Броня

Liberation was the first step But you're old enough to know Once you've made it to the field The only way's back in the hole

Алва словно облачена в броню. В старомодные рыцарские доспехи тёмного железа, громоздкие и тяжёлые. Шипастые. Невидимые. Она носит их так давно, что они уже срослись с ней, вросли в неё, словно корни древних деревьев в рыхлую землю. И, кажется, уже даже почти не мешают: не скрадывают танцующе-уверенной походки, чётко дозированной грации движений, а глухое забрало не может заглушить наглые кошачьи нотки в голосе и не защитит от пронизывающего синего взгляда. Неудивительно, ведь доспехи должны защищать её, владелицу, а не окружающих. Никому не заметно, как на самом деле тяжелы эти доспехи. Никому не слышно сдавленного дыхания, не видно проступающего на висках пота. Даже сама она уже не замечает этого — слишком долго носит их, не снимая. Она знала, на что идёт, облачаясь в эту броню. Алва не может представить себя без доспехов, не может отказаться от этой силы, этой ноши. Они изматывают, давят, душат её, но ей кажется это малой платой за безопасность. За свободу. Но в любой броне есть бреши, слабые места на суставах, шее, ведь нельзя выковать доспех совсем без просветов, иначе рыцарь просто не сможет двигаться. А неподвижный рыцарь — мертвый рыцарь. Тех, кто знает, что на самом деле кроется под тяжёлыми латами, осталось не так много, их можно пересчитать по пальцам одной руки. Что ж, тем лучше. Тайна, известная больше, чем одному, уже, считай, и не тайна. Алва клялась себе, что больше никто и никогда не узнает её секрет. Ни одна живая душа не будет посвящена в него, а если кто и прознает, что ж, она просто убьёт его, как убивала сотни раз до этого. А потом появился он. Она. Нет, пусть будет «он», не стоит отвыкать. Раньше приходилось следить за языком только ради себя, теперь — ради двоих. Сначала она даже не поняла, в чем дело. Что-то ей не нравилось в этом нескладном, тощем мальчишке с глазами волчонка. Что-то в нем было не так, но она никак не могла понять что, слишком сосредоточенная на себе. А потом заметила, как он смотрит. Этот взор, глядящий прямо в сочленения доспеха, забирающийся под металлические пластины, видящий сквозь опущенное забрало. Сначала Алву захлестнула целая волна сложных, отчасти забытых эмоций: страха, ярости, ненависти и паники. Но прежде, чем в сдавливаемой тяжёлым шлемом голове возник хоть какой-то план, пришло осознание: так смотреть может только та, кто тоже носит броню.