Бессонница

Янь Фэй не могла уснуть. После потери Глаза Бога у неё началась бессонница - и как девушка ни пыталась что-то с этим сделать, становилась только хуже и хуже. Были испробованы и физические упражнения, и длительные прогулки, и попытки меньше работать и волноваться, берясь только за самые простые дела, и обращения к Бай Чжу в попытке подобрать какое-то лекарство, и вечеринки с друзьями, и алкоголь... Ничего не помогало: она стабильно просыпалась практически каждую ночь спустя буквально три-четыре часа после того, как легла, и больше заснуть уже не могла. Это была настоящая пытка: всё тело болело и ныло, мучительно требуя отдыха, в голове всё навязчивее и навязчивее играла музыка, которая начала застревать там практически постоянно, стоило хоть краем уха услышать где-то хотя бы отдалённо знакомую мелодию, а всё, о чём она в этот момент думала, виделось в настолько мрачных тонах, что хотелось кричать от отчаяния. Иногда не было сил даже на то, чтобы встать с кровати - настолько она чувствовала себя разбитой, измученной и уставшей. В такие моменты Янь Фэй могла только тихо плакать, свернувшись калачиком, обняв подушку и прижав к груди плюшевого оленя - любимую игрушку, бережно хранимую с самого раннего детства. Иногда ей было настолько одиноко и тяжко, что она начинала разговаривать с ними, сквозь слёзы жалуясь на то, как ей плохо, как она устала, как у неё не получается ничего со всем этим сделать, как меньше и меньше она верит в то, что это возможно, как ей бесконечно обидно, что всё это происходит с ней. И как ей невыносимо страшно. В некоторые ночи бороться с этим было настолько невыносимо, что маленькая сечжи не выдерживала, ползла из последних сил на кухню и выпивала стакан или два чего-нибудь крепкого; по крайней мере, это позволяло хоть сколько-то успокоиться, а иногда даже заснуть. Сон такой был тревожным, поверхностным, и на следующий день её нередко мучило похмелье - однако это было лучше, чем ничего. По утрам же, когда приходилось вытаскивать себя из кровати и начинать новый день, сознание превращалось в больную, едва функционирующую кашу, и работать - как, впрочем, и делать что-либо ещё - в таком состоянии было просто невыносимо. На первых порах Янь Фэй ещё как-то справлялась - но чем хуже ей становилось, чем больше накапливались недосып и усталость, тем паршивее она себя чувствовала, и тем тяжелее ей давались даже самые простые вещи. Над теми юридическими документами, которые раньше достаточно было бегло просмотреть, чтобы безошибочно уловить суть, теперь приходилось просиживать по несколько часов, а любые общественные процессы, требующие выступления и публичной полемики, превратились в граничащий с посмешищем кошмар, после которого не было ни сил, ни желания даже просто смотреть людям в глаза - не то, что разговаривать с ними. Дом девушки, как и её офис, бывшие всегда образцом порядка, чистоты и уюта, стали выглядеть всё более запущенными; в углах начала скапливаться пыль и паутина; на кухне воцарилась составленная в кучи грязная посуда, а в мусорном ведре всё чаще стали появляться бутылки. Глядя на это, Янь Фэй чувствовала себя до невозможности никчёмной, бестолковой и слабой, но сделать что-либо у неё не хватало сил: все они уходили на то, чтобы поддерживать хоть какой-то образ благополучия, и так уже трещащий по швам, и из последних сил, хоть как-то, работать. Несмотря на все усилия, дела шли всё хуже и хуже. Работы становилось меньше, многие, даже самые верные, клиенты перестали обращаться за консультациями. Впервые в жизни Янь Фэй с ужасом узнала, что такое настоящая бедность - когда не всегда хватает денег даже на самую простую еду. Рожки её, бывшие всегда предметом любви и гордости, потускнели, украшавшие их драгоценности, как и любимые, подаренные отцом весы, давно пришлось сдать в ломбард; неизменно сверкавшие интересом и энтузиазмом глаза потухли. Отчаяние и смертельная усталость накрывали маленького Адепта мрачной, тяжёлой волной, раз за разом сбивали с ног - и выныривать из-под толщи этой волны становилось всё тяжелее.