёл красивым небо, усыпанное странными круглыми звёздами, и крошечные дома в правой части картины. На первый взгляд, она ему показалась вовсе не замысловатой, но, присмотревшись, парень понял, насколько она загадочная и удивительная. Сделав очередную фотографию, Чуя стал искать табличку с названием. — «Звёздная ночь» Винсента Ван Гога. Красивая, неправда ли? — раздался сзади голос. Накахара круто развернулся и едва ли не врезался лбом в плечо Осаму. Всё-таки разница в росте у них была довольно большая. Но это, наоборот, очень нравилось Чуе, и он получал особенное удовольствие от такого факта. — Да, очень, — тихо произнёс Накахара. Он не чувствовал себя напуганным рядом с Дазаем. Просто боялся выставить себя в плохом свете, спугнуть шатена или раскрыть свою влюблённость не так, как хотелось бы. Он дорожил чувствами, как самой драгоценной вещью на земле, и боялся потерять Осаму, хоть они и не были особо близки. — Ты интересуешься жизнью Ван Гога? Читал «Жажду жизни» Ирвинга Стоуна? — Нет, — покачал головой Чуя. — Я далёк от искусства. Дазай улыбнулся: — Ну тогда ты просто сделал отличный выбор. Какое-то время они молча стояли и наслаждались пейзажем. Голоса остальных доносились из другой части зала. Чуя повернул голову к Осаму и в его голове пронеслось: «Если бы ты только знал, насколько отличный выбор…» — Ну же, скажи вслух, — если бы Чуя только осознавал, как блестели его глаза и сияло лицо. — Ты думаешь, я не вижу твоих мимолётных взглядов? — А ты думаешь они случайные? — Накахара машинально произнёс слова. — Ты просто не знаешь, сколько усилий уходит на то, чтобы поймать твой взгляд. Он снова замолчал, опасаясь ответа Дазая. Ему казалось, что это было слишком резко. — Говоришь так, будто один здесь влюблён. Чуя немедленно поднял голову. Его голубые глаза столкнулись с тем взглядом, который он и не надеялся получить в ответ. Глаза шатена снова улыбались, но уже исключительно для него и с особой нежностью, которая грела душу.