***
«Видеть тебя без одежды, Каждый твой вздох ловить. Для моей нежной И бесконечной любви Эта планета мала. И, если честно, Какая нам разница, где ты была, Если сейчас мы вместе. Если хочешь — люби меня, Если нет — то так даже лучше. Ничего мне не объясняй — Я не буду слушать, слушать тебя.» ЩЕНКИ — Тебя. Приятное вечернее небо сменяет кромешная темнота ночи, начинают проявляться первые звёзды. Я смотрю на часы — 21:04. Есть ли смысл ложиться спать, если в весьма скором времени его пьяная туша припрётся домой и будет шариться по квартире в поисках опоры? Очевидно, что нет. Встаю с дивана и преодолеваю небольшое расстояние до кухонной столешницы. Чай? Нет, кофе. Кофеин на ночь плохо.. Когда-нибудь меня начнёт волновать состояние моего организма, но точно не сегодня и не в ближайшее время. Когда-нибудь мое терпение кончится, и я не буду хрипя материться себе под нос, а поставлю перед ним выбор: я или алкоголь. Но пока что я стою на кухне в шортах и потрепанной жизнью, растянутой майке, жду, пока старенькая кофеварка прогреется и издаст привычный сигнал готовности к работе. Потом подставляю кружку под горячую струю темно-коричневой жидкости. Доливаю молока и сыплю четыре ложки сахара. А он пьёт таким, какое оно есть. Не сладкое. Прогоняю из головы эту мысль. Уж точно не о том, что он любит мне сейчас нужно думать. Возвращаюсь на диван, ищу не глядя пульт, и, найдя, тыкаю на кнопку включения. Дальше просто перещелкиваю каналы в поисках чего-то интересного. Гриффины?.. Да, сойдёт. По крайней мере выпустили мульт не так давно, я его посмотреть полностью не успел. Наблюдая за действиями персонажей, я даже не заметил, как стрелка часов перешла за одиннадцать, а кофейная пена высохла на белых стенках уже пустой кружки. Глаза неконтролируемо закрывались, спать хотелось до ужаса. Свет фонарей отражался от темных окон многоэтажки, заглядывая в квартиру и тусклым посвечиванием напоминая о том, что ночь ещё не кончилась и мне есть кого ждать. Уже не обращая внимания на сюжет мультсериала, лениво наблюдаю за сменой картинки на экране, даже не задумываясь о том, что вижу. Медленно, но стремительно проваливаюсь в сон, закрывая глаза и на автомате откидывая жгут дреда, царапающий шею. Пульт лежит на полу, рядом с пустой кружкой, но дотянуться до него и сделать звук на телевизоре тише кажется непосильным трудом. Хочется курить. Пожалуй, единственное желание, которое я не подвергаю лишним обдумываниям. Сигареты давно стали главной составляющей моего организма. Сердце качало по венам никотин, добавляя коже излишнюю бледность, голосу хрипотцу, а мозгам — шумный выдох и протяжное тихое «блять». В целом, хорошо, когда есть табак. Он не сбивает с толку и выслушивает все, что ты посчитаешь нужным выложить. Такой вот молчаливый друг. Встаю с дивана, проходя к окну. Подбираю с подоконника мятую пачку Мальборо и вытаскиваю из неё сигарету с зажигалкой. Первая затяжка отдаётся тёплым облаком, распирающим лёгкие. Выпускаю тугую струю сизого дыма, наблюдая, как она разбивается о закрытое стекло, расползаясь витиеватыми узорами. Открываю окно нараспашку, ежась от прохладного апрельского ветра. Выглядываю наружу, в очередной раз втягивая дым в горло. На обочинах и тротуаре оставался снег. Чёрный и страшный, смешанный с кусками льда и всем, что люди решили бросить на попечение улицам. Больше эта картина маслом напоминала не отступление от зимних морозов, а восстание мусора из грязи. Так себе обстановка. Делаю новую затяжку, отстраняясь от оконной рамы, не желая более мёрзнуть разглядывая не меняющиеся пейзажи. Сигареты стали крепким, но нездоровым симбиозом с моей всеобъемлющей печалью. Теперь для меня это благовоние, когда всё в дерьме. Снова смотрю на часы — 00:56. Красота. Может всё-таки прилечь ненадолго?.. Какая разница, я же все равно не высплюсь. Докуриваю и тушу бычок в металлической пепельнице. Закрываю окно. Иду до дивана и падаю на него безвольным мешком. Закрываю глаза, обхватывая собственные плечи руками, чтобы не мёрзнуть.***
2:47 — открываю глаза из-за тихого шебуршания в коридоре. Глухой удар о дверь и скрежет связки ключей, одним из которых безуспешно пытаются попасть в замочную скважину. Утомленность бьет по организму, кажется, до боли на физическом уровне стягивая мозги свинцовым обручем. Нехотя поднимаюсь на ноги и ковыляю в прихожую. Охрипший кашель раздается эхом не то в моих же легких, не то во всей квартире; я прикрываю рот рукой на автомате, даже не задумываясь о совершении этого действия. Сверлю взглядом коврик у двери, словно на нем жирными буквами выведено «это тебя убьет». Не включая свет поворачиваю щеколду и открываю дверь, делая шаг назад. Он сразу заходит в квартиру, задевая плечом косяк и теряя равновесие, но я подхватываю тело и пытаюсь удержать на ногах, не давая распластаться на полу. — Джо-о.. — запах алкоголя бьёт в голову моментально, чуть ли не заставляя глаза слезиться, — я скучал… Твою мать, прошу тебя, не говори ничего. Молчи. Молчи, ради всего святого. Я ничего не спрошу. Мне совершенно плевать, где ты был и с кем, я не стану допытывать. Давай мы сделаем вид, что ты встретился с Эйси. С Эриком. С Джимом. С Сидом. С кем угодно, только ничего не объясняй. Пока я держу тебя, пока ты сипишь от головной боли и тошноты, пока путаешься в собственных ногах — молчи. Дыши мне в лицо перегаром, улыбайся и прижимайся всем телом. Толкаю дверь ногой, захлопывая, стараясь параллельно стянуть куртку с его туши. Он продолжает что-то бормотать, вроде, оправдываясь. Не особо вслушиваюсь в его речь, так как даже не уверен, с кем он говорит. Далеко не факт, что поток мыслей вслух вообще связан со мной. Возможно, он решил отчитаться самому себе. Может, комментирует то, что видит вокруг. А может и что-то рассказывает мне. Но, Господи, какая разница? Вероятность, что он вспомнит об этом хоть когда-нибудь ничтожно мала, так что не особо вижу нужду задаваться вопросом: это набор слов или мне нужно вдуматься? — …ненарочно, т-ты же знаешь, — конечно, Джои, я всё знаю. Ты никогда не хотел причинять мне боль. Я знаю, что ты делаешь это не назло. Ещё бы.. Он ударяется головой о стену, когда пытается упереться в неё спиной, и наблюдает, как я опускаюсь на колени, расшнуровывая его ботинки, — честно.. Я не хотел… — Замолчи. — стягиваю поочереди берцы, оставляя их на коврике у входной двери, чтобы не осталось лужи под подошвами. Снова поднимаюсь, перехватывая тело под талию и веду в сторону спальни. Ему всё равно на прямую просьбу заткнуться. Он спотыкается о собственные ноги, практически виснет на мне, заикается и в целом не особой понимает, где находится, но продолжает упорно лепетать о том, как сожалеет, вторя сам на свои же слова не имеющее смысла «почемупочемупочему». Дотаскиваю его до кровати, роняя бессильное тело на простыни. Он что-то кряхтит в ответ, начиная рыпаться, предпринимая попытки повернуться. Стаскиваю с него одежду. Грязную, проспиртованную не хуже его же организма, воняющую женскими чрезмерно сладкими духами. Это странно, но, видимо, теперь для меня это норма. Чёрт тебя сожри, до чего ты докатился, Пул? Он не говорит мне о том, что любит, хотя и пытается показать это. Естественно, в редкие моменты трезвеничества. Но это не любовь. Это гребанная благодарность. Благодарность за содержание и возможность блевать, зная, что я только покачаю головой, принесу воды и все уберу. Неимоверно. А что было изначально? Ты же терпеть не мог, когда кто-то бухал как тварь. Говорил, что ни за что не станешь таким и вообще не притронешься к наркоте. Алкоголь не в счёт? Угумс. Нет, Джордисон, ты не двурушник. Ты — бэтмен. Стал тем, кого так боялся. Но на самом деле, уже не больно. Уже плевать. Если хочешь — люби меня, если нет — то так даже лучше. Я не собираюсь слушать, где ты и как проводишь свое отсутствие. В рамках собственной черепной коробки раздаётся отчетливое несогласие. Какой отчаянный пиздёж, Пул. Ага. Этого мне не хватало. Не пиздёж, а вера в себя. Хотя.. Будто если он в одну из ночей не придёт, я не кинусь его искать. Кинусь, естественно. И теперь вот попробуй, разбери, это у нас такие адаптивные отношения или у меня синдром Адели. Но, думаю, все гораздо проще. Джозеф Майкл Пул — взрослый опездол, не в состоянии отказаться от любовной привязанности, продолжая тешить себя «завтраками». Завтра станет лучше, вот ещё раз и я не пущу его в квартиру, если не прекратит к концу месяца — съезжаю. И как? Получается? Едва ли. Но, с другой стороны, какого чёрта я вообще жалуюсь? Это был мой личный выбор. Я сам решил остаться с ним. Почему? Да уж, хороший вопрос. Я постоянно вспоминаю фразу Мардж Симпсон — на непростительно скотские поступки Гомера она твердила: чтобы оценить произведение искусства, нужно отойти подальше. А вот теперь вопрос на миллион: как долго мне нужно пятиться, чтобы упереться в творение, гордо и справедливо носящее название «Просранная молодость»? Видимо, ровно до того момента, пока я не найду себя, сидящего рядом с тушей Джордисона, подключенного к АИК. Однако… Возможно, до этого не дойдёт. И тут уже два варианта — либо я возьмусь за свою межушную промоину и наконец свалю навстречу закату, либо придёт Дэвид Копперфильд, проявит свои магические способности, и Джои перестанет бухать. А может, я внезапно решу, что я — Кашпировский — привычно поставлю перед ним стакан воды и начну нашёптывать: четырнадцатая палата, даю установку… Что ж, а если серьёзно, то, вероятно, придётся сдать моё пятидесяти восьми килограммовое счастье в наркологический диспансер. Можно, конечно, попытаться просто закрыть его в квартире, но это же мне придётся быть рядом. А я не хочу ещё и с этим мучиться. Взрослый мальчик со взрослыми проблемами проведёт некоторое количество времени в нарколожке и поймёт, что пить как не в себя не можно. Справится, я считаю. На крайняк мне проще будет потом его к мозгоправу сводить, чтобы он сеанс-другой рассказал, какая же я паскуда. О, ты чего, заснул? Джордисон, ёрш твою медь, я тут пытаюсь план составить твоей успешной реабилитации, а ты даже не чешешься. Свинья. Хотя, скорее, маленький домашний порося. Завтра с утра нужно будет его закинуть в стиральную машинку вместе с вещами. Заслужил. Скидываю его и свою одежду на пол, не собираясь сейчас заниматься подражанием Золушке. Таз стоит рядом с кроватью ещё с утра, я предварительно его помыл и оставил здесь. Воду он сам себе наберёт утром. Таблетки лежат в ящике прикроватной тумбы, уверен, он помнит. Устало вздыхаю и приподнимаю его тело, укладывая головой на подушку, укрывая одеялом, наблюдая, как он во сне вздрагивает и снова что-то мычит под нос. Обхожу кровать, задергивая тяжёлые шторы, чтобы мы оба могли выспаться. Возвращаюсь и в очередной раз оглядываю спящую тушу — волосы разметались по простыни, темные круги засели под глазами, резко выделяясь на фоне бледного, почти мальчишеского лица, а сам он умиротворенно посапывает. Забираюсь под одеяло, слыша, как в гостиной продолжает многоточить телевизор. Завтра выключу, лень. Закрываю глаза, наконец обращая внимание на усталость, так упорно пытавшуюся все это время доскребстись до меня своими загребущими лапами. Чувствую, как Джои сонно ворочается, рыща по матрасу в поисках меня. Я лишь вымученно улыбаюсь, наощупь находя его руку и притягивая к себе — он вздыхает, вжимаясь всем существом в мякоть, так любезно обозначенную моим телом. Вечно холодные ладони смыкаются на моей талии, губы упираются в пространство между шеей и ключицей, обдавая чувствительную кожу горячим дыханием, вперемешку с перегаром. Я успокоено выдыхаю, в конце концов позволяя рассудку отдаться Морфею, расслабляясь в постоянно любимых руках и бесконечной вере в великое завтра.***
Утро встречает оставшимся между шторой и окном промежутком, из которого в комнату настырно пробирался солнечный свет. Я недовольно жмурюсь, широко зевая. Оглядываю комнату, упираясь взглядом в закрытую дверь нашей спальни. Вчера я её не закрывал.. Поворачиваю голову и вижу пустое пространство рядом с собой. Печально, но не удивительно. Конечно. А чего я ждал? На глаза наворачиваются слезы. Нестерпимое желание кричать, пинать стенку ногами, брызгать слюной и, как ни странно, избить до полусмерти самого себя. Я накрываю лицо ладонями, разражаясь неестественным надрывным смехом. Не вздумай плакать. Твою мать, не смей. Я не имею ни малейшего желания выслушивать твои сокрушения. Отчего? Да потому что все просто потрясающе. Хочешь захлопать в ладоши, в качестве аплодисментов своей наивности? Сажусь на кровати, опуская ступни на холодный пол. Крупно вздрагиваю, вытирая мокрые виски и глаза, не желая уделять интерес собственным мыслям и вслушиваться, как внутри снова и снова рушится хрупкое равновесие, выстраеваемое саморучно каждый вечер. Тряпка. Тебе лишь бы поныть. Возьми себя в руки, двуногое бессилие. Несколько минут прожигаю взглядом пространство перед собой, гоняя в голове картинки вчерашней ночи. Знаешь, в честь чего так больно? Потому что ты выстроил проект по приведению мелкого в относительный порядок, а он тебе спозаранку: план говно, я не участвую, я брезгую!! Пожалуйста: все как на ладони. Поднимаюсь на ноги и иду в ванную, шлепая босыми ногами по ламинату. Тело покрывается гусиной кожей от прохладного воздуха в квартире. Я замечаю в зале поставленное на проветривание окно. По всей видимости, Джои курил утром и решил проветрить после. В доказательство вижу пепельницу, явно пополнившуюся несколькими новыми окурками. Вздыхаю и все же захожу в ванную комнату, не закрывая двери. Обдаю недовольным, все ещё немного заспанным взглядом отражение. Татуировки выделяются на худощавом теле порывистыми узорами, опоясывающими торс и руки. Украдкой осматриваю свои плотные ляжки, тут же возвращаясь к лицу, борясь с предчувствием, что мужчина в отражении вот-вот скорчит какую-то нелицеприятную гримасу, хватаясь за спадавшие на плечи дреды, яростно дергая за них, снимая скальп с собственного, искаженного неприязнью, лица. Мотаю головой, прогоняя противные и до удивления яркие образы из мыслей, открыв кран и набираю в ладони холодную воду. Умываю лицо, беру в руки пасту, выдавливая голубоватую массу на щётку, принимаясь чистить зубы. Сплевываю в раковину пену, полощу рот и вытираю лицо, преодолевая хотение приложиться черепом о кафель. Ни конца ни края этому театру абсурда. Когда антракт? Стягиваю со змеевика вылинявшую и потерявшую форму футболку, когда-то выделявшуюся не потресканным логотипом KISS, и черные бермуды, появившиеся в гардеробе бог весть как, поочередно натягивая на себя одежду. Выходя из ванной в коридор, игнорирую вниманием стиральную машинку, напоминавшую о вещах, мирной кучкой валяющихся возле кровати с ночи. Перебираю пальцами длинный красный жгут, который секундами ранее вытянул из-под ворота футболки. Захожу в зал, минуя открытое окно, решая, что оно мне не очень-то мешает, останавливаюсь возле кухонной столешницы, параллельно заглядывая в раковину — кружек там не наблюдается, значит, Джои все помыл. Спасибо. Открываю дверцу фурнитуры, доставая чашку. Включаю кофемашину и жду, пока та прогреется. Слышу негромкий писк, сообщающий об окончании прогревочного и самоочищающего цикла: подставляю кружку под горячую струю темно-коричневой жидкости. Когда-нибудь, Джозеф, когда-нибудь. Бросаю беглый взгляд на часы — 10:21. Добавляю молоко и четыре ложки сахара в кофе, делая первый глоток. Понеслась…