Его тайна

- Все плохо, верно? Я крепко сжимаю его холодную и влажную от крови ладонь в своих руках. Роб лежит на спине, все тело трясется, из раны на груди непрерывным потоком вытекает кровь, вместе с которой и жизнь покидает главнокомандующего Альтергроу. - Ты так подводишь меня, Роб, - отвечаю ему осипшим после боя голосом, - решил бросить своего короля? Уже побледневшие тонкие губы Роба растягиваются в усмешке, а из уголка рта к подбородку пробегает тонкая алая дорожка. - Похоже моя служба окончена, Ваше Ве… - мужчина начинает захлебываться собственной кровью, от чего не может закончить фразу и заходится в кашле. Конечно, все плохо. Быть может у нас осталось минут десять. Или меньше. Я только помогаю ему наклонить голову, чтобы освободить дыхательные пути от крови. Сострадание во мне просит для него быстрой смерти, но эгоизм пересиливает, и я делаю все, чтобы он не покидал меня так скоро. Сделав глубокий вдох, главнокомандующий возвращает взгляд к моему лицу. Роб молчит, его окровавленная грудь тяжело вздымается, но он продолжает смотреть мне в глаза, словно принимая решение рассказать о чем-то. А я пытаюсь понять, о чем. В его серых глазах нет страха или боли. Я вижу только всепоглощающую усталость. И совсем немного… печали. Тихой печали, что испытывает, наверное, каждый, кто не успел сделать что-то важное за свою короткую, но такую яркую жизнь. Не догадывался, что он способен на сожаления. Только сейчас понимаю, что не знаю Роба так хорошо, как думал. Не знаю этого сильного честного человека, который своей бестактной прямолинейностью покорил мой расчетливый ум. Человека, что однажды поверил в меня и мои идеи, встал рядом, когда казалось, все королевство было против безродного выскочки с претензиями на власть, и остался, когда я взошёл на трон. Роб принимал все мои решения и неукоснительно выполнял каждый указ, оставляя свои оценки и мнения невысказанными, но так хорошо узнаваемыми по его лицу. Я всегда читал его, как открытую книгу. Доверял, как себе. Но прямо в этот момент, умирая у меня на руках, он вдруг отводит глаза и прячет свои чувства и, кажется, не готов к откровению. И я… я хочу дать ему право на тайну, что так усердно оберегает этот не способный на хитрость гордец. - Я принимаю твою отставку, - говорю тихо, будто боюсь напугать те остатки жизни, что еще теплятся в его израненном теле. Окровавленные губы Роба снова растягиваются в улыбке. - Было... честью… служить…- говорит он, делая короткий вдох. - Помолчи, – я едва сдерживаю дрожь в голосе, еще сильнее сжав его руку. Роб вдыхает глубже. - Деймон… - Что? - Я перчатку потерял… - тело Роба вновь сотрясает сильная дрожь от кашля, и я едва успеваю поднять его голову, чтобы тот выплюнул кровь на землю. - Идиот! Какой же ты идиот, Роб! Мой голос срывается. Я никогда не испытывал такого отчаяния. Роб сам полез на рожон, а теперь, лежа в луже собственной крови в предсмертной агонии, болтает о том, что одет не по мундиру. Я считал его своим другом! А он уходит, оставляя меня лишь с парой колкостей в памяти. Мои руки дрожат от гнева, в то время как на глазах предательски выступает горячая влага, которая тут же сбегает на щеки. -Почему ты не был осторожен?! Я хватаю его за лацканы плаща и трясу в глупой надежде заставить прийти в себя и встать на ноги. Но тяжелое тело Роба безвольно падает на землю, стоит мне ослабить хватку. Его взгляд теперь прикован к небу, затянутому серым смогом от пороха, точь-в-точь повторяющему по цвету его глаза. Или же эта серость просто отражается в них. Я обессилев опускаю голову, прижавшись своим лбом к его плечу. - Спасибо тебе, Роб. Спасибо за службу. Но главнокомандующий уже не слышит меня. Сквозь хрип, что доносится из его груди, с губ срывается шепот, в котором я могу различить: - … не в этом, так в другом… Роб делает глубокий вдох и замирает. Дрожь в теле прекратилась. Хрип утих. Я боюсь поднять голову, желая оттянуть тот момент, когда вновь увижу лицо Роба. Окровавленное бледное, но уже умиротворенное. Его остекленевший взгляд всё так же направлен в небо, где за тяжелыми тучами прячется то, чему он посвятил свои последние слова. Тайна, что он все же оставил при себе.

***

Во дворце тихо. Большую часть слуг отпустили домой – праздновать победу. Альтергроу и Долине больше ничего не угрожает. У стен замка звучит музыка, льется эль, горят костры, на которых готовится праздничное пиршество. Драяды и люди наконец идут рука об руку. И дело здесь вовсе не в разгроме Дикарей. Сегодняшний праздник – результат, к которому они шли много лет, в попытках примирить народы. И все потери кажутся ничтожными, если увидеть, как много счастья для всех принес этот союз. Лилит ушла на праздник, позволив мне отдохнуть. Все верно. Кто-то из правителей должен быть с народом. Новость о смерти Роба ее мало заинтересовала, но это не удивительно. Они никогда не скрывали своей неприязни друг к другу. Хотя я долго уповал на то, что два упрямца все же разглядят, насколько похожи. Может именно это и было причиной их конфликта. Я не ждал от Лилит слез. Не ждал всхлипов, вопросов правда ли это. Но все же я надеялся наткнуться на тихую грусть в ее взгляде, когда расскажу о нем. Заметить намек на тоску по сварливому соседу, с которым она прожила под одной крышей по прихоти своего супруга несколько лет. Но королева только обняла уставшего мужа, бросив избитую реплику сочувствия: «Мне жаль, Деймон.» Да. Жаль. Жаль что за те годы, что мы прожили вместе, я так и не разглядел твоей черствости, Лилит. Жаль, что эта борьба превратила тебя в сильную королеву, но окончательно сломила ту мечтательную молодую женщину, что когда-то рисовала мосты на пергаменте. - Папочка? Тонкий голос Филии, стоящей в дверях, заставляет меня подняться на кровати. - Почему не спишь? - Там шумно. Можно к тебе? Коротко киваю, приподняв край одеяла, чтобы дочка легла рядом. Малышка бегом устремляется в мои объятия, крепко сжимая в руках куклу. Крошечные ножки Филии совсем холодные, она прижимает их ко мне, чтобы согреться, а я с блаженством отдаюсь той нежности, что переполняет меня только от догадки, что малышка бежала босиком в наши покои. Все дурные мысли отступают, и я крепко обнимаю мою спасительницу, чтобы она не упала, лежа на краю. Тишина вдруг нарушается чередой ее вопросов. - Папа, ты был на войне? - Да. - Было страшно? - Немного. - Ты плакал? Ее вопрос меня удивляет. - Если только совсем чуть-чуть. - Это хорошо. Я не вижу ее лица, но чувствую, как она облегченно вздыхает. - Разве плакать плохо, Филия? - Не знаю. Я думала, что взрослые не плачут. Но раз ты и мама плачете, значит… - Подожди, - прерываю малышку, - мама плакала? - Да, сегодня утром. Когда приехали офицеры. Видимо они рассказали ей что-то страшное о войне. Она так испугалась, что убежала в сад и долго там плакала. Нежно целую ее в макушку, попутно вдыхая аромат цветов, которыми пропитались русые волосы за время, проведенное в саду. Мои губы непроизвольно растягиваются в улыбке. - Откуда ты это знаешь? - Я пряталась на дереве. От нянечки. Все же я ужасный муж. Совсем не ценящий и не понимающий свою возлюбленную. Не замечающий тонкой натуры женщины, что идет с ним по этой жизни рука об руку. Я настолько увлекся войной, что совсем перестал заботиться о ее покое. Бедная Лилит взяла на себя заботы сразу о двух народах. Спряталась за маской, чтобы выдержать натиск ответственности, что свалилась на хрупкие плечи. А я глупый требую от нее сантиментов. Бам! Из рук задремавшей принцессы выскальзывает кукла, гулко стукнув по каменному полу деревянной головой и укатившись под кровать. Веки Филии только чуть дрогнули, и малышка недовольно скривила губы, погружаясь обратно в сон. Я аккуратно поднимаю дочь и перекладываю ее в центр кровати, сам тихо сползая на пол и опускаясь на колени. Теперь я дома. Я рядом. И у нас все будет хорошо. Игрушка совсем близко, но чуть позади нее лежит что-то еще. Не глядя я протягиваю руку, и через мгновение зажимаю между пальцев ткань платья кукольной копии Филии и грубую кожу мужской перчатки, которая каким-то образом оказалась в покоях королевской четы. Кукла вновь падает на пол. Но в этот раз ее маленькая хозяйка напугано распахивает свои глазки цвета осеннего неба и удивленно смотрит на короля, восседающего на ледяном полу. А я же понимаю, что в этом мире на одну тайну стало меньше.