***
Полулёжа на большом мягком пледе, расстеленном на свежескошенной траве, Мария и Екатерина общались и смотрели на небо. Высокое, ярко-голубое, с изредка проплывавшими пушистыми белоснежными облачками. В тени раскидистой вишни полуденный зной практически не ощущался, лишь нежно ласкал кожу своими тёплыми волнами вперемешку с лёгкими порывами ветерка, приносившего едва уловимый солоноватый аромат влаги. Пока Катя бегала в дом за огромной миской клубники, у Маши было время рассмотреть участок, который тоже являлся важной частью её детства. Сознание заволокло сладкой пеленой ностальгии. Во времена, когда мир был таким бескрайним и таким неизведанным, во времена их общего детства, каждый проведённый с Катей день был особенным. Каждая поездка на велосипеде навстречу ветру, каждый маленький побег к глубокому карьеру или озеру, обросшему густым камышом, каждый запуск воздушного змея на ближайшем поле имел смысл. Жаль только, что смысл этот оказался понятен лишь спустя столько лет. Участок Екатерины был точно таким же брошенным, запущенным и одиноким, как и её собственный. Грустно вздохнув, Маша посмотрела на небольшой серый домик с покрывшейся мхом крышей. Казалось, только вчера в нём горели окна и неизменно был слышен мелодичный голос бабушки Кати, подпевавшей бессмертным советским песням. Из состояния укоренявшейся тоски Марию вывел бархатистый смех подруги, приглашавшей её рухнуть рядом с ней на пушистый плед. Слово за словом у девушек завязалась оживлённая беседа, и они заливисто смеялись, периодически отправляя в рот спелые красные ягоды. Подруги разговаривали, казалось, бесконечно. Обо всём и обо всех. О прошлом, настоящем и будущем. Шутили, смеялись, грустили, иногда даже почти плакали. Они и не заметили, как небо стало приобретать желтоватый оттенок и застилаться низкими серыми облаками. На деревню ложилась спасительная прохлада и свежесть наступавших сумерек. Догорал очередной знойный июньский день, а вместе с тем, чтобы утром разжечься снова, догорало и солнце, подсвечивая облака снизу своим огненным свечением. Летние закаты в их деревне всегда были особенными. Огромное пшеничное поле уходило к линии горизонта, за которую плавно опускался идеально ровный алый солнечный диск. Самый искусный художник окрашивал небо во всевозможные оттенки красного и оранжевого, разгоравшиеся с каждой секундой подобно пламени горевших повсюду костров, обволакивавших округу дымкой и характерным ароматом. А потом розовое свечение бледнело и диск прятался полностью, догорая где-то в глубине. Девушки замолчали, наблюдая за этим таким обыденным, но с тем таким неизменно чарующим природным явлением. Мария слегка запрокинула голову, подставляя лицо налетевшему порыву вечернего ветерка. Впервые за долгое время она почувствовала себя насколько спокойно и насколько в безопасности. Екатерина чувствовала то же самое, и потому, окунувшись в эйфорию момента, не говоря ни слова рванула в дом, оставив подругу в недоумении. Вышла она уже со стареньким потрёпанным радио в одной руке и внушительной бутылкой в другой. Широко улыбаясь и виляя бёдрами в такт игравшей из динамиков мелодии, Екатерина в шуточном джентльменском жесте протянула подруге руку, приглашая присоединиться: — Чай, кофе, потанцуем? Задорно засмеявшись, Мария вложила свою ладонь в ладонь подруги, и они отдались танцу. Вначале неуверенному, стеснительному, но постепенно становившемуся всё более и более раскованным. По радио играла популярная пляжная песня и девушки повиновались её бодрящему страстному звучанию. Они держались за руки, то приближаясь, то отдаляясь, вырисовывая восьмёрки бёдрами, отчётливо чувствуя тепло тел друг друга. В тот вечер, под лучами догоравшего солнца, они будто достигли абсолютного единения душ. Словно им поистине удалось наверстать всё упущенное, словно и не расставались никогда. — Что это? — спросила Мария, рассматривая принесённую тёмно-красную бутылку. — Вишнёвый ликёр. Самый лучший. Екатерина взяла бутылку и, ловко открутив крышечку, отпила терпкого напитка. Мария тоже сделала пару глотков. Вначале горло обожгло, заставляя поморщиться, но на смену горькости тут же пришло обволакивающее тепло, разлившееся по грудной клетке. Девушки продолжили танцевать, параллельно передавая друг другу бутылку. Вкус вишни на губах, одновременно и приторный, и кисловатый, отдающий пряными нотками, вперемешку с горячими мотивами игравшей по радио мелодии просто сводили с ума. И неизвестно, что ударяло в голову больше — ликёр или пьянившая умиротворённость момента. Мария обвила ладонями шею подруги, а та в свою очередь положила руки ей на талию, притягивая ближе, и в глазах Екатерины загорелся озорной огонёк. Устав танцевать, девушки опустились на пушистый плед, улыбаясь собственным мыслям. Мария смотрела на клонившийся к горизонту солнечный диск, а Екатерина смотрела на неё. Как горели её рыжие волосы в алом закатном свечении, как мягкие тени ложились на бледную кожу, покрытую россыпью веснушек, как завороженно она смотрела вдаль из-под пушистых ресниц. Изучающий взгляд не упускал из внимания ни единой черты. Катя прикусила нижнюю губу и рот её растянулся в ехидной ухмылке. Мария повернула голову, ощутив на себе внимательный взгляд подруги, и девушки несколько долгих секунд смотрели друг на друга, пока тысячи мыслей в голове путались в единый комок. Достаточно долгих, чтобы понять всё без слов. Почти синхронно подруги потянулись одна к другой и, повинуясь какому-то дурманящему порыву, слились в жадном поцелуе. Они испуганно отстранились, но лишь на пару мгновений, ведь одного того, как зажглось пламя в их глазах, оказалось более чем достаточно. Последующий поцелуй оказался глубже, неистовее. Воздуха уже не хватало, они будто не могли насытиться, обе чувствовали лёгкую приятную дрожь от нахлынувшего возбуждения. Горячие влажные губы Екатерины пробрались ниже, целуя шею и ключицы. С губ Марии сорвался протяжный стон, когда подруга слегка прикусила тонкую кожу. Ладони исследовали её тело и от каждого прикосновения с низа живота разливалась тягучая волна жара и желания. Одним быстрым движением Мария приподняла подол воздушного платьица подруги, и рука её скользнула вниз между бёдрами, поглаживая нежную кожу. Не прерывая поцелуя, Екатерина застонала ей в губы. Ещё несколько таких долгожданных касаний и девушка запрокинула голову назад, хватая ртом воздух. — Я хочу быть ближе. — Так что тебе мешает? Широко распахнутые карие глаза Екатерины с интересом следили за каждым движением подруги. Как ослабли завязки платья, а потом мешавший атрибут одежды и вовсе соскользнул к ногам. Как судьбу платья повторил и кружевной бюстгальтер, открывая взгляду бледную кожу и такие соблазнительные изгибы тела. Когда тонкие пальчики Марии пробежались по позвоночнику, её взгляд затуманился. Мягкие лучи закатного солнца ласкали покрывшуюся мурашками оголённую кожу. Мария жадно впилась губами в губы подруги. Языки сплелись, дразня и лаская друг друга. Клубничная сладость смешалась с обжигающей крепостью вишнёвого ликёра. Их тела уже горели от нетерпения, сердца колотились в унисон. Екатерина помогла подруге освободиться от одежды и одним уверенным движением уложила ту на плед, оказываясь сверху. Мелкими влажными поцелуями она принялась покрывать часто вздымавшуюся грудь, низ живота, двигаясь ещё ниже. Её дыхание обжигало, заставляло извиваться в истоме. Екатерина сжала ладонями бёдра подруги, прокладывая дорожку из огненных поцелуев. Сантиметр за сантиметром. Неспешно, дразня… Это была безжалостная пытка, тем не менее настолько желанная, что хотелось кричать. Мария замерла, почувствовав на чувствительной плоти горячие губы. Достаточно горячие, но хотелось обжечься ещё больше. Плавные, нежные, но настойчивые движения языком… Никогда раньше она не испытывала настолько сладостного чувства. Эти движения погружали в мутную дымку, заставляя забыть обо всём на свете. Через некоторое время Мария впилась дрожащими пальцами в мягкую ткань пледа, словно тот был последним оплотом перед падением в мир острых всепоглощающих ощущений. Девушка запустила руку в волосы Екатерины, поглаживая, и притянула подругу к себе, впиваясь в слегка припухшие губы. Воздух вокруг достиг своей, казалось, пиковой экстремальной температуры, и даже периодически налетавшие порывы ветра были не в силах остудить эту безграничную страсть. Мария, ощутив, как сильно дрожало тело подруги от возбуждения, села напротив и раздвинула ноги. Екатерина, не медля, повторила её действия. Почувствовав друг друга, обе не сдержали хрипловатого стона. Даже малейшее движение приносило тягучее, обволакивающее удовольствие, проникавшее в каждую клеточку разгорячённого тела. Мария потянулась к подруге и скользнула языком между её приоткрытыми губами, заглушая громкие приторные стоны. Накрыла грудь ладонями, слегка сжимая. Движения навстречу друг другу слились в единый страстный танец. Девушки запрокинули головы, закрывая глаза от блаженного удовольствия. Они балансировали на грани, неотрывно смотря друг другу в глаза, находя в них отражение глубокого взаимного желания. Дрожь по всему телу дарила ощущение эйфории, хотелось, чтобы этот момент длился вечно. Девушки одновременно вздрогнули, на несколько секунд затерявшись в бесконечности ощущений, сладких и пряных, в точности как тот вишнёвый ликёр. Мария и Екатерина легли рядом в попытках восстановить сбившееся дыхание. Оставили на губах друг друга короткий трепетный поцелуй. Мягкие оранжевые лучи ласкали их разгорячённую кожу. Солнце уже почти село и оттого округа будто была покрыта золотисто-янтарной дымкой. Происходившее казалось сказкой, чем-то настолько волшебным, что сознание отказывалось в это верить. Подруги ещё долго лежали в обнимку, провожая заходившее солнце взглядом. И всё вокруг казалось обеим настолько правильным, настолько важным, словно без этого их жизнь не обрела бы смысл. Словно, не встреться они вновь, безвозвратно утратили бы что-то невероятно ценное. В тот тёплый июньский вечер они забрали не только тела друг друга, но и сердца. И стоило только последним сантиметрам солнечного диска скрыться за горизонтом, как какой-то незримый паззл вдруг сложился воедино. И течение времени вдруг перестало казаться таким уж беспощадным, и в душе стало так хорошо, так светло, так тепло… Всё будет правильно. На этом построен мир. Закончился ещё один из летних дней, но новая глава их жизни, где они уж точно больше никогда не отпустят друг друга, только начиналась…Saudade
17 июня 2022 г. в 18:32
Примечания:
Saudade (порт.) – острое переживание «наличия отсутствия» и стремление к безвозвратно утраченному.
Это был один из тех дней в конце июня, когда предстоящую грозу можно было физически ощутить в воздухе. Воздухе по-летнему душном, но тем не менее приятном, с характерным землистым ароматом такой ожидаемой свежести.
В полдень, когда палящее солнце зашло в зенит и жара достигла своего пика, небо затянуло спасительной пеленой сероватых облачков. И словно сама природа затихла, впадая в послеобеденный сон, для приличия оставив лишь щебет птиц и шелест листвы.
Тишину деревеньки, в которой находилась от силы дюжина людей, нарушил шорох шин по гравию. Красный кроссовер, почти проползя разбитую дорогу, остановился у давно рассохшейся собачьей будки.
Дверца медленно открылась и из машины вышла молодая девушка в обтягивающих чёрных джинсах и такого же цвета топике. Солнечные лучи играли в её медно-рыжих волосах, водопадом струившихся по оголённым плечам. Полной грудью вдохнув пьянящий приторно-медовый аромат акаций, что росли вдоль дороги, Мария улыбнулась своим мыслям, по-детски сморщив веснушчатый носик.
Закрыв машину, девушка сделала несколько шагов вперёд, обходя многочисленные ямки и отмахиваясь от приставшей к ней осы. Мария так и стояла несколько минут, не в силах и дышать от щемивших грудь ощущений. За спиной — огромное поле, по которому ездили комбайны и важно расхаживали аисты, а перед ней — богом забытая деревенька. И дом. Двухэтажный дом из красного кирпича со ржавыми решётками на окнах.
Мария вздрогнула. В ушах звенел задорный детский смех, смех рыжеволосой девчушки, когда-то рассекавшей ветер на велосипеде по этой самой разбитой дороге. Сейчас же это место выглядело тоскливо, почти убого. Оставленные остывшие дома, сараи с обвалившимися крышами, заросшие высокой травой участки, накренённые облезлые заборы с выломанными калитками. Все давно уехали отсюда, перебрались в город в поисках лучшей жизни.
Обведя пустым взглядом улицу своего детства, Мария почувствовала себя как никогда раньше одиноко. Ей безумно хотелось бы, чтобы время там остановилось ровно на том моменте, когда они с семьёй покинули это место. Но нет. Тогда, будучи маленьким наивным ребёнком, запрыгивая в старенькую дедушкину «Мазду» с букетиком ромашек в руках, она и вообразить себе не могла масштаб своей потери. И точно так же, как и сегодня, зашелестел гравий и тронулась набитая под самую крышу машина, оставляя за спиной часть чего-то очень важного, её уютное деревенское детство. И время, как и всегда, неумолимо ускорилось, затянув её в болезненный круговорот взросления.
Мария перескочила через крапиву и вышла на тропинку, выложенную вздувшейся плиткой. Она прекрасно помнила, как папа выкладывал эту тропинку, а она с интересом наблюдала, как он вымешивал раствор.
Неспешно прогуливаясь по их участку, девушка и сама не замечала, как улыбалась. Наверное, впервые за долгое время улыбалась самой жизни. Пространство в деревне ощущалось не быстрой рекой, как в городе, а сладкой тягучей карамелью. Рассветом, когда сочная зелёная трава покрыта слоем росы, а на высоких берёзах звучат соловьиные трели. Или закатом, когда размешиваешь в чае щедрую ложку цветочного мёда и наблюдаешь за догорающим на линии горизонта солнцем.
Мария обошла гараж, в котором дедушка постоянно что-то мастерил, деревянный сарайчик, который они с мамой разрисовали изображениями лебедей из её детской книжки, провела рукой по треснувшему уличному умывальнику, в котором ещё и не всегда была вода из ближайшей водонапорной башни.
Подошла к дому и, приподнявшись на носочках, заглянула в окно своей спальни. Вспомнила, как посреди ночи с размаху ударилась головой о спинку кровати и своим криком разбудила всю семью. Как они, пока за окном начинал разгораться рассвет, прикладывали к её лбу мороженое, которое она потом и съела в качестве моральной компенсации.
Перевела взгляд на тёмную широкую лестницу, по которой всегда боялась подниматься на так пугавший её второй этаж. Рассмотрела и почерневшую печку, в которой они с папой запекали яблоки, картошку и собранные на поле колоски.
Дом, в котором раньше бурлила жизнь и неизменно играло радио, теперь, хрипя, тяжело дышал сыростью, плесенью и старой обидой на то, что его бросили. Не в силах вынести этой тоскливой атмосферы, Мария отшатнулась от холодной кирпичной стены и судорожно вдохнула горячий летний воздух, в котором смешалась землистая предгрозовая горечь и сладость цветущих пионов.
Девушка принялась петлять по заросшему огороду, за которым мама всегда с трепетом ухаживала и обсаживала цветами, но взгляд её неизменно был направлен на одно дерево. Большая, наклонившаяся под собственным весом яблоня. Для любого другого — обычное мощное дерево, но для неё — неотъемлемая часть детства, её убежище.
Мария помнила всё до малейшей детали. Как ела в тени этой яблони вкуснейшую бабушкину еду, как подолгу лежала на самой толстой ветке, удерживая свою кошку, чтобы та ненароком не упала, как качалась на закреплённых верёвочных качелях и читала вслух стихи. И ей вдруг стало настолько невыразимо больно, что хотелось кричать.
Один только взгляд на это уже одичавшее раскидистое дерево беспощадно рвал искалеченную душу на части. Мария подошла на негнущихся ногах, приложила обе дрожащие ладони к шершавому стволу и расплакалась. Налетел сильный порыв ветра, и яблоня сбросила несколько гнилых плодов, словно плача вместе с ней.
Заставив себя отстраниться, Мария в несколько шагов пересекла участок, словно пытаясь убежать от собственной боли. Это была уже не ностальгия, это было нечто, колотившее её сердце в мелкие осколки.
Стоя перед высохшими кустами, девушка уже перестала ощущать жгучий поток слёз по щекам. Перед ними всегда росли ландыши, знаменовавшие своим цветением скорый приход очередного беззаботного лета. Под дых с размаху ударило осознание безвозвратно утраченных моментов. А ведь, будучи ещё ребёнком, она забегала в эти кусты чёрной смородины, хватала кислые ягодки и словно попадала в бескрайний лабиринт. Кричала: «Мама, мама! Иди сюда! Посмотри какие высокие кусты! Они выше меня!» И мама, звонко смеясь, за измазанную соком ручку выводила её из этого лабиринта… Ну почему так больно?
— Маша! Машка, ты что ли?
Весёлый голос разрезал давившую тишину. Мария охнула и спешно обернулась, застыв как вкопанная. Перед ней стояла высокая длинноногая красавица в развевавшемся на ветру голубом платьице. Черноволосая девушка с точёными чертами лица, большими карими глазами, вздёрнутым носиком и такой искренней широкой улыбкой, что волей-неволей улыбался в ответ.
— Катя! — Мария взвизгнула и сорвалась с места, обнимая лучшую подругу детства так сильно, как только могла.
— Рёбра поломаешь, — хихикнула Екатерина, хотя сама душила подругу в крепких объятиях.
Спустя некоторое время девушки отпустили друг друга, улыбаясь до ушей.
— Сколько лет прошло… ты такая красотка!
— А ты-то какая! Если б не волосы, не узнала бы, — Катя крепко сжала ладонь Маши в своей.
Они перекинулись ещё, казалось, тысячей комплиментов и миллионом вопросов, стоя посреди пустой улицы под палящим полуденным солнцем. Но им было всё равно и на жару, и на застывший в воздухе зной, ведь спустя столько лет они вновь нашли друг друга. И словно в тот самый момент радость жизни вернулась в эту позабытую деревеньку. Только они уже не девчонки, игравшие в песочнице или прочёсывавшие огород на предмет созревшей клубники, а взрослые девушки, уже нашедшие или просто притворявшиеся что нашли себя в этой жизни.
Когда они дошли до причин своего нахождения здесь, Екатерина вдруг посерьезнела:
— Бабушка умерла на прошлой неделе. Я приехала на пару деньков, чтобы вывезти вещи.
— Нет… Катя, нет… — эта новость встала тугим комом, перекрыв Марии доступ к кислороду.
Перед глазами сразу появился образ Лидии Игоревны, такой, какой она её запомнила: жизнерадостной, вечно смеющейся бабушкой с глубокими морщинами под влажными карими глазами, которая раз в неделю варила им вкуснейший суп из плавленых сырков и кричала надеть кепки пока они хватали велосипеды. Но Екатерина коротко кивнула и у обеих в уголках глаз скопились слёзы.
Мария порывисто обняла подругу, не находя слов, чтобы успокоить ни её, ни себя. Катя в ответ притянула девушку к себе, прижимая так крепко, что обе почувствовали биение сердца друг друга. Не размыкая объятий, Екатерина прошептала подруге на ухо, обдавая кожу горячим дыханием:
— А помнишь, как она приносила нам мытую вишню, а мы ещё и недовольны были?
— Конечно помню. Дурочки мы, — произнесла Мария и из глаз всё-таки брызнули слёзы. Девушки улыбнулись, но улыбка эта вышла чересчур горькой.
Погрузившись в тишину, наполненную бесконечным уважением и светлыми воспоминаниями о бабушке Кати, Маша с трепетом провела похолодевшей ладонью по оголённой спине девушки, путаясь пальцами в завязках платья. Екатерина же опустила руки на талию подруги и зарылась носом в её пахнувшие ванилью волосы:
— Пойдём ко мне? У меня есть клубника и кое-что погорячее.
Девушки разомкнули объятия, звонко смеясь, и Катя, не дожидаясь ответа, взяла подругу за руку и потащила в сторону своего дома.