***
В участке, сидя в своей каморке, лейтенант Кицураги и лейтенант дважды-ефрейтор Дюбуа перебирают документы. За маленьким оконцем их кабинета всё ещё идёт буйный дождь, практически не прекращающийся с самого утра, как они с Викмаром сюда приехали. Ким смиренно и даже с долей радости принялся за документацию, лишь бы его сейчас не послали куда-то в дождь разнимать пьяниц; он и так нагулялся под ливнем в Мартинезе. Тем временем, Гарри продолжал стонать от скуки и глубоко выдыхать примерно каждые два документа. На третий такой вдох Ким просто отключил слух и перестал обращать на него внимание, надеясь, что Дюбуа просто примет свое безвыходное положение. Дверь их кабинета распахивается, и в помещение заходит сателлит-офицер Викмар и, на радость Кима и несчастье Гарри, кладёт на стол ещё одну стопку бумаг, чётное количество которых будет разделено пополам между двумя лейтенантами позже. — Там все на перекур собираются, — роняет Жан, задерживаясь у их стола. — Если вы устали, то спускайтесь, выпейте кофе. Там Торсон скоро должен вернуться из лавки с новым пакетом зёрен для нашей кофеварки… Гарри почти что со свистом встаёт с места и пролетает через кабинет, на выходе салютует Жану, стреляя своими пальцами-пистолетами, а после пропадает на лестничной площадке. Сателлит-офицер тяжело вздыхает и закрывает за ним дверь. — Не хочешь чашечку кофе? — спрашивает он. — Не люблю кофе, — отвечает Ким и встаёт из-за стола, подходя ближе к сателлиту. — А у меня от него изжога, — Жан чуть улыбается, открывает дверь и пропускает Кима вперёд. Они вместе идут в курилку.***
Рабочий день подходит к концу. Холл 41-го участка Ревашольской милиции в старой переработанной шёлковой фабрике второй раз за полгода перекрашен. Новенькая белая краска, которая из-за курящих трудящихся офицеров из раза в раз будет покрываться смогом, становится больше кремовой, чем белоснежной. Жан стоит перед выходом и закуривает очередную сигарету. Над двумя белыми дверями выхода три маленьких окошка показывают тёмную синеву вечернего Джемрока. Капли дождя всё ещё не прекращают стучать по стеклу, немного поблёскивают уличные фонари. Под ногой стучит чёрно-белая керамическая плитка, а где-то в глубине холла слышится пара печатных машинок. Звонкая трель клацает по клавишам букв, протяжный ворох валика перемещает лист чуть выше, справа налево, звон фиксации, новая строчка — череда трели клавиш символов. Низкий свист сквозняка, где-то открыто окно. Музыка. Сзади, с лестницы, раздаются эхом мягкие шаги, которые выбивают Жана из транса. Сигарета догорела до середины, а от неё даже разочек на затянулись. Ким огибает Викмара справа, вставая перед ним, оборачивается и выжидающе смотрит. Жан опускает взгляд от окон и глядит прямо в глаза лейтенанта, чуть щурится и затягивается. — Поехали домой. — После Вас, — Ким приподнимает правую руку и улыбается, кивает. Жан идёт вперёд и проходит через двери, Ким идёт следом. Они выбираются на улицу и понимают, что всё ещё льёт дождь. Ким застёгивает свой оранжевый бомбер и быстро идёт вправо: туда, где припаркована его Кинема. Жан стоит под козырьком у входа и ждёт, пока Ким подъедет поближе. Он докуривает остатки сигареты и выбрасывает в мусорное ведро, предварительно постаравшись потушить её не о запястье, как хотелось, а о подошву туфли. В руках ничего, кроме сложенного пиджака и кейса с бумагами, не остаётся. Рукава белой рубашки засучены. Становится холодновато. К нему подъезжает Кинема, и Жан открывает дверь, запрыгивает на сиденье и закрывает за собой. Они трогаются, выезжая на дорогу. На проезжей части почти нет пробок, что приятно удивляет, так как это значит, что до пункта назначения они доберутся быстрее, чем предполагалось. Радио на этот раз не включают, и Ким и Жан едут молча под аккомпанемент стуков всё также идущего дождя, но более интенсивного, чем утром — ночью будет гроза. Жан борется с диким желанием снова закурить, но вместо этого достаёт кейс, лежащий в ногах, и раскрывает его с целью ещё раз пройтись по бумагам. Покурит он вечером, с Кимом. — Не терпится? — Кицураги сворачивает в сторону дома Викмара. — Вечер будет весёлым, — саркастично прыскает Жан, смотря на материалы сложного дела, которое им отхватил Гарри. Он берёт неаккуратно сложенный листок с написанными от руки указаниями, куда следует заехать и что проведать, и предположениями, кто мог совершить убийство с поджогом целого пятиэтажного здания. — Боже, как же он отвратительно пишет…***
На электронных часах 11.39 pm. В маленькой кухоньке многоквартирного дома горит свет. На выцветших серо-голубых обоях рисунок белых волн как будто двигается, если смотреть на них сквозь облака накуренного сигаретного дыма, что обволакивает всю кухню. На стареньком столе, устеленном серой льняной скатертью, стоит железная пепельница, чёрная кружка с крепким чёрным чаем, что периодически потягивают, кучка бумаг и стакан воды. Жан и Ким сидят напротив друг друга, оба курят, вчитываясь в материалы дела. Над ними весит подвесной светильник в виде конуса. Лампочка в нём время от времени подмигивает, но владельца квартиры, кажется, всё устраивает до тех пор, пока она в принципе горит. Долго они не просидят, так как дело не такое сложное, как оказалось. Это могло быть и убийство за наследство с поджогом ради сокрытия улик, или же, по крайней мере, они оба слишком устали, чтобы думать о деле как о чём-то, что «покрыто мистической пеленой» со слов Гаррье. За окном раздаётся грохот и периодически с приглушённым воем ударяет молния. Дождь бьётся в окно так, будто пытается проникнуть в уютную квартиру, где одна рука заботливо прикрывает запястье другой от машинального тушения о себя бычка сигареты и, к счастью, сама не получает увечий. Жан медленно откладывает потушенный об пепельницу бычок, и в награждение солийская ладонь, лаская, оглаживает его бледную кисть, усеянную старыми, чуть бордовыми круглыми ожогами, спрятанными в чёрных волосках на руке. — Делаешь успехи, — утверждающе говорит Ким. — Стараюсь как могу, — Жан убирает пачку сигарет в карман чёрных брюк.