Memories

       Старый особняк, что находится за городом, уже давно не привлекал внимания местных, да и неместных тоже, богачей, падких на красивые здания в стиле барокко. Нет, сам дом был в превосходном состоянии, разве что сад потерял свое былое великолепие, многие годы лишенный заботливой руки садовника. Просто там царила настолько удивительная атмосфера отчужденности и запустения, что никто не осмеливался ее нарушить. Казалось невозможным то, что кто-либо мог находиться здесь в столь поздний час, когда луна уже в зените, но когда видишь, как по залитой бледным светом мраморной тропинке идет брюнет в черном плаще, когда слышишь гулкое эхо его шагов, все становится настолько правильным и естественным, что даже жутко.        Мужчина остановился у подножья ведущей в дом лестницы, поднял печальный взгляд к выглядывавшей из-за тонкой пелены облаков луне, безмолвно прося хоть ненадолго забрать его тоску себе. Через некоторое время тонкие аристократические черты его бледного лица разгладились, наполнились холодным безразличием. Мужчина устало прикрыл глаза, повернулся к двери, приоткрывшейся, словно по волшебству, тенью скользнул внутрь.        Он быстро шел по коридорам, погруженным во тьму, вслепую взлетал по ступеням лестниц, резко сворачивал на нужных поворотах с непоколебимой уверенностью, говорившей о том, что мужчина был здесь частым гостем.        Буквально влетев в просторную гостиную, освещенную лишь пламенем богато изукрашенного камина, он привлек внимание находившихся там мужчин, коротавших время за мирной беседой. Один из них, тот, что сидел в уютном кресле у камина и обладал длинными локонами цвета лежалой соломы, одним плавным движением встал на ноги, подхватил стоявшую у кресла бутыль и щедро плеснул в свой бокал находившуюся в ней темную густую жидкость. ─ Выпей, друг мой, - проговорил он мелодичным голосом, протягивая вошедшему бокал. ─ Спасибо, Лаван, - кивнул он, невольно любуясь багряными отблесками питья.        Лаван улыбнулся краешками губ, вернулся на свое место. ─ Ты сегодня поздно, Амос, - подал голос расположившийся за широким столом красного дерева брюнет с коротким ершиком волос, внешне напоминавший рокера. – И где тебя только носит? ─ Не беспокойся за него, Кефа, - произнес сидевший напротив, подобный ярому представителю готического направления, бросив на Амоса чуть насмешливый взгляд. – Амос – взрослый мальчик… так ведь, Отниэль?        Последний из присутствующих наконец-то оторвался от созерцания пейзажа за окном, повернулся к остальным. Задумчивый взгляд прошелся от одного лица к другому, отмечая насмешливый взгляд обратившегося к нему. ─ Тебе бы стоило попридержать свою иронию, Варфоломей, - пророкотал он низким голосом, привычно пощипывая свою мушкетерскую бородку и иногда кончиками пальцев проводя по усам.        Не получив желанной поддержки, Варфоломей вздернул подбородок. Повернулся к Кефе, возобновляя разговор, прерванный появлением Амоса. Амос благодарно кивнул Отниэлю, получив теплую улыбку в ответ, вновь пригубил бокал с напитком.        Нет, это было не вино.        В хрустальном бокале плескалась кровь.        Если сдернуть легкий флер домашнего уюта, если отбросить очарование царившей картины, предстоит столкнуться с пятью представителями рода опаснейших хищников этой планеты – вампирами.        По сути своей – одиночки, но эти четверо вместе. Были вместе и будут вместе до конца времен. Их создала, спасая от гибели, прекрасная девушка. Она заботилась о них, как о родных сыновьях, привязала к себе и друг к другу заботой и любовью.        Амос помнил ее. Он любил ее слишком сильно, для того чтобы забыть. Так же, как и заботливый Лаван. Так же, как и добродушный Кефа. Так же, как импульсивный Варфоломей. Так же, как благородный Отниэль. Но у каждого из них свои воспоминания.        Кефа помнил ее грустный, полный боли и сопереживания взгляд, которым она одарила его, израненного, на краю гибели, перед тем, как обратить.        Лаван помнил ее бесконечно заботливые руки, которыми она гладила его по волосам, успокаивая после первого совершенного им убийства, жадного и неосторожного.        Отниэль помнил шорох ее платья и мелодичный голос, который слушал каждый вечер, когда она читала при неверном мерцании свечей очередной из так полюбившихся ему рыцарских романов.        Варфоломей помнил звон ее смеха, раздававшийся после каждой его шутки, пусть и не всегда умелой.        Амос помнил ее пепел.        Он каждый вечер возвращался в особняк позже других, потому что помнил, где именно гнев инквизиции развеял ее по ветру. Помнил и приходил туда. К ней. Один. Всегда один, но однажды он приведет туда и своих братьев.       В первый и последний раз.       На исходе времен.