Иримэ

В покоях Финдис всегда пахло цветами. Самыми разными, и эти запахи причудливо смешивались, так что если закрыть глаза — и не скажешь, какими именно. А еще, совсем немного, книгами. Этим непередаваемым, особым ароматом бумаги и клеем от корешков. Принюхиваться Иримэ любила, а вот смотреть — нет. Цветы манили многообразием красок, идеальной формой бутонов, нежностью лепестков. Книги смотрели на всякого гостя золочеными обложками, украшенными накладками и тиснением. Но все это быстро надоедало и становилось пресным. Слишком правильным, как и сама Финдис. Живые цветы нельзя трогать, срезанные нельзя вынимать из ваз. Книги брать можно, но они все скучные. Если стихи — то о цветах, о природе, немного о любви и прочей ерунде. А иногда причудливая форма построения и вовсе имела больше значения, чем содержание. Иримэ любила читать о подвигах и приключениях, о Великом Походе, об эльдар, которые отправлялись в первые путешествия по Валинору. Финдис такое не интересовало. Стоящие на полках трактаты о природе известных земель ничего не говорили о первооткрывателях. В этих покоях маленькая Иримэ чаще всего слышала «Не бери», «Нельзя», «Осторожно», «Это не твое» и прочие уговоры вести себя подобающе. Иногда из вредности хватала что попало, роняла цветы и ломала безделушки, просто чтобы позлить сестру. Финдис редко злилась по-настоящему, просто брала младшую за руку и уводила прочь. Но иногда могла и закричать, а потом долго отказывалась разговаривать и пускать к себе. Прогулки с Финдис тоже не приносили радости. Она всегда знала, куда можно, а куда нельзя. Не лезь, не трогай, оденься потеплее, не забудь поесть вовремя... Скукотища. То ли дело Нолофинвэ и Феанаро! Стоило только сказать им, что мечтаешь о вершинах Пелори или о загадочных южных землях — и скоро уже, дрожа от холода и восторга, любуешься близкими-близкими звездами, озаряющими ледяные шапки серебристо-голубыми отсветами. Или пытаешься приручить огромного мумака — властелина бесконечной жаркой степи. Куда там поесть вовремя? Словом, с Финдис можно было только чинно прогуливаться по улицам Тириона или торжественно присутствовать на праздниках, для всего остального она в компаньоны не годилась. Но это не значило, что Иримэ совсем не любила старшую сестру. Напротив. С ней и правда не всегда получалось поговорить, она не разделяла с Иримэ никаких увлечений, даже лучшие ее картины хвалила с какой-то любезно-дежурной улыбкой. Но без Финдис и дом отца, и Тирион, и весь Валинор был бы пуст. Она всегда знала, как правильно, всегда могла успокоить и объяснить, если запутаешься и не знаешь, что делать. Финдис — ровный теплый свет, незыблемое спокойствие и рассудительность. Она редко поддавалась эмоциям, да и то лишь в мелочах. И во всех бедах и бурях, что постигли после народ нолдор, Финдис осталась хранительницей прежней жизни. Он не поддавалась общему безумию, даже когда оно казалось правильным, она заботилась обо всех и утешала оставшихся за порогом резко изменившейся жизни. Иримэ любила приходить к ней за советом. Финдис всегда посоветует охладить голову, трижды подумать и в итоге отказаться от большей части залихватских идей, а может, вообще от всех. Таким наставлениям Иримэ никогда не следовала, но от них становилось легче на душе. Лишь в Средиземье она поняла, как тоскует по скучной и до зубовного скрежета правильной Финдис. Впрочем, по Фаниэль она тосковала куда больше. Тосковала — но и радовалась. Никого из своей родни Иримэ не считала слабым, а потому не думала, что среднюю сестру Исход и война непременно сломали бы. Нет, конечно, нет. Но Фаниэль казалась совершенно не созданной для всего этого. Она парила над собственной жизнью, словно невесомое облако, которому обязана была своим именем. Порой казалась по-детски наивной, так что Иримэ любила воображать, будто это она — старшая. Фаниэль тоже любила древние легенды, но больше интересовалась не столько событиями, сколько бытом и внешним обликом героев. Если страстью Иримэ стала живопись, то Фаниэль шила лучшие наряды во всем Валиноре и буквально жила этим увлечением. Некоторые злые языки называли ее недалекой, и это выводило Иримэ из себя. Как можно недооценивать искусство за то, что его произведения украшают эльдар, а не стены и здания? Фаниэль будто видела душу каждого, кому шила одежду. Никто не умел так умело и точно подчеркнуть не только достоинства внешности, но и черты характера. Большую часть ее платьев Иримэ выбросила у границы Льдов. Оставила лишь самые любимые — невесомые шелковые, которые не помешают в пути. Тяжело же было бы Фаниэли замерзшими руками шить грубую одежду из шкур, чтобы не умереть от холода! И как же странно Иримэ оказалось потом огрубевшими пальцами доставать из походного мешка и разглаживать нежнейшую валинорскую ткань. Невидимые швы, тончайшая вышивка, сверкающие драгоценные камни... От творений сестры исходили тепло и радость. И светлая печаль по прежней жизни.