Друамин со вкусом лимона

      Жан просыпается от навязчивой, сдавливающей, как тиски, головной боли посреди ночи. На потолке сияет полоска света от нелепых фонарей ночного Джемрока. Эта полоска была цвета охры, что, похоже, намекало на необходимость помыть окна…       На электронных часах белым по чёрному сияет цифра 3.39 AM.       «Абсолютно дерьмово»,— говорит он про себя.       Ещё у него неприятно болит зуб — придётся напроситься к дантисту. Боль терпимая, но такими темпами он точно не заснёт, а спать осталось не так долго. Жан встаёт и идёт за обезболивающим порошком на кухню, насыпает в стакан, заливает водой и размешивает так, чтобы от порошка практически ничего не осталось, не зная, как быстро подействует обезболивающие. Зуб пройдёт точно, но головная боль — не факт.       Разведённый друамин на вкус такой, будто в воде помыли целый изрезанный лимон, источающий кислый сок, причём, с грязной горькой кожурой, но это лучшее, что сейчас есть. Он даже не кривится. Его лицо практически всегда такое, но Жан привык и к кисло-горькому вкусу друамина в порошке, и к скудной мимике собственного лица. Жан «Кислая мина» Викмар.       Из соседней комнаты слышится шорох одеяла, короткий стук поставленной ноги на пол и мягкие шаги к кухне. Жан смотрит в окно, на тёмное полотно ночного неба, без особой цели, пока не замечает летающее создание в небе, привлекающее его внимание.       Чайка неровно летела, махая крыльями, удерживаясь от порывов сильного ветра. Рассекая воздух, она то отдалялась, то приближалась. Ещё минуту он смотрел, как птица пролетает мимо окна, отлетает дальше, и, в конечном счёте, серая фигура полностью растворяется в черноте ночи.       Жан оборачивается. В кухню входит солиец, на нём его серые треники и белая спальная майка.       — Что это?— Ким проходит мимо Жана, хватает стакан около раковины и наливает воду из-под крана.       — Друамин в порошке…— Жан допивает содержимое стакана.—… вторую неделю так.       — Не хочешь обсудить это с психологом?— он подходит ближе, его рука тянется к голове Викмара и мягко проводит по образовавшемуся чёрному гнезду на голове Жана, пока тот ворочался во сне.       — Мои головные боли? Лучше сразу башку с плеч.       Кажется, Ким не оценил его мысль. Он знает, что Жану тяжело и это его своеобразный способ справиться с болью с помощью… «шуток». На Киме нет очков, что отражают на себе солнечный утренний свет, и Жан видит, как его чёрные зрачки прячутся за полуприкрытыми веками и так узких солийских глаз.       — Голова Вам ещё понадобится, сателлит-офицер…— он действительно *не оценил*.       — Ты *знаешь*, что я не могу нормально работать с психологом. Мне кажется, эта проклятая депрессия никогда не отпустит меня,— он ставит опустевший стакан на подоконник, а Ким придвигается ближе.— Я чувствую, как будто начинаю забывать, что для меня вкусно, а что нет; что я люблю, а что–       — Ты забываешь, что *любишь*?— Ким практически физически смотрит в глаза Викмара, его лицо чертовски близко, и ему приходится встать на носки, чтобы уменьшить разницу в росте.       На работе Жан скажет, что «особо любит, когда никто не отлынивает от работы, всё делает в срок и не срёт на продуктивность», а всё потому, что он давно забыл, что действительно любил. Точнее, совершенно забыл про себя за все услужливые годы, когда «приглядывал» за Дюбуа до его амнезии. Тогда всё и пошло по наклонной.       Сейчас, в моменты интимности, Жан без тени сомнения ответит на вопрос: о да, целоваться — он любит. Держать худощавые, такие полюбившиеся, тёплые солийские запястья — любит не меньше.       Кима он точно любит.       Приятная теплота от чужих губ наполняет его лёгкие, даёт новый воздух и мотивирует дышать дальше. Такой тёплый, как мёд. Они не углубляют лёгкий поцелуй, позволяют себе лишь прижаться губами чуть плотнее, с влажным звуком разойтись и слиться губами снова. Но поцелуй все же долгий.       После Ким кладёт свою голову Жану на плечо. Он водит пальцем по его чёрной щетине, нарочно задевая нижнюю губу.       Сейчас 5.37 утра. Им обоим подменять ночных сменщиков, и оба теперь точно не уснут. Нечто яркое и противно слепящее, но тёплое, ласковое, пробирается по джемрокским крышам коммуналок, жилых многоквартирных домов и скользким трубам отопления прямо в окно их небольшой квартирки.       Прямо в глаза. Прямо в душу. В лёгкие.       — Конечно я не забыл. Не забуду.