Я самих фараонов древнее, старше храмов, дворцов, алтарей. вечный ужас возмездия сея, я с рожденья до нынешних дней. и мой путь проходя одиноко, от небес состраданья не жду.
***
от кого: не суди сам и судим не будешь. [— привет ☺️. ты же из нью - йорка? моя семья недавно сюда переехала. расскажешь о школе?] — отправлено в 8:08
До учёбы оставалось две недели и как назло у всех его прежних знакомых образовалась неподъемная куча дел, а некоторые даже и не потрудились придумать отмазку: просто кинули его, оборвав все контакты. На подобное Лука всегда реагировал с равнодушие и даже лёгким презрением, но скука, накатившая в последние дни каникул, душила смертная. В Нью-Йорке стояла невыносимая жара. От зноя плавились асфальт и лица людей. Когда мерно работающий вентилятор перестал достаточно охлаждать комнату, Лука подошёл к двери, ведущей на балкон, и задумчиво перечитал сообщение. Он оперся ладонью о стекло двери, но тут же отдёрнул руку: оно было горячим и сухим, словно раскаленная слюда. — блять. — прокомментировал ситуацию парень и вновь уставился в телефон. Примерно полчаса назад ему пришла заявка в друзья от незнакомца и почти сразу же после принятия, прилетело вот это сообщение. Лука зашёл на профиль пользователя: ничего. пустая страница без информации о себе и аватарка странная, вроде как бог смерти в рваном плаще, стоящий на горе черепов и подсвеченный золотым пламенем. этот образ показался парню смутно знакомым: что - то такое они проходили по английскому. своих же фотографий у незнакомца - ни одной. «позер да ещё и урод к тому же» — подумал Лука и хмыкнул. Его-то природа внешностью не обделила: золотые мягкие волосы, льдисто - голубые глаза, хорошее телосложение и белая, чуть тронутая болезненной синевой, гладкая кожа. Единственным минусом во всём этом великолепии оставался рваный длинный шрам, идущий вдоль правого глаза. Немного подумав, Кастеллан все же набрал сухой осторожный ответ:[— привет. да я в лонг-айленде живу. а ты? —о, здорово. я с квинса. как насчёт показать мне город? — может быть не сегодня? давай просто познакомимся. ]
Лука хищно ухмыльнулся: что за странный парень? Он погасил телефон, намереваясь ответить незнакомцу в своей любимой манере - как минимум через полдня. Однако, это становится его роковой ошибкой. В этот самый момент петля затянулась красным узлом на его шее.***
Неделя каникул пролетела незаметно. Лука прислонился лопатками к прохладной стене напротив кабинета, где у них должен был быть урок, и рывком расслабил узел форменного галстука. На улице стояла все та же смертельная духота, от которой даже листья пожухли и пожелтели раньше обычного, а от каменной дорожки валил белый парок. Всё это время до учёбы Лука не переставал общаться с новым интернет-знакомым. Тот оказался на редкость интересным собеседником с развитой эмпатией, что не могло не зацепить Кастеллана, которого после неожиданного знакомство будто прорвало. Общаясь в переписках, он отбросил большинство своих кривых масок: стал рассказывать, что чувствует на самом деле, а не ограничивался стандартным "нормально" на вопрос "как дела?"; поделился своими настоящими увлечениями, которые тщательно скрывал от остальных. Почему-то парню хотелось верить, что человек по ту сторону экрана все понимает и готов принять его душу. Сегодня Кастеллан обещал подумать над одной важной просьбой виртуального друга. Обещаниями Лука кормить умел и делал это слихвой, но только вот выполнял от них сотую долю и лишь в том случае, если это было ему с какой-либо стороны выгодно. Только в этот раз что-то шевельнулось в его затвердевшем сердце, расхотелось разбрасываться экивоками и лестью. Хотелось быть честным. Мельком оглянувшись вокруг, Лука быстро, едва касаясь экрана подушечками пальцев, набрал эмоциональный ответ в продолжение вчерашнего разговора:[ — ты там как? может созвонимся сегодня? — все отлично, сегодня даже встал сам, без будильника! ты? сегодня три пары, буду дома около пяти, удобно? ] —отправлю в 9:06
Неожиданно рядом раздались тихие осторожные смешки в ладошку, пара девушек у кабинета алгебры о чём - то быстро зашепталась. Лука поднял глаза. Объект, вызвавший всеобщее оживление, обнаружился сразу же. Это был Итан Накамура — угрюмый, нелюдимый парень с параллели. Вообще-то, не считая отвратительного характера и вспышек агрессии, сам по себе он был красив, даже чересчур для такого бирюка: смольные, прикрывающие уши, гладкие волосы, узкий тёмный блестящий глаз (второй был плотно прикрыт кожаной повязкой), бледная, слишком белая для чистокровного азиата кожа, худые, как у мальчишки, плечи, уши пробиты в нескольких местах и неизменная чёрная, болтающаяся на нем, толстовка. Иногда в коридорах, когда Итан проходил мимо, Лука долго и задумчиво смотрел ему вслед: встречаться с таким язвой и социофобом он конечно бы не стал, но вот разложить на одну ночь — запросто. Цифры часов на экране телефона мигнули и показали ровно половину девятого - для старшей школы Твинс началась первая учебная неделя. Лука подхватил с подоконника сумку с учебниками и, стремясь влиться в бушующий поток школьников, вдруг почувствовал радостное воодушевление, окатившее его волной от макушки до пят. Впервые в жизни, наверное, он поверил, что все будет хорошо.***
В приподнятом настроении Лука вернулся домой. Было тихо, но парень знал, что она никуда не ушла. — Мам, я дома. - Лука хлопает входной дверью и, на ходу сбрасывая чёрное пальто, заходит на кухню. Мэй Кастеллан в своём привычном образе, состоящим из поношеного розового халата, косо накрученных бигуди и пестрых тапочек, создавала впечатление только что вышедшей из душа женщины, собирающейся готовить ужин любимому сыну. Однако, это было далеко не так: в давно немытых кастрюлях было пусто, а мисс Кастеллан выглядела сейчас так, как практически все время теперь. У женщины давно не осталось сил, чтобы ежедневно принимать душ, следить за собой. и, тем более, ухаживать за уже почти совершеннолетним сыном, она тоже не могла. Несколько лет назад от нее ушёл муж, отец Луки. Родным он оставил только квартиру в престижном районе да односложную записку-прощание. После этого у Мэй началась депрессия, из которой она потеряла выход, и теперь лишь отравляла жизни близких людей. почти все друзья и знакомые от них отвернулись, устав от постоянных капризов женщины и её неспособности выбраться из этого состояния. Но Лука так поступить не смог: его удерживала память и тот факт, что идти ему было просто некуда. Перед глазам пронеслось что-то полузабытое из детства: их счастливая семья на прогулке в парке. Мама смеётся, он тоже и отец с ними, но.... Он моргнул, удивлённо обнаружив влагу на ресницах. Тут же взяв себя в руки, он положил на стол перед матерью букет красно - белых роз* и довольно улыбнулся: неожиданный подарок должен был порадовать мать. Но та лишь с ужасом уставилась на цветы. Её нижняя губа задрожала. — Что ты творишь? Неужели хочешь в дом беду привлечь? Лука, раздосадованный такой реакцией, тихо и зло матернулся. — Ты надоела со своими сказками! Сколько можно? Я как ни стараюсь тебе все не так. — в голове зазвенело, он оперся руками о стол и заглянул ей в глаза: — Мам, пожалуйста, я хочу как раньше. Сесть, поговорить спокойно. Мам, ты слышишь меня? Но та лишь отвернулась к распахнутому настежь окну, продолжая бормотать себе что-то под нос. Юноша, чувствуя подкатывающий к горлу ком, метнулся в свою комнату и ничком повалился на кровать. Не смея показать миру свою слабость, он с силой прижал к лицу подушку. Пальцы беспомощно смяли застиранную ткань: сначала сильно, а потом все слабее и слабее. Тон его дыхания выравнялся, он вспомнил про звонок. Утерев покрасневшее лицо тыльной стороной ладони, нащупал смартфон. созвониться у них получилось только через часа полтора, когда уже начинало вечереть. Лука, честно говоря, сам не понимал от чего так волновался: холодными влажными пальцами он нажал "принять вызов" и трясущейся ладонью прижал телефон к уху. Тихое "привет" вызвало в его теле горячее томное чувство, казалось словно изнутри облили керосином и подожгли. Голос у интернет - друга оказался на редкость приятным: чуть с хрипотцой, будто простуженный, правильная чёткая речь, словно в голове у того всегда был холод. Портил её только едва уловимый перенос ударения на последние слоги в некоторых трудных словах. Матово-оранжевый закат постепенно темнел, наполняясь багрово - алазоревыми, золотыми и тёмными, синими тонами. Лука глянул вниз с балкона: улицы пустели, тусклыми светлячками блестели частые фонари. Говорили долго, до темноты: о кино, учёбе и выставке современного искусства The Armory Show, открывшейся недавно в западной части города. Парню стало вдруг снова хорошо и спокойно. Впервые за долгое время он мягко, без тени насмешки или иронии, засмеялся глупой шутке, прозвучавшей с того конца провода. Его собеседник резко замолчал, а спустя секунд пять по ту сторону послышались глухие гудки. Лука растерянно оглянулся на тёмный просвет между лёгкими шторами, отделявшими его комнату от балкона. Он быстро, дрожащими пальцами открыл окно диалога. Слава богам, там его уже ждало короткое сообщение:[ прости, связь оборвалась. (...) вякий грех мой был наказан жестоко, и написано мне на роду вековое проклятие рока, но в могиле я мир не нашёл, — это из "немезиды", лавкрафта. почитай на досуге и спи сладко, тэнши.]
Парень с нежностью перечитал странные строчки, пришедшие после их разговора, и они показались ему милее любого комплимента. Захотелось прижать телефон к сердцу и пролежать с ним, как с плюшевым медведем. Естественно, этой глупости Лука делать не стал, но тёплое, светлое чувство, какое бывает, когда погладишь дворового кота, ещё долго грело его грудь.***
[— доверяй мне.] — отправлено в 5:50
Лука недоумевающе ткнул пальцем на сообщение, намереваясь переслать его для ответа. Необычное поведение друга после звонка, все чаще настораживало его, но спрашивать он не хотел: боялся потерять и то, что имеет. Погасив экран и отложив выяснение отношений на потом, он неспешно брел по пустой школе. Приходить раньше остальных давно вошло у него в привычку, ведь нравилось ему это опостылевшее место только в такие моменты: когда слабый утренний свет ещё не проникает вглубь здания и повсюду царит серый лёгкий сумрак; когда можно безнаказанно шастать по классам, сидеть на лестнице на второй этаж и смотреть, как разгорается снаружи очередной день. Сегодня Лука не сделал исключений. Прячась от всеведущей уборщицы, гремящей вёдрами где - то совсем близко, он легко проскользнул в класс литературы. Убедившись, что его никто не заметил, парень прикрывает дверь и удивлённо останавливается — он здесь не один. Среди перевернутых стульев один, у стены был спущен. Итан спокойно сидел, рассматривая что-то в запотевшем окне, совершенно не обращая внимания на незванного гостя. Лука усмехнулся и подошёл ближе к парню. Протиснулся между рядов и бесцеремонно сел рядом. Рядом с рукавом толстовки Накамуры горел синим приглушенным светом экран старенького айфона, рассечённый по правому краю глубокой царапиной. Никто из них не собирался разговаривать друг с другом, но Кастеллан все же мельком заглядывает в чужой телефон. Понимание пришло медленно, словно поднялось из-под толщи снегов: на плей поставлена "after dark", а на фейсбуке открыта переписка. их переписка. Резкая боль, словно от тернового венца, сдавила пульсирующие виски. Лука кинулся к выходу и чуть ли не выбежал из аудитории, едва не задев плечом темноволосую девушку с физико-математического профиля. Та лишь прищурила пронзительные нефритовые глаза, внимательно смотря вслед удаляющемуся юноше. Она странно, почти мягко, улыбнулась, повернулась и направилась по безлюдному тусклому коридору к своему классу. Гулко и размеренно, как метроном, отдавали по плиткам её высокие каблуки. Итан поставил на "стоп" плейлист и не оборачиваясь, словно не замечая ничего вокруг, тихо, чётко и зло прошептал: — Я по прежнему с нетерпением жду когда сломаю тебя. Взамен на свои страдания, я буду долго причинять тебе боль и ломать. А Лука, стоя над отбитой раковиной в тёмном туалете и поливая лицо струями холодной воды, не слышал больше ничего. он словно в омут падал: глубже, темнее, без возможности выбраться. Итан Накамура и есть тот самый человек, которому он доверил часть своей расколотой, облитой болью, души.***
Матери снова не было дома, но сейчас это было к лучшему. Лука бы просто не вынес её присутствия. Он лежал прямо на полу в чем вернулся из школы: бережно отглаженной с утра белой рубашке и чёрном замшевом кардигане. Багровые осколки догорающих лучей скользили по его бледному безжизненному лицу. За окном мелькнула дрожащий огонёк и на потолке заиграл тусклый свет. Сверху послышались голоса соседей, вернувшихся домой с работы. Луку изнутри сожгло почти до тла - остался только пустой взгляд и глухая тишина в голове. Откинув сотовый, парень в беззвучном крике впился костяными пальцами в идеальные белые волосы, раскрыл немые искусанные губы и... ничего. лишь судорожно дёрнулся уродливый шрам над глазом и горло сдавило тупой грубой болью, а на языке появился знакомый привкус горечи и холода, словно он облизнул стекла разбитого витража. он вновь безысходно схватился за телефон. Мёртвый электрический свет оттенял его безумное лицо. За окном грохнуло, дом затрясся. Сеть из молний заветвилась по небу, пылая возмездным костром.[ от кого: лука кому: не суди сам и судим не будешь «хватит с меня твоих игр. давай поговорим, итан?»]
Фрустрация, приследовавшая его в последнее время, стукнулась о земь и обратилась в жгучую всепоглащающую апатию. Не было сил и хотелось спать. В сознании появилась одна-единственная и долбилась о глухую черепушку: Итан его заблокировал, едва прочитав сообщение. Но в жизни ему так просто от него не избавиться.***
Первый семестр подходил к концу. Оживленный первым снегом и предпраздничным настроением, город наполнился ароматом какао с корицей, пестрел рождественскими украшениями. Особенно много в этом году было серебряных веков из омелы. Лука краснел и мялся, ноги стали совсем ватными, а морозный декабрьский воздух, сталкиваясь на выходе с горячим дыханием, казался ужасно тяжёлым, будто вдыхаешь ртуть. Спустя почти месяц у него хватило сил для того, чтобы хотя бы попросить Итана поговорить с ним. Они стояли недалеко от школы, зайдя в небольшой переулок между кофейней и жилым домом. Итан скучающе поежился от холода, намекая Луке, что стоять здесь слишком долго он не намерен. Тогда Кастеллан все же решился, начиная, как обычно, с самой сути: — Знаешь, я хотел бы всегда быть рядом с тобой...— он оборвал фразу, понимая, что этого вполне достаточно, чтобы Накамура все понял. За прошедшее время Лука измучался: он то перечитывал их переписки, то специально терся в тех местах, где обычно бывал Итан. Неожиданно для себя Кастеллан с горечью осознал, что прикипел к этому парнишке: эти волосы, кожа, редкий смех рвали его изнутри, вызывали на губах тёплое приятное жжение. Луке нравилось думать, что по их недолгому общению, он смог узнать настоящего Итана, что тот так же открывался ему, как и он сам. Постепенно эти чувства усиливались и, когда терпеть уже было невозможно, а молчание доводило до края, Кастеллан пересилил свою гордость, позвав одноклассника на разговор. На удивление тот быстро, без отговорок, согласился. И вот теперь Лука смотрел куда-то в сторону, на посеревшие клубы снега у обочины, но украдкой все же следил за реакцией парня. На лице Итана не отразилось ровным счётом ничего: оно оставалось непроницаемо-холодным, как у куклы. Он словно и не слышал, находясь в вакууме. Наконец Накамура глубоко затянулся вишневым дымом и поднял голову вверх, рассматривая серые холодные тучи: — А я хочу здоровую кукуху. С неба посыпал мелкий липкий снег. Не оглядываясь, Итан пошёл назад, на занятия. Лука злобно сплюнул на асфальт, пообещав себе, что не оставит так просто этого наглого мальчишку. Он обязательно добьётся от Накамуры ответа за такое поведение в конце именно этого дня. Выносить наполняющие его чувства становилось просто невозможно. Но непонятно откуда взявшаяся тревога, уже засела в груди.***
Луку снова тряхнуло, словно от пощечины. Он упирается плечом в стену, удерживая хрупкое равновесие. Хоть Накамура и находится на расстоянии, от него ощутимо веет угрозой и самой настоящей ненавистью, к которой едва уловимо примешались жгучие нотки обиды. — Да ты же, блять, всю среднюю школу издевался надо мной, мудила. — зло выплевывает ему в лицо Итан, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Но вместо слез он жутко смеётся, кривая ухмылка ломает его белые губы: — Что? не помнишь? И Лука вспоминает. Воспоминания — пока ещё не чёткие образы, мелькающие на переферии сознания, но вот картинка проявляется и становится чётче. Словно в плохой раскадровке он видит и ужасается: вот он равнодушно, почти без интереса, но с любопытством смотрит, как крепкий не по годам Барри Роуз тянет за волосы какого-то мальчишку. Тот молчит, не плачет, но с остервенением упирается. Изловчившись, бьёт обидчика по ноге, но здоровяку этот удар, что слону укус мухи — он только злится и с размаху отвешивает по лицу мальчонки звонкую оплеуху. Того откидывает на несколько дюймов, не удержавшись на ногах, падает, прикрывая руками голову. Остальные ребята из шайки сжимают вокруг него плотное кольцо, готовясь к главному развлечению. Лука хоть и не горит желанием бить этого несчастного, но звериная жестокость манит его, и он осторожно выглядывает из-за плеча одноклассника, удивлённо рассматривая как быстро на коже парнишки красные пятна расцветают темно - фиолетовыми подтеками. Чертовски красиво.... Лука с ужасом отшатывается от истерично хохочущего Итана. Его мутит, он медленно оседает на корточки и обхватывает голову руками, как когда-то это делал Накамура, стараясь защититься от хулиганов. Это неправильно. Этого просто не может быть. О, боги, это он... он сам и есть... чудовище? Итан внезапно прекращает истерику и становится абсолютно спокойным. Без жалости, но с глубокой горечью, он смотрит на посеревшего от ужаса и отвращения к самому себе Кастеллана. — Каково оно, а? — печальная улыбка и Итан разворачивается чтобы уйти. — Но.. но я ведь ничего не сделал, я.. —слабо оправдывается Лука. Итан присаживается перед ним на корточки, стараясь заглянуть в глаза. — Не сделал? — гримаса презрения уродует лицо парня. — Ты молчал. Молчал, когда мог помочь, сказав хоть кому-нибудь. Ты мог что-то с этим сделать. Но нет, ты струсил и, поджав хвост, теша свою гордыню и пороки, наблюдал как меня избивают. — уголок его губ вновь пополз вверх, но в этот раз юноша сдержал эмоции. ..... Говорил тогда Барри с апломбом, высоко вскидывая подбородок и выставляя свои жестокость и эгоизм так, словно это были подвиги. а Лука почему-то слушал этого головореза. Внимательно так, с неприкрытым отвращением, конечно, но в то же время, с неподдельным интересом. Головой мальчишка понимал, что бедный забитый Итан ни в чем не виноват, но говорить кому-то об издевательствах над одноклассником, Кастеллан не спешил. И даже тогда, когда несчастный мальчик, переступив через свою гордость, заливаясь слезами, умоляюще схватил его за руку, Лука остался слеп. Через время он ещё и оглох: теперь будто бы не слышал глухих ударов, всхлипов и тяжёлой ругани. Накамура поднимается и через плечо, не оглядываясь, бросает саркастично - ледяную фразу: — némo** satís credít tantúm delínquere, quántum pérmittás. Ну, конечно. ещё бы, остроумия Итану не занимать. » никто не довольствуется тем, чтобы погрешать только в меру дозволенного«. Лука не может отпустить. Нет, не сейчас и не так. Он подрывается и судорожно хватает холодную ладонь парня, цепляется за рукав его водолазки. Его губы безмолвно двигаются, силясь что-то сказать и только когда на лице Итана отражается непрекрытое раздражение, Лука на выдохе хрипит: — Прости меня. Ты мне нужен. Но Итаном уже правят любовь, месть и вино. Он снова смеётся высоким горьким смехом, звучащим в оглушающей тишине, словно битое стекло. — И каково тебе сейчас, а, Лука? — его тёмный глаз блеснул глумливым удовлетворением. — Хотя нет, не отвечай. Мне наплевать так же, как когда-то было тебе. — равнодушно заканчивает он. И тогда в глазах у Луки становится совсем темно, словно кто-то перевязал глаза шелковым поясом, губы немеют, а в ушах — только шорох вороновых крыльев да звон золотого меча.