Ночь летнего солнцестояния

Хреновые шутки, хреновый алкоголь, безвкусные платья и явно потасканные жизнью тела, давно утративших былую красоту антропоморфов, людей и, прости Создатель, мириад… Очередная благотворительная акция в честь завершения удачного судебного процесса? Хуже. Юбилейная встреча выпускников. По правде сказать, Хартлиссу искренне плевать на то, что его дорогой парфюм, всё ещё подкаченный торс и дизайнерский шмот становятся главным достоянием этого вечера. Хейл вообще заметно разочарован. Отвечает на вопросы крайне односложно, нервно таранит взглядом дверь, стучит пальцами по вытянутому бокалу с шампанским и, кажется, вот-вот забьёт на всё, решив покинуть это место раз и навсегда. Ну и зачем, спрашивается, так настойчиво рваться туда, откуда теперь так невероятно хочется свалить? Что сказать… чёрт дёрнул. Один конкретный солнечный чёрт… который, к слову, так и не соизволил показаться на вечере до сих-мать-его пор! В какой-то момент стрелка настенных часов переваливает за очередной час, и Хартлисс действительно теряет терпение. Опускает так и не тронутый напиток обратно на стол. Делает уверенный шаг в направлении выхода. Выдыхает, как вечно занятый адвокат, умудрившийся просрать безбожное количество времени впустую, но тотчас замирает, поскольку видит Его… объект вожделения оказывается прямо напротив. Всё такой же прямой, статный и от чего-то даже более привлекательный, чем много лет назад… и как только он умудряется проскочить в дверь незамеченным? — Да ладно, мои глаза меня не обманывают? — разумеется, ошибки быть не может, но поскольку перспектива прослыть одержимым сталкером звучит, как так себе идея, Хейлу всё же приходится поднапрячься и изобразить на своём лице искреннее удивление. — Юниверс, это ты? Мир вокруг качается и замирает. Всё внутри багровеет, свежеет и трясётся от эмоций, вызываемых чужим взглядом, поднятым на него. — Хейл… Презрение в голосе солнечного мужчины звучит крайне отчётливо, однако мозг Хартлисса напрочь игнорирует подобную мелочь, поспешно заполняя разум своего обладателя мыслями о том, что помешаться на Эклипсо ещё в детстве оказалось крайне верным решением с его стороны. — Ну, надо же, первое приятное лицо за весь вечер! С ума сойти… — лицо Юниверса и правда выглядит невероятно хорошо. Годы идут… но для мириад они идут немного иначе, нежели для обычных людей, поэтому кожа солнечного мужчины по прежнему кажется настолько гладкой и чистой, что Хейл с трудом удерживает себя от желания коснуться её рукой. — Чего молчишь? Не собираешься ответить мне взаимной любезностью? Хмурый взгляд бывшего одноклассника, явно подметивший движение его верхней конечности, мгновенно подкидывает Хартлиссу очередной ворох будоражащих кровь воспоминаний, от которых по телу пробегают мурашки. — Боюсь, что любезности хватит лишь на ответное оскорбление. Услышав эти слова, Хейл тотчас кривит рот в усмешке. Страх перемен чужого характера после стольких лет разлуки улетучивается из него в одно мгновение, позволяя облегчённо выдохнуть. Порядок, Харт, бояться нечего! Эклипсо всё такой же. Всё такой же неприступный и дико возбуждающий… — Эй, что за недовольное выражение лица? Только не говори мне, что ты всё так же холоден, как раньше… Тоже мне, солнечная звезда! Брал бы лучше пример с меня, я вот сильно изменился. Ну, знаешь, открыл своё юридическое агентство, раздал старые долги, завёл жену и даже заделал ребёнка! Столько событий… — наигранно-будничная интонация Хартлисса не вызывает у его собеседника даже намёка на положительный отклик. Слишком уж настойчиво перебивается заинтересованным движением глаз кометы по корпусу солнечного мужчины. Слишком открыто демонстрирует ему желание своего обладателя промаслить красными белками каждый сантиметр чужого тела, и слишком сильно напоминает игру в дружелюбного бывшего одноклассника, которую Хейл оказывается вынужден прервать довольно быстро из-за отсутствия у себя какого-либо терпения. — Однако, несмотря на множество перемен, настигших меня за эти годы, кое-что в моей жизни всё же умудрилось остаться неизменным. Я по прежнему хочу тебя, Юниверс. Пиздецки сильно хочу… — А я по прежнему считаю, что ты обмудок, одержимый идеей трахать всё, что не приколочено и что с того? — О-о, ты даже не представляешь насколько сильно я одержим одним не приколоченным. — Поищи себе кого-нибудь другого. Голос Эклипсо звучит весьма категорично, да и сам солнечный мужчина выглядит так, словно хочет поскорее закончить этот диалог, чтобы вновь затеряться в толпе, поэтому Хартлиссу не остаётся ничего другого, кроме как перехватить его за запястье: — Но я не хочу другого, я хочу тебя! — Перехочешь. — Вряд ли… я люблю уникальные вещи. А твоя промежность, как ни посмотри, действительно уникальна. Сам посуди — единственное место на земле, где мне так и не удалось побывать! — насмешливую интонацию в речи кометы неспешно сменяют более томные и приглушённые оттенки голоса, стоит Хейлу весьма недвусмысленно приблизиться к чужому уху. — А ведь это недоразумение всё ещё можно исправить, согласен? — С чего бы мне соглашаться? — С того, что я, — глумливая ухмылка Хейла расползается ещё шире. — Пиздецки хорошо ебусь. — Ну, вот и ебись от меня куда подальше! — Юниверс вырывает руку из чужого захвата. Безоговорочно. Резко. Пожалуй, даже чересчур резко для такого скромного мероприятия, как встреча выпускников, ведь этим действием умудряется обескуражить не только собеседника, но и парочку совершенно непричастных к делу созданий, на которых солнечному мужчине, к слову, искренне плевать. Он отходит к праздничному столу, испытывая явное раздражение. Несколько секунд Эклипсо отчаянно пытается утопить это чувство в лимонаде и минералке — двух единственных напитках, разрешённых ему среди всех имеющихся, из-за… терапии, но всё оказывается бесполезно. Неалкогольные жидкости напрягают светило ещё сильнее, а вновь настигнувший его Хартлисс добавляет этому напряжению особенно гадкий привкус. — Ха… и правда как в старые добрые, — комета останавливается рядом со своим солнцем, ностальгично окидывая взглядом окружение. — Школьные стены, умирающая тусовка в актовом зале, толпа существ, готовая отсосать мне по первой просьбе, и Эклипсо Юниверс — единственная звезда в городе, которую я так и не могу уломать на перепихон. Что за вечер… — Мне кажется, ты слишком сильно преувеличиваешь значимость собственных «достижений», Хейл, — тон солнечного мужчины по прежнему звучит как нечто, явно не расположенное к диалогу, но его собеседнику определённо плевать. — Как и ты значительно преуменьшаешь границы открывающихся перед тобой возможностей, — Хартлисс слегка поддевает бывшего одноклассника плечом, останавливаясь рядом с ним. — Ну же, Юниверс, в чём твоя проблема? Я ведь вижу все эти похабные звёзды на твоём теле… к чему эта игра в недотрогу-девственника? — К тому, чтобы одна, явно ударившаяся в пубертат комета отвалила от меня как можно скорее. Хейл с трудом удерживает себя от навязчивого желания обвить столь близко расположенную к нему талию собеседника рукой. — Но ты же в курсе, что твои действия только подогревают мой интерес? — Могу охладить его, выплеснув на тебя свой напиток. Пальцы Эклипсо озлобленно сжимают картонный стакан, от чего Хартлисс тотчас оказывается вынужден придержать воплощение собственной задумки в реальность, безобидно выставив перед собой сразу обе ладони. — Ладно-ладно, не горячись… мы ведь в конце концов взрослые люди и вполне можем достичь взаимного удовлетворения, не доходя до крайностей. Даже не знаю… может зайдём с другой стороны? Просто скажи, что мне нужно сделать ради получения доступа к твоей целомудренной колеоризе, и я тут же выполню любую твою просьбу. — А что мне сделать для того, чтобы ты отвалил от меня? — Хм-м… думаю, попросить меня об этом крайне вежливо будет вполне достаточно. Разумеется, солнечный мужчина не идиот, чтобы верить чужим словам, однако в попытках отвадить от себя чрезмерно навязчивого поклонника, старается зацепиться буквально за каждую возможность: — Прошу крайне вежливо — сгинь с глаз моих. — Отсоси, потом проси… Вода из стакана Эклипсо всё же оказывается выплеснутой прямиком на дизайнерский пиджак и рубашку кометы, от чего по актовому залу мгновенно проносится синхронно-осуждающее «Ах» всех присутствующих. — Иди на хуй, Хейл. Воспользовавшись случаем, солнечный мужчина решительно отдаляется от стола, в ту же секунду пропадая из зоны видимости бывшего одноклассника. Ему везёт. Добрая половина обеспокоенных произошедшим сверстников тотчас бросаются к «бедняжке Хартлиссу», наперебой принимаясь совать пострадавшей комете платки, салфетки и прочие так необходимые ему мелочи. Но Хейл не принимает ничего из предложенного. — Так вот, как ты зашёл сюда… — хвостатый ничуть не оскорблён, напротив, распалён практически до безумия, с маниакальной внимательностью подмечая сквозь промежутки оттеснившей его толпы то, как объект его бесконечной страсти покидает пределы актового зала, выходя на улицу через двери чёрного входа. — Ну, нет, я слишком долго ждал этой встречи, чтобы позволить тебе уйти просто так. *** Эклипсо нервно стучит ногой по земле, остановившись неподалёку от запасного выхода из школы. Он уже ненавидит этот день. Он уже миллиарды раз проклял себя за то, что вообще решился пойти на вечер встреч бывших выпускников и в своих мыслях наперебой выкуривает одну воображаемую сигарету за одной, мечтая хоть немного прийти в себя. Почему только воображаемую? «Потому что, если вы и правда хотите, чтобы опыт с передачей вашей души астрологическому потомку прошёл успешно, мистер Юниверс, то на время всего процесса подготовки вам непременно нужно будет отказаться от алкоголя, сигарет и прочих веществ, способных вызвать хоть какие-то колебания в работе вашей нервной системы» Слова доктора всплывают в мыслях, точно издёвка. Следом за ними, точно издёвка в квадрате, пролетают ненавистные ещё со школы лица одноклассников, одно из которых, синее и особенно раздражающее, смотрит на него всё тем же «трахну или умру» взглядом, что и много лет назад. И какого чёрта Эклипсо вообще попёрся в эту клоаку не особо приятных воспоминаний? «Потому что одиночество, господин Юниверс, крайне деструктивно влияет на сознание, и в вашем случае результативность эксперимента значительно повысит ни что иное, как пребывание в обществе» Угу, особенно в обществе Хейла. Куска говна, что на полном серьёзе полагает, будто соображать головкой значительно лучше и перспективнее, чем головой. Эклипсо затягивается несуществующим дымом уже в хрен знает какой раз. Его психолог отличный специалист, но порой складывается впечатление, что он и сам покуривает что-то запрещённое, раз на полном серьёзе пытается затирать взрослому мужчине парадигму о том, что дымить никотином в действительности и в голове — это фактически одно и тоже, главное убедить в этом собственный мозг. Да как вообще можно убедить собственный мозг хоть в чём-то, когда твоё тело, вот уже несколько месяцев подряд, представляет из себя не более, чем сплошной подготовительный к выноске будущего себя гормон, решительно не дающий воспринимать действительность так же адекватно, как раньше? «Спокойно и обязательно на выдохе, Эклипсо» Ага, конечно. Юниверс взращивает эстрон и не принимает нейролептики уже девяносто третий день без перерыва… какое к чёрту «спокойно и на выдохе», если время от времени его умудряется вывести из себя даже собственное дыхание? Чего уж там говорить о шуме музыки, оставшейся за дверью, духоте летней июльской ночи, и трёх грёбанных ступеньках, уводящих в сплошную стену соседнего здания непонятно зачем. Загадка мирового масштаба, не иначе, однако разгадать её… — Скучаешь, звёздочка? …не получается. Хейл и его по прежнему мокрая от воды рубашка неспешно минуют дверь чёрного выхода из школы, с явным наслаждением запирая её за собой на невесть откуда добытый ключ. — Я, блять, недостаточно ясно сказал тебе не ходить за мной? — поскольку теперь опасность публичного порицания не представляет для Эклипсо никакой угрозы, солнечный мужчина окончательно перестаёт ограничивать себя в эмоциональном плане, мгновенно фиксируя в мыслях отличную перспективу выпустить на хвостатого выродка, ненавистного ему ещё со школьной скамьи, весь пар. — А я недостаточно ясно дал понять, что трахнусь с тобой, чего бы мне это не стоило? — слова Хартлисса звучат всё также мерзко, как и всегда, однако их смысл стремительно теряет какое-либо значение в образе соблазнительно-глянцевой пачки настоящих сигарет, материализующейся в руках кометы будто бы из ниоткуда. — Будешь? — Бесишь, — солнечный мужчина с трудом отводит глаза от так необходимых ему никотиновых палочек, мгновенно провоцируя собеседника на короткую ухмылку. — Стараюсь, — Хейл прикуривает, с явным наслаждением подмечая для себя то, как взгляд бывшего одноклассника фокусируется на его затяжке вновь. — Кстати, во время секса я тоже очень стараюсь… — Вот скажи честно, — под влиянием снежной дымки, непрерывно стремящейся в небо от чужой сигареты, голос Эклипсо будто бы становится немного менее резким. — Какого хрена ты так повёрнут на желании переспать со мной? — Ты ведь знаешь, мы, кометы, напрочь теряем голову от вашего звёздного вида, — ещё одна затяжка вылетает из Хартлисса вместе с подведением итога его же мысли. — Так что это желание — не более, чем банальная физиологическая потребность. — Потребность… — солнечный мужчина на автомате повторяет чужое слово, и, что удивительно, его старательно скопленные за три месяца гормоны реагируют на него крайне положительно, пускай и сам Юниверс напрочь отказывается принимать для себя этот факт. Он ведь асексуал. Занятой, самодостаточный… и хотя по своей природе асексуалы не фригидны и вполне способны совершить половой акт, они всё же считают себя абсолютными слепцами в мире эротики, поскольку не видят в ней никакого смысла. Однако, точно по иронии насмешливой судьбы, прямо сейчас один из самых закоренелых асексуалов на всём белом свете внезапно оказывается вынужден поймать себя на мысли о том, что, кажется, умудряется прозреть. — Ладно, давай переспим, — Эклипсо произносит эту фразу так буднично и безэмоционально, что его собеседник даже не сразу вникает в истинный смысл чужих слов. — Да, ну, нет же, ты снова… — остаточная насмешка в голосе Хартлисса мгновенно сменяется шокированным расширением глаз своего обладателя с поспешным устремлением их на лицо солнечного мужчины. — Погоди, что? Ты сейчас говоришь это на полном серьёзе или просто… — На полном, — Юниверс убирает руку в карман собственных брюк, поспешно нащупывая там нечто, определённо внушающее ему ощущение безопасности. — Мне хреново и срочно нужно отвлечься, так что туши свою сигарету и дуй сюда, пока я не передумал. — Ого, — Хейл предвкушённо делает шаг навстречу собеседнику, попутно роняя на землю пиджак и гася так и не приконченный им окурок о стену школьного здания. — Никогда бы не подумал, что ты можешь быть таким нетерпе… кха! Что за… Та самая, внушающая безопасность вещица, а именно — небольшой овальный флакончик с распылителем наверху, мелькает в ладони Эклипсо лишь на секунду. Однако даже этого ничтожного промежутка времени оказывается вполне достаточно солнечному мужчине для того, чтобы наполнить воздух вокруг себя выразительным шлейфом странного, уловимого лишь его бывшим одноклассником, запаха. — Небольшой презент для создания атмосферы. — Кометоподавитель? Как остроумно… — Хартлисс досадно сплёвывает в сторону резко подкатившее к горлу раздражение. — Знаешь, если ты и правда так сильно не хотел трахаться со мной, мог бы просто свалить в закат, а не устраивать весь этот… — А кто сказал, что я не хотел? — голос Эклипсо звучит вполне убедительно, однако Хейл всё ещё не понимает к чему бы это. — Ты ведь сам только что использовал на мне антикометный газ! Как, объясни мне, я должен ебать тебя, если прямо сейчас всё моё тело не способно даже… — Тебе и не нужно, я всё сделаю сам. — А? Насадишься на меня, пока я буду в полуотрубе? Интересный опыт… — Нет, я буду сверху. — Что? Погоди, Юниверс, ты… пхах! — Хартлисс давится хохотом, однако, находясь под воздействием супрессора, не может отыскать в себе силы даже на то, чтобы смахнуть с глаз выступившие от эмоций слезинки. — Ты серьёзно решил, что сможешь завалить меня… ТЫ? — Разумеется, — солнечный мужчина крепко сжимает собеседника за плечо, в то же мгновение подмечая, как на чужом лице проскальзывает ответное замешательство. — Ты ведь не сможешь сопротивляться мне, находясь под воздействием препарата. — Ах ты… Кометоподавитель оказывается довольно жёстким. И, что самое обидное, проклятый бесцветный газ, вынуждающий хвостатых терять ориентацию в пространстве на разное, в зависимости от концентрации, количество времени, не является запрещёнкой, ведь по обыкновению применяется пугливыми звёздами исключительно в целях самообороны. «Звёзды не склонны к насилию и вполне имеют право на то, чтобы чувствовать себя в безопасности» — именно так оправдываются разработчики данной дряни, решительно не способные вообразить себе ситуацию, где хоть одна переполненная напряжением звезда ёбнется настолько, что решит использовать защиту в качестве нападения. Что б их всех… Тело Хейла поворачивается в чужих руках, точно безвольная игрушка. Верхняя часть совершенно ослабшего корпуса незамедлительно наклоняется вперёд. Голова утыкается в шершавый камень кирпича и тихо скрипит зубами, не имея возможности хоть как-то повлиять на происходящее. — Юниверс, ублюдок, только попробуй! — Хартлисс напрасно пытается расставить ноги шире, в надежде удержать собственные брюки на прежнем месте. Всего несколько уверенных движений ладоней его бывшего одноклассника, и дизайнерская ткань с плавной грацией отправляется прямиком к панически дрогнувшим щиколоткам кометы, оставляя нижнюю часть её тела абсолютно обнажённой. — Обязательно попробую. — Да чтоб тебя… — хвостатый рычит, чувствуя, как его собственное естество, бесконтрольно выросшее из тела напряжённым извивающимся отростком, требовательно оплетает чужую ладонь, поспешно извергая на неё обильное количество прозрачной смазки. — Бля-ять… При помощи полученного секрета пальцы Эклипсо проникают внутрь тела партнёра без каких-либо проблем: указательный, средний, безымянный… мышцы Хейла похабно сокращаются вокруг каждой фаланги солнечного мужчины, с готовностью демонстрируя противоречивое желание своего обладателя принять в себя нечто гораздо большее. На этом не особо нужная подготовка заканчивается. Длинные влажные пальцы Юниверса поспешно выскальзывают наружу, однако обманчиво-временно наступившее затишье мгновенно сменяется жаром распирающего удовольствия, от которого Хартлисс, впервые ощутивший нечто подобное, по прежнему силится отстраниться, но… бесполезно. Скользкое подвижное тепло оказывается гораздо более настойчивым, нежели оказанное ему сопротивление и тотчас просачивается глубже, поспешно отыскивая внутри напряжённо сжимающегося отверстия кометы все наиболее чувствительные места. В отличии от людей, мириады имеют в себе не одну, а сразу несколько таких особенных точек. Именно поэтому их половые органы не статичны и постоянно извиваются, точно щупальцы, готовые в любую минуту вознести своего партнёра на самый пик наслаждения. Хартлисс зажмуривает глаза, невольно растворяясь в ощущении того, как с каждой секундой этот самый пик начинает приближаться к нему всё сильнее. Он бы и рад подумать о чём-то другом. Порадоваться тому, что вокруг по прежнему нет ни единой живой души, или поднять голову, насладившись тёмным куполом неба с редкими точками звёзд… но Хейл не может. Наперекор собственным желаниям он всецело сосредотачивается на том, как внутри его отверстия, нарочно мягко погружаясь внутрь истекающей секретом дырки на всю длину, и тотчас выскальзывая из неё обратно практически до самого конца, скользит горячее солнечное щупальце, неуклонно сводящее его с ума. Какое-то время хвостатый ещё пытается сдерживать себя, однако, наперекор всем земным убеждениям, очень быстро теряет контроль, отрешённо принимаясь подмахивать чужим толчкам. Для целомудренной звезды-асексуала, которая уже давно должна была извиваться под ним, умоляя о продолжении, Эклипсо долбит его слишком уж… охуенно. Хейл буквально плавится от чужих движений и не понимает… не хочет понимать, как что-то настолько неправильное умудряется заставлять бабочек в его животе порхать и бить крыльями по складчатой слизистой с таким остервенением. В момент первой предоргазменной дрожи шевелюра Хартлисса вспыхивает синим ярче обычного… прямо как хвост кометы, умудрившейся подобраться к солнцу слишком близко в бескрайнем пространстве далёкого космоса. Голова адвоката тяжелеет, дыхание спирает от нехватки кислорода, а внизу живота словно загорается сверхновая. Хейл трясётся, сжимается, и замирает… его протяжный стон заполняет пустую улицу, перемешивая все чувства в сплошной комок бесконтрольного наслаждения, и в эту же секунду кирпичная стена перед опущенным лицом хвостатого оказывается густо перепачкана клеймом его белого семени. Хартлисс закатывает глаза, понимая, что если всё продолжится в таком же духе, то ему точно пиздец. Однако на этом процесс соития резко обрывается. Эклипсо выходит из тела бывшего одноклассника практически сразу, не оставляя следом за собой ничего, кроме странного ощущения пустоты и частичной незаконченности. Без какого-либо сожаления и желания удовлетворить собственные потребности в оргазме солнечный мужчина молча заправляет слегка подуспокоившееся хозяйство обратно в штаны и тотчас поднимает с земли чужой пиджак, вытряхивая из него пачку сигарет и зажигалку. — Внезапно озарили муки запоздалой совести или всё же планируешь кончить, подставив мне уже свою дырку? Голос Хартлисса звучит совсем не так, как раньше. Дрожит и бесконтрольно скачет между тональностями, от чего Юниверс окончательно перестаёт чувствовать в нём какую-либо угрозу. — А что ты сможешь предложить моей дырке, находясь в таком состоянии? — солнечный мужчина хмыкает впервые за вечер. От так необходимых ему никотиновых палочек, оказавшихся в руке, и правда становится значительно легче. — Чёрт… — будучи не в силах устоять на ногах от смеси по прежнему неутратившего действия подавителя и цветных комет, то и дело пролетающих перед его глазами от полученного оргазма, Хейл медленно сползает вниз по стене, отчаянно запрокидывая голову. — Солнечный ты говнюк… я ведь мечтал поиметь тебя ещё со средней школы! А ты… — Что я? — Эклипсо всё же затягивается выуженной на свет сигаретой, мысленно пытаясь убедить самого себя в том, что столь незначительная доза никотина определённо не понесёт за собой таких уж страшных последствий для грядущего эксперимента по передаче собственной души астрологическому потомку, о которых его, с особым нажимом, предупреждал доктор. — Крайне разочаровал тебя в действительности? — Нет, ты всё испортил! Я ведь просто собирался трахнуть тебя, закрыв старый гештальт, и забыть, — Хартлисс прикрывает глаза, произнося задержавшиеся в его горле слова на крайне продолжительном выдохе. — А теперь, кажется, не забуду ни за что в жизни…