Он шаман — он проклят

Про Бруно — единственного на весь Энканто шамана и предсказателя — болтали всякое. Кто-то говорил, что он — иссохший слепец, который отдал свою молодость и здоровье ради того, чтобы видеть будущее. Вторые рассказывали, что сбывается малейшее, даже брошенное им случайно слово. Третьи сетовали, что за свои видения Бруно берет непомерную плату. Например, в виде жизни любимых питомцев, вроде рыбок. И абсолютно все сходились во мнении, что к Бруно не стоит ходить молодым девушкам. Поговаривали, что несколько девиц, которые были у предсказателя, вскорости умирали. Некоторые, якобы, сходили с ума и сами бросались с горы. Кто-то — тихо умирал во сне. А иные и вовсе старились раньше срока, буквально за несколько часов. Мирабель в эти сказки не верила. Потому что ей нужно было спасти волшебство семьи. Первые трещины на стенах Каситы — совершенно живого дома, которого Мадригали любили всей душой — она увидела еще во сне за месяц или два до злополучного дня рождения Антонио. Дом в сновидении так страшно трясся, а свеча так стремительно гасла, капая воском, будто слезами, что Мирабель проснулась в холодном поту. Но любимая Касита была рядом, ласково качая ставнями окна, и даже пару раз качнула кровать, правда со страшным скрипом так, что пришлось ее просить так больше не делать. Страшный сон скоро забылся в ежедневных заботах. Когда у тебя единственной в семье нет дара — работать приходится в два раза больше. И все было в порядке до того момента, пока малышу Антонио не стукнуло пять. В тот день эмоций и так было чересчур много — и терзания от незаживших воспоминаний, и радость за маленького кузена, и горечь от осознания насколько-ты-не-часть-семьи. Так что, увиденные трещины лишь стали последней каплей. Отвратительно красной каплей на белоснежно чистой, до хруста, репутации семейства Мадригаль. И почему, спрашивается, теперь Мирабель так спешила по ночному Энканто к старой хижине Бруно? Разве не должна была в ее сердце полниться обида от непринятия и не-веры? Разве не стоило ей опустить руки и отказаться помогать кому бы то ни было, ведь она Мирабель, которая обязательно все испортит? Разве… Не разве. Мирабель нахмурилась, кутаясь в старое, пропахшее гнилью пончо, которое не так давно отыскалось почему-то около дома, в кустах. Мирабель забрала его просто так, чтобы снять мерки, а потом сшить новое и отдать какому-нибудь человеку. Мало ли кто бы признал в утерянном — свое. Но пончо цвета жухлой травы понадобилось ей раньше. Теперь оно спасало ее от прохладной ночи, пока маленькие ноги быстро-быстро бежали по опустевшим улицам. Она молилась, чтобы никто не выглянул в этот час из окна, чтобы никого не мучила бессонница и чтобы он не вышел проветриться. А не то, что о ней скажут? Незамужним девицам не положено шастать по городу в такую темную ночь. Ну, вот и хижина. Круглая, с куполообразной соломенной крышей и тростниковыми стенами. Такая, какую Мирабель видела в книжках про древних людей, живших когда-то на территории Колумбии. В маленьком окошке горел свет, и это был единственный свет на всю округу. Поколебавшись, Мирабель шагнула к спасительному (точно ли?) огоньку. — Я давно тебя жду, Мирабель Мадригаль. Мирабель испуганно замерла на пороге, но выйти не решилась. Только ведь вошла. Тут уж либо одно, либо другое. Поэтому она несмело сделала несколько легких шагов и опустилась на указанное место. Бруно казался не выше, чем она. Быть может, он сутулился, и, очевидно, был достаточно худ, судя по выскользнувшим из-под зеленой руаны рукам. Лицо его было скрыто в глубоком капюшоне, так что узнать, какими были черты шамана, Мирабель не могла. Да и не за этим она пришла сюда. Между Мирабель и Бруно тлел маленький костерок, разложенный прямо на песочном полу. Дым от него почти не был виден, но Мирабель чувствовала какой-то сладкий аромат, не то от огня, не то от трав, развешанных по стенам хижины. Он слегка убаюкивал, поэтому Мирабель решилась поскорее действовать, пока случайно не уснула. — Мне нужно предсказание. — Неужели? — нельзя было определить по голосу, сколько Бруно было лет, но Мирабель явственно различила усмешку. — Зачем помогать тем, кто тебя отвергает? Эти слова неприятно резанули по сердцу. Действительно, зачем? То, что Бруно говорит с ней так, будто знает о ней все, Мирабель не смутило. Из них двоих шаман ведь он. И, наверное, он испытывает Мирабель такими вопросами перед тем, как помочь. Что ж, она будет тверда. — Потому что я люблю свою семью. — Любовь, — его смех был похож на клекот кондора — Мирабель как-то слышала у северных гор — хриплый, скрипучий, надсадный. Будто Бруно был глубоким стариком, прожившим уже много-много зим. А может, так и было. — Какая благородная и бесполезная жертва. — Я люблю их, несмотря ни на что, — упрямо повторила Мирабель. — И чем ты готова пожертвовать ради семьи? — Всем. Шаман усмехнулся. — Подношение принимается. Он отогнул плетеный коврик, на котором сидел, и вынул из-под него огромный нож с костяной ручкой, украшенной резными узорами. Мирабель похолодела, чувствуя, как дрожь бусинами катится по позвоночнику. Какой приговор она себе подписала? Она не успела ни отодвинуться, ни вскрикнуть. Тонкие и холодные пальцы сомкнулись на ее запястье, и Бруно изо всех сил дернул Мирабель к себе, заставляя ее опасно нависнуть над трепыхающимся пламенем. — Считай. Первая прядь ее волос упала на руку шелковой плетью. — Один. Вторая прядь чиркнула по щеке острием ножа и увлекла за собой на колени алую каплю крови. — Два. Третью Бруно срезал под самый корень, и она отозвалась тянущей болью в голове. — Три. Четвертая была такой тоненькой, что ее можно было ссучить в нить. — Четыре. Пятую он взял у затылка, подняв все остальные волосы. И стало горячо. — Пять. Шестая была сплетена в маленькую косу и тоже срезана. — Шесть. Седьмую она отрезала сама, едва удержав в руках тяжелый нож. — Семь. У Мирабель кружилась голова. От Бруно пахло дымом, табаком и временем. Черт его знает, как она поняла последнее, но она точно знала, что он — тот, кто запускает свои холодные ладони в прошлое, настоящее или будущее и перемешивает события так, как ему вздумается. Чтобы в итоге достать на свет одно единственное. Которое запросит свою плату за то, что его потревожили. — Все еще готова получить свое? Бруно перебирал семь черных прядей, укладывая их в одному ему известный узор. Мирабель не знала, удалось ли ей сказать свое “Да”, удалось ли разомкнуть вдруг пересохшие губы, удалось ли выдохнуть хоть что-то. Но Бруно кивнул и взял ее за руки. Огоньки свечей затрепетали, и налетел такой сильный ветер, что даже чужое пончо на плечах не спасало от холода. Один выдох, и хижина погрузилась во тьму. Но лишь на короткое мгновение, потому что вокруг разлилось зеленое сияние, окутывающие Мирабель и шамана куполом. Теперь головокружение сошло, Мирабель захлестнул интерес, и она вскинула голову, вглядываясь в неясные образы. Смутными очертаниями показались родственники, и Мирабель поежилась, заметив особо четкий взгляд абуэлы. Потом она увидела Каситу, напряженно дрожащую так, что эта дрожь ощущалась всей кожей. Трещины появились разом, напугав Мирабель своей неотвратимостью. Она едва не выдернула руки, но Бруно держал крепко, буквально вцепившись в ее ладони потеплевшими пальцами. А потом… о, это мгновение будто растянулось в бесконечность… Мирабель увидела себя. От нечесанной макушки до стоптанных туфелек. Всю себя. Ее образ поднимался перед Каситой, оборачивался, блестя зеленью стекол… и рассыпался. Чтобы снова подняться и снова обернуться, а потом рассыпаться. И снова. И снова. И снова. А за ее спиной бессчетное количество раз разрушалась Касита, нещадно превращаясь в груду камней. Мирабель повело в сторону, и что-то горячее побежало по губам. Она тихо охнула, когда потолок покачнулся, теряясь в бледных образах, и впилась ногтями в протянутые ладони. — Bastante, — прозвучало едва слышное, и видение зеленой пылью просыпалось прямо на нее. — Мирабель Мадригаль, — Бруно отпустил ее руки, нимало не заботясь, что его гостья, кажется, готова была отпустить сознание. — Ты разрушишь магию своей семьи. Он протянул ей светящуюся табличку, и ее изумрудный свет отразился в глубине капюшона двумя точками (странно, что не упал от ветра). На оформившемся видении застыла, словно на веки-вечные, Мирабель перед обломками родного дома. — Сделай то, что собиралась сделать с пончо, — Бруно ткнул костлявым и твердым пальцем в солнечное сплетение, и он тут же окрасился темными каплями, сорвавшимися из носа Мирабель. — И принеси мне завтра. В тот же час. Едва ли Мирабель могла сейчас идти, но она все же кивнула, встала на нетвердые ноги, покачнулась… И пришла в себя на рассвете в своей комнате. Она испуганно приподнялась, ощупывая себя. Не сделал ли Бруно с ней чего-то непоправимого, как судачили на базаре торговки? Но старое пончо было на месте, как и юбка, и блуза. Даже туфельки остались на ногах. Лишь под носом кожу немного стянуло, и, глянув в зеркало, Мирабель увидела дорожки засохшей крови. Это все, что напоминало о прошедшей ночи. Мирабель заперлась в своей комнате на весь день, дошивая когда-то начатое новое пончо. Ткань была насыщенно изумрудного цвета, как видения Бруно, как насмешка судьбы. К счастью, никому до Мирабель не было дела (кроме Джульетты, которая обеспокоенно стучалась, зовя хоть немного поесть), потому что трещины, которые Мирабель увидела пару дней назад, стали более явными Теперь уже Мирабель не считали вруньей, однако, бабушка все равно смотрела сухо и холодно. Будто подозревала. Мирабель не бежала от ответственности, пусть вина и отзывалась внутри глухим “Почему именно я? Разве я сделала им что-то плохое?”. Но она была полна решимости все исправить. Прошел разбавленный дождем ужин, и Мирабель, дрожа не то от страха, не то от напряжения, поднялась к себе. Еще несколько часов, пока все не уснут, и она отправится к Бруно вновь. Стоит ли ей это делать? Стоит. Ведь Бруно единственный, кто сможет помочь. Пусть и методы у него… специфические. Мирабель мотнула головой, чувствуя, как накатывает дремота. До полуночи еще есть время, наверное, она может немного поспать? — Касита, разбудишь меня? Касита недовольно качнула створками. Не одобряет. Как не одобрила вчера ее поход, играя ступеньками. — Это все ради тебя. Ради нас. Глухо стукнули ящики комода. Не то обиделась, не то согласилась. Мирабель пожала плечом и забралась в кровать с ногами (с каких пор она так беспечна?). Поспит немножко, а потом пойдет. Кривая костяная игла так и норовила выскользнуть из пальцев. Мирабель, сжав зубы, проталкивала ее сквозь шкуру ягуара, лежащую на коленях. Ладони были покрыты царапинами, а бусинки крови то и дело терялись в волосках шкуры. Кровавый рассвет поднимался над горой, где устроилась Мирабель. Было так сухо и жарко, что кружилась голова. Мирабель присмотрелась, вглядываясь в желтую даль. Песчаная буря. Страха не было. Мирабель поднялась, роняя шкуру, вскинула руки навстречу воронке из песка, что приближалась с каждой секундой. Все яснее виднелись зеленые молнии, сверкающие внутри. Песок хлестал по телу, забираясь в нос, и в рот, и в глаза, но Мирабель стояла. Он должен ее забрать. Она ведь ждала этого так долго. Вихрь изогнулся, как змея, скользя перед самым носом, а потом обхватил ее, будто руками, и затянул внутрь. Чтобы отпустить парить в воздухе. Песчаная буря бушевала, ветер дергал волосы, но Мирабель не бросало из стороны в сторону, не перемалывало, как в мясорубке. Она зависла, вглядываясь в меняющиеся картинки впереди. На разных уровнях в песочных видениях двигались трое… Бруно? По крайней мере, на всех мужчинах была похожая зеленая накидка с вышитым узором в виде песочных часов. И смутно пахло травами. Один из них — совсем юный, может быть, ровесник Мирабель — упал на колени, держа в руках зеленую светящуюся табличку. Волосы его были взъерошены, будто он пытался их выдрать. — Me maldigo a mi mismo, — донес ветер горячий шепот. В нем было столько отчаяния, что Мирабель невольно пожалела парня. Второй — высокий и статный, с длинными черными волосами и шрамами даже на виске — рыкнул и сжал в руках свое видение до того сильно, что оно треснуло в его руках, как плитка шоколада. — Me maldigo a mi mismo! — со злостью рявкнул он, и с его ладоней срывались красные капли, чтобы тут же потеряться в кружащем песке. Третий — и этот был больше всего похож на Бруно, такой же угловатый и сутулый, со спутанными кудрями, которые, может быть, могли быть у Бруно — дрожащими пальцами обводил свою табличку, касаясь ее почти любовно. — Me maldigo a mi mismo... — в его голосе было столько обреченной тоски и невыразимой грусти, что у Мирабель ком подкатил к горлу. Ей было искренне жаль всех троих. Видимо, они увидели что-то вроде того, что увидела вчера Мирабель. И ей было бы самой впору проклясть себя. Но если она не нуждалась в утешении (кто ее утешит?), то незнакомцы выглядели так, словно еще немного и умрут от безысходности. Поколебавшись, Мирабель сделала шаг. Все трое тут же вскинули головы, наконец, заметив ее. Они были довольно далеко, чтобы она сумела до них добраться, но Мирабель хорошо видела горящие странной зеленью глаза. Три пары глаз. — Mi maldicion... В ту же секунду воздух вокруг задрожал, вихри песка подхватили Мирабель, швырнули сквозь бурю раз, другой, третий… По руке обжигающе чиркнула костяная игла… И Мирабель резко вскочила, просыпаясь. Блузка перекрутилась во сне, юбка обвилась вокруг ног. Мирабель прислушалась, как нервно дергается сердце, поправила одежду, и поморщилась от зачесавшегося запястья. На правой руке расплывалась свежая царапина. А городские часы пробили ровно полночь. Конечно, Мирабель и в эту ночь пришла к Бруно. Пусть ее и мучил странный сон, и так хотелось о нем рассказать, но у нее, однако, были дела поважнее. Сначала ей нужно спасти волшебство, а потом… если она не передумает, то вполне может поговорить с Бруно еще немного. Бруно, едва она вошла и села, вырвал из ее рук готовую накидку и… поднеся к темноте капюшона, шумно втянул носом воздух. Мирабель дернулась. Он… нюхает ее? До чего странный народ эти шаманы… — Хороша. А теперь — танцуй. — Что? — Танцуй. Ты ведь хочешь спасти семью? Мирабель удивленно моргнула. Конечно, она хотела, но… Танцевать? Маленький костер отбрасывал за спиной Бруно большую тень, которая, почти по-паучьи, перебирала длинными пальцами. — Нет музыки, — облизнув пересохшие губы, наконец, произнесла она. — И не понадобится. Танцуй. В третий раз прозвучало приказание, и Мирабель с ужасом почувствовала, как у нее дернулась нога. Сама собой! Потом колено. Повело в сторону бедро, а руки сами вскинулись наверх, как у марионетки. Движения ее были дерганными, резкими, тело плохо слушалось и ее, и ту странную силу, что заставляла танцевать. Ладони шлепнули по бедрам, а потом пальцы сжались на ткани юбки. Теперь ее танец напоминал нестройную версию буллеренге. Бедра покачивались из стороны в сторону так сильно, что Мирабель опустила глаза. Буллеренге можно было танцевать уже после кинсеаньеры, но он скорее показывал, как женщина готова производить потомство… Руки взметнулись выше так, что края юбки теперь открыли не только щиколотки, но и икры. Мирабель, потея от напряжения и стыда, сделала несколько шагов по кругу, и, наконец, повернулась к Бруно лицом. Он все также сидел, ладони его безвольно свисали с коленей, и, пожалуй, даже хорошо, что она не видела его взгляда. Можно было надеяться, что он задремал. Тело отклонилось, Мирабель прогнулась в пояснице и раздалось несколько коротких хлопков, камнями падающих из ее рук. Бедра не переставали качаться, и, может быть, это выглядело даже неплохо (по крайней мере, ее, порой, хвалили за гибкость и плавность), но теперь, будучи один на один с незнакомым мужчиной… Сердце от страха билось где-то в горле, пока Мирабель делала шаги вперед и назад, то приближаясь к чему-то неотвратимому, то отдалялась, смотря со стороны. Края юбки, которые она подхватила, затрепетали, как крылья бабочки, открывая повлажневшие от напряжения колени. Снова обернувшись к Бруно, Мирабель заметила… что его нет! Место было пусто, но зато его тень также вытягивалась на стене, будто он стал невидим, но все еще непроницаем для пламени. Кровь стучала в висках, ритм все ускорялся, и Мирабель вскрикнула, когда жесткая ладонь легла на ее талию. Спиной она прижалась к худой груди, и снова пошла по кругу, задыхаясь от страха. Пот застил глаза, катясь крупными горошинами. От кровавого тумана в голове она почти ничего не видела, только ощущала крепкие руки, царапающие ее запястья. Бруно вел ее в танце бесконечно долго, безудержно, не останавливаясь ни на минуту. — Жарко… так жарко… — наконец, смогла простонать Мирабель, задыхаясь от бессилия и огня, окутавшего тело. Стены хижины давили, покачиваясь. Ноги дрожали от усталости, и если бы Бруно не держал ее, прижимая к своему телу, пропахшему травами, огнем и песком, она бы обязательно упала. — До смерти? — Да… Мирабель покачнулась, чувствуя ослабевшую хватку, а потом начала падать назад, взмахивая руками будто крыльями. Твердые ладони прижались к ее бокам. — Еще не время. Темный капюшон склонился над ней, обдав горячим дыханием. — Mi maldicion... Тут же все затянуло дымкой, и Мирабель провалилась в темную холодную ночь. Весь следующий день прошел в тянущем напряжении. Придя в себя в своей постели, Мирабель почувствовала, как сильно у нее болит все тело. Прошлое показалось дурным сном, но царапины на запястьях шептали: “Все — реальность”. Вскоре раздался гул, и Каситу тряхнуло от пола до самой крыши. Раздался сдавленный крик, и Мирабель кинулась вниз по лестнице. Луиза уронила огромный горшок с цветами Исабеллы. И не потому, что была неуклюжа (такого с Луизой случалось примерно… никогда), а потому что силы на мгновения покинули ее. Вся семья встревоженно собралась в патио, но бабушкин взгляд Мирабель различила слишком четко. Конечно, Мирабель единственная без дара, и всегда была на отшибе после пятилетия. Но раз уж у нее нет сил, разве может она как-то на все повлиять? — Мирабель, ты в порядке? — обеспокоенно выросла рядом Джульетта. — Ты очень бледная. И царапины… боже, Мирабель, что такое? — Джульетта взяла ее за запястья покрытые свежими царапинами от ногтей Бруно. — Что случилось? — Шила вчера весь день, — нашлись силы выдавить улыбку. — Мирабель, мне это не нравится, — покачала головой Джульетта, сжимая холодные ладошки дочери в теплых своих. — Если тебя что-то тревожит — расскажи мне. Ты уже второй день сама не своя. “Будешь тут своей, когда бегаешь к шаману…” — Я в порядке, мама. Думаю, Луиза сейчас больше нуждается в твоем внимании. Джульетта всплеснула руками и кинулась к средней дочери. Будто забыла, что у нее еще есть дети, кроме Мирабель. Весь день она вела себя образцово, чтобы не вызывать подозрений. Впрочем, всем снова было не до нее. У Камило портился дар — несколько раз на дню примеряемые им образы перемешивались, и он становился то мужчиной с головой младенца, то женщиной с усами… Луиза с трудом переносила тяжести. А все волшебные двери время от времени мигали, словно задуваемые свечи. Видимо, чтобы колдовство Бруно помогло, нужно будет прийти еще раз. Эта ночь была особенно холодной. Касита, и так уже покрытая трещинами и ослабевшая, особенно не хотела ее отпускать, подбрасывая половицы. Но Мирабель была упрямее. Нет, она должна все исправить, чтобы семья, наконец, ее разглядела. Она почти бежала по пустынным улицам — страх толкал ее в спину и не давал остановиться. Не за себя — за семью. В окне Бруно все также горел свет. Пусть у нее все получится… Бруно долго молчал, почти не двигаясь. На нем было новое пончо, которое Мирабель принесла вчера. Казалось, он внимательно ее разглядывает из глубины капюшона. Думать об этом было неприятно, и Мирабель опустила взгляд на тканые коврики под собой. На одном — закручивалась желтая спираль. На другом — было что-то похожее на бабочек, ну, или склянки песочных часов — это как посмотреть. — Дай мне руку. Мирабель вздрогнула, поднимая голову. Бруно протягивал ей смуглую сухую ладонь с узорами мозолей. Тень за его спиной покачивалась, как пламя свечи. Она послушно протянула левую руку, внутренне замирая от страха. Что он будет с ней делать? Даст какой-нибудь амулет или попытается прочитать ее будущее? Но в свете костра мелькнуло острое лезвие, и внутреннюю сторону ладони обожгло ударом. Мирабель вскрикнула, пытаясь выдернуть руку, но Бруно вцепился в нее клешней. Лишние движения причиняли боль, и Мирабель бросила попытки вырваться. Несколько капель упали в огонь, пламя зашипело, разбрасывая искры. А потом Бруно сделал то, от чего ее бросило в жар. Он наклонился, как хищная птица, и приник губами к разверзнувшейся ране. Чтобы пить ее кровь, чуть царапая зубами. — Что вы делаете… — испуганный шепот растворился в дыме костерка. Бруно собирал драгоценные капли неторопливо, чуть причмокивая, и Мирабель зажмурилась, готовая расплакаться. Почему все так? Стыдно, грязно, больно. — Если ты хочешь кого-то спасти, ты должна быть достаточно сильной, — наконец, отстранился Бруно, и из глубины капюшона закапала ее кровь. — Ты уже почти прошла этот путь. Неужели, отступишься? Мирабель отступать не собиралась, но приняла новое решение — увидеть того, кто делал с ней такое. Она выбросила свободную руку вперед и едва-едва коснулась капюшона кончиками пальцев, когда Бруно сдавил ее запястье второй рукой. — Еще не время. Обряд еще не закончен. Он медленно разжал пальцы и протянул ей нож. Рядом открылась смуглая ладонь. — Тебе нужно сделать то же самое. Пить его кровь? Мирабель не смогла подавить отвращение и сморщилась. Неужели нельзя как-нибудь без этого? — Поторопись. Семья ждет. Да, семья. На что только не пойдешь ради близких… Впервые она причиняла кому-то вред намеренно. Бруно даже не дрогнул, когда Мирабель несмело коснулась его ладони острием. Видимо, чтобы ей помочь, он вдруг вскинул руку, вжимаясь кожей и сжал пальцы, обхватывая нож. Испуганный выдох сорвался с губ Мирабель. На чужой ладони проступили яркие, как ядовитые ягоды, капли. Она наклонилась к подставленной руке, готовясь, что будет противно и мерзко. Но пальцы Бруно пахли свежей травой и дымом костра, а кровь на вкус была чуть солоноватой, только и всего. Она послушно коснулась несколько раз губами, и стыд обдавал ее уши — это было больше похоже на поцелуи. Наконец, решив, что с нее достаточно, она выпрямилась. Бруно склонил к ней голову, предлагая сделать то, что она хотела. Несмело коснувшись мягкой ткани, Мирабель одним движением сдернула капюшон. Темная макушка со теми самыми спутанными кудрями, как у последнего Бруно из сна. Лицо смуглое, худое, покрытое мелкими иголочками щетины. Застарелый шрам от лба, между бровей под правый глаз. Широкий нос. Сухие губы, расплывающиеся в кривой улыбке. Несколько седых волосков. Качнувшаяся зеленая сережка в левом ухе. Глаза. Белесые до того, что страшно в них смотреть. Бруно был слеп. Но это не мешало ему видеть сквозь миры и время. — Довольна? Мирабель повела плечами, не зная, что ответить. Ей, в общем-то было все равно, как он выглядит… Нравится ли он ей теперь? — Надобно тебе меня любить. Ты жена мне теперь, — хмыкнул Бруно, перехватывая ее поцарапанную ладонь своей. Жена? Мирабель едва не задохнулась от наглости и ужаса. Что он несет? — Говори, моя семья спасется? — Не знаю, — пожал плечом Бруно, отводя взгляд слепых глаз. — В прошлые разы не спаслись. — Но мы же… обряд… Я думала… — Ты мне жена теперь. Это все, чего я хотел. Мирабель вскочила, выдергивая ладонь. Старый слепой шаман — явно последний человек, которого она хотела бы в мужья. — Ты обманул меня! — Я нашел тебя. Неведомая сила заставила ее ноги подкоситься, и она едва не ударилась подбородком о пол, едва успев подставить руки. Ладонь-клешня снова сжалась на ее запястье, и Бруно дернул Мирабель к себе, нависая, как хищная птица. — В трех мирах ты была мне родная по крови: дважды племянница и один раз тетя. Я не мог себе позволить больше, чем хотел. А здесь — ты моя. Племянница, тетя… Яркой вспышкой сверкнули воспоминания о сне. Все три Бруно проклинали себя, сожалея о чем-то. Неужели… — Почему я… — только и смогла прошептать Мирабель. — Я не знаю, Мирабель Мадригаль, — наверное, впервые в голосе Бруно мелькнули нотки грусти. Он наклонился ниже, утыкаясь носом в ее волосы и шумно вдыхая. — Ты — мое проклятие. — Я не могу… не надо… — она затрепыхалась в его руках, как рыбка, выброшенная на берег. — Отпусти… Бруно легко разжал руки и усмехнулся. — Далеко тебе не убежать. Вернешься завтра же. — Ни за что. Она выскочила в обжигающе холодную ночь, впервые на своих ногах. Руку саднило. За спиной раздавался надломленный хохот шамана. Жар растекался под кожей, мучая сладкой негой. Мирабель заметалась по кровати, чувствуя, как запястья сжимают теплые пальцы. Горячие губы нашли чувствительную точку за ухом, и Мирабель сдалась, испуская глухой странный стон. Бруно был здесь, рядом. И что-то внутри нее тянулось к нему каждой клеточкой. Он вдруг показался таким живым и родным, что она сама обхватила обнаженные плечи, притягивая его к себе. Его тонкие пальцы рванули ворот ночной рубашки, обнажая грудь, и Мирабель снова застонала, подставляясь под острые зубы. Острые иголочки удовольствия бежали по шее от неторопливых поцелуев. Но Мирабель хотелось большего. Она бесстыдно раздвинула ноги, и Бруно понял ее без слов, поднимая ткань и обнажая ее полные, сладкие бедра. Давно уже внизу живота пылал пожар, который нужно было утолить здесь и сейчас. Мирабель прерывисто вздохнула, когда длинные пальцы скользнули между ее ног, погружаясь все глубже. Она позволила рукам оттянуть спутанные кудри рядом, слушая, как шумно он выдыхает. Одного мгновения хватило, чтобы Бруно навис над ней, располагаясь между ее бедер. Как она самозабвенно позволила, желая этого каждой клеточкой тела. Ее ногти царапнули худую шею, когда Бруно чуть качнулся, проникая в нее. Это было приятно. Так правильно и сладко, что всего тут же стало мало. Мирабель вцепилась ногтями в острые ребра, прикусывая до боли губы напротив. Размеренные толчки наполняли ее, утоляли жар, помогали принять все, что случилось. Он здесь. Она здесь. И они вместе до скончания времен. Шумное дыхание ласкало ухо, а в животе все так сжималось, что казалось пружина вот-вот распрямится. Мирабель в беспорядке скользила руками по влажной спине, подставляя шею под мокрые поцелуи, что становились все более жадными. Как и толчки. Как и… стоны? Казалось, что раньше Мирабель заложило уши. Теперь же она слышала свой протяжный, хриплый голос, который почему-то превращался только в одно имя. Бруно. Мирабель. Бруно. Мирабель. Бру… Мира… Проклятие. Бруно ткнулся горячим носом в ее плечо, пока она слушала, как успокаивается ее сердце, только что взлетевшее до самых звезд. Пружина, наконец, разогнулась, и она стала свободна. Мирабель пролежала в кровати до самого рассвета, пялясь в потолок. Проснувшись посреди ночи в насквозь промокшей ночной рубашке, она мгновенно вспомнила сон, и пожелала себе скорой смерти. Никогда ей не снилось ничего подобного. Никогда она не думала ни о чем таком. Ладно, может быть изредка думала, но не в таких ведь подробностях! Может быть, она заболела? С ней случился жар, и ей просто нужно съесть мамину арепу. Но мамина арепа не помогла. То ли от того, что семейная магия угасала, то ли от того, что Мирабель действительно сошла с ума. Она мучилась все утро, потому что жар между бедер лишь разгорался от случайных мыслей. Бруно сказал, что она вернется… Пусть лучше снимет свое проклятие и освободит ее! Колебалась она недолго. Ноги сами понесли ее из дома мимо залитых солнцем улочек, мимо жителей, мимо осликов и тележек. Ее тянуло туда, в стоящую на отшибе хижину отвергнутого всеми шамана. И поскольку разум Мирабель еще не совсем потеряла, то она замедлила шаг и перед тем, как свернуть к обители шамана, как следует огляделась. Хижина была пуста. Ни костра. Ни трав по стенам. Ничего, что говорило бы о том, что здесь кто-то жил. Ушел?... Бросил ее одну?... Мирабель с расстройством разжала левую ладонь с едва зажившей царапиной. Жена, значит? Мирабель больше не интересовал разрушающийся дом, паника среди родных. Она едва ли реагировала на мамины расспросы, просто послушно дожидаясь ночи. Ну, а вдруг?.. И почему время тянется так медленно, когда чего-то ждешь? Касита уже не протестовала, когда Мирабель, в последний раз (если не получится, она больше не будет) выскочила в темную ночь. Ей было даже не холодно, лишь по венам катился жар. Она должна его увидеть и потребовать объяснений. Больше ей ничего не надо. Она почти вскрикнула от радости, разглядев впереди огонек. Он здесь! Влетев в хижину, она чуть было не наступила в потрескивающий костерок. — А я ведь говорил. Ему больше не было нужды прятаться за капюшоном, так что Мирабель разглядела, что седые волоски в его голове куда-то пропали. — Что… мы… — она шумно вздохнула, прикрывая глаза и вспоминая странный сон. — Ты жена мне. — Касита рушится. — Пойдешь со мной? — Это спасет их? — Должно. — Пойду. Бруно поднялся и протянул руку с незажившей раной. Мирабель вложила ладонь, и, когда Бруно поднял голову, увидела, как сквозь его бельма проступает зеленая радужка. Она тихо вскрикнула — зрелище было жутковатое — но Бруно снова не дал ей отшатнуться, сжав до боли руку. — Теперь ты — моя. Он мягко потянул ее за волосы, вынуждая запрокинуть голову. Мирабель поддалась, как тогда, во сне, потому что все снова стало до мурашек правильным. Губы Бруно оказались терпкими на вкус. Солоноватыми, как если бы Мирабель сцеловывала слезы. Горячими, как раскаленное солнце. И сухими, как песок. Бруно прижал ее к себе за талию, сверкнул почти мальчишеской улыбкой и взмахнул рукой. Вокруг них закружился песчаный вихрь с осколками зеленого стекла. Наутро тело Мирабель нашли в заброшенной хижине пропавшего шамана, в которой давным-давно никто не жил. В руке младшая семейства Мадригаль сжимала зеленый осколок. Как только он выскользнул из ее пальцев — в Энканто раздался грохот. Дом семейства Мадригаль разрушился до последнего камня.