Всякое может случиться

— Твою мать, — прошептал под нос Разумовский, глядя на расписание и держа палец у строчки «7 урок». — Ты чё, Серый? — из-за спины показался одноклассник Вовка, покусывающий булку из столовой. — Нам замену поставили на седьмой. Физра вместо алгебры, — недовольно пояснил парень, поворачиваясь к товарищу. — Ну так и зашибись! У нас же баскет сейчас, поиграем, развеемся. Успеешь ты ещё учебников своих начитаться, погнали вниз, — попытался приободрить второй. — Ага, с нашим-то физруком, может, ещё ничего. У нас заменяет кто-то, — он ткнул пальцем в записку от руки под расписанием. — Шрен ш ним, Шерёха, пофли, — Вовка доел булку и хлопнул по плечу однокласснику. Разумовский закатил глаза, нащупал резинку для волос на запястье и поплёлся за одухотворённым одноклассником. Мало того, что физра была единственным предметом, который никак ему не давался, так ещё и заменяющий препод. Такие обычно ставили его в игру и редко слышали отмашки по поводу болящей ноги-руки-жопы. Поэтому Серёжа, сжав ручку пакета с физрой и стиснув зубы, зашёл в раздевалку. — О-о-о, смотрите, кто явился! — показался без футболки самый неприятный тип класса — Миха Уваров. — Да отвянь ты от него, — попытался увести в сторону Вовка, который крутился в этих кругах альфачей параллели 11-х. Миха оскалился и, запустив пятерню в вьющиеся волосы, подошёл к Разумовскому ближе. — Да не стесняйся ты! Хочешь, переодеться помогу? — Миха выхватил пакет со скамейки и перевернул вверх дном. Футболка, треники и пошарпанные кроссовки вывалились на кафель. Разумовский нервно вздохнул, не глядя на Миху, поднял вещи и стянул свитер. — А где твой лифчик, Серёнька, — приторно подъязвил Уваров, пытаясь поймать чужой взгляд, — а я так хотел тебе помочь! За спиной послышался хохоток, насупленный Вовка молча переодевался. Разумовский поджал губы и, сменив верх на футболку, стянул джинсы. Уваров, не способный от него отлипнуть, потянул за резинку чужих трусов и резко отпустил. Разумовский замахнулся рукой на чужую, но не успел попасть. — Жалко, я думал, будут кружевные… Ну, ты хоть ко вторнику постарайся, а? — Миха мерзко ощерился и, наконец, поймал взгляд одноклассника. Позади послышались голоса товарищей: — Мишаня, да забей ты на него! — Сдался он тебе! — Погнали в зал, че с этим перетирать! Уваров отвернулся от Разумовского только на считанные секунды, чтобы ответить друзьям: — Вот когда этот педик, — он обернулся и ткнул в чужое плечо пальцем, — волосёнки свои обстрижёт и перестанет на бабу походить, тогда и отстану, — он снова развернулся к друзьям, чтобы получить необходимые овации. Парни заржали, Вовка только хмыкнул, влезая в кроссовки. — Вовчик, чего не смеёмся? Или ты с ним в одну голубую секту ходишь? — Миха снова повернулся, глядя на недовольное бледное лицо Серёжи, — Признавайся, Серёнь, ты тут моих людей завербовать пытался? Разумовский поднял голову и посмотрел в глаза Михе. — Мишенька, ты что, латентный? — Разумовский натяжно улыбнулся, зная наперёд, что за этим последует. Пацаны сзади не успели фыркнуть в кулак, как Уваров, злобно выпалив «Чё?», отправил крепкий кулак в чужую скулу. Серёжа, уже давно привыкший к таким разборкам в раздевалке, даже не пискнул. Присел на скамейку, потирая ушиб, снял резинку с запястья и закрутил гульку из волос на затылке. — Прости, Миш, на физ-ру волосы убираю, — крикнул вслед уходящему однокласснику. Миха оглянулся и сплюнул к ногам Разумовского. Толпа вывалила за ним, только Вовка задержался и шепнул: — Ну чё же ты лезешь? Ходил бы в сортир переодеваться, он бы и не трогал тебя! — Вова завязывал шнурок на спортивках. — Ещё чего! Он и в туалете меня достанет, со своими «голубыми», — он передразнил чужой голос, — наклонностями. Вова только эх-нул, и, махнув рукой на одноклассника, вышел из раздевалки. Разумовский прикрыл дверь. До урока ещё минут 5 точно. Как обычно, он до последнего решил торчать в раздевалке, потому что в зале без физрука он мог ещё наслушаться, впрочем, уже и препод не смущал Уварова и компанию. И если компания не трогала Разумовского «без повода», то вожак старался при любом удобном случае выкинуть лишнюю остроту, над которой все обязательно посмеются, а Володя — Вова, только хмыкнет. Именно Володю Серёжа признавал самым разумным созданием среди обезьяноподобных парней-одноклассников. Он, конечно, держался за эту компанию, чтобы не получать самому, ведь он был и мягковат, и не такой «мужественный» в представлении остальных, и не поддерживал их шуточки, но всё-таки считался «своим». Да и с Серёжей тусоваться он не мог — заподозрят в измене клану. А второго-то туда никогда не примут, чему он только рад. И Вовка бы пригрозил им, и не кулаком, а какой-нибудь комбинацией из каратэ, по которому у парня какой-то там пояс, но не мог. Надеялся доучиться и забыть про этих людей. Серёжа же каждый раз напоминал, что в универе Володя прицепится к подобной компании и эта привычка последует за ним повсюду. Вовка же отвечал, что они оба собираются на программистов поступать, поэтому и компания у него будет получше, например, сам Разумовский. Вове не хватало какого-то стержня, который был у Разумовского, который заставлял его выдерживать любые откровенные издёвки. Поэтому, пока откровенные дебилы класса его не видели, он мог и поболтать с Серёжей, но тут же ретировался с появлением компании на горизонте. Каждый раз рыжий слегка разочаровывался и фыркал. Он знал, что не сможет вытащить этот винтик из огромной машины, что этот винтик — далеко не первый, но всё-таки обидно было и в первую очередь за Вову. Звонок трелью уведомил школьников о начале седьмого урока. Разумовский недовольно поднялся, доковылял до зала и встал к стеночке. Девочки его не недолюбливали, не травили, но и общаться не стремились. Серёжа — не такой, он инородный в этой массе, и все они это чувствовали и думали об этом. Только иногда девочки заговаривали с ним, в основном по домашке или на контрольной. Однажды Ленка, бывшая пассия Михи, в обмен на решение контрольной выходила из школы с Серёжей под руку. Ладошка у Ленки была мягкая, влажная, как и всегда со свежим маникюром, и ему было противно её держать, но он терпел, глядя на кипевшего Миху, который курил за школой с компанией и недовольно следил за ними взглядом. Хлопнула дверь тренерской и болтающие 11-классники мигом притихли, чуть ли не съежившись. Оттуда вышел новый физрук — про него говорили, что всего месяц работает, что он строгий, но весёлый, совсем молодой, но все, кто попадал ему в руки, не могли не научиться играть. Народ быстро побежал выстраиваться по половому и ростовому признаку. — Эй, рыжий, от стены отлип и в начало вставай! — крикнул физрук, вешая на смуглую шею свисток. Послышался смех, Разумовский и впрямь отлип, встав в начало шеренги, являясь самым высоким здесь. Парни переговаривались, что у физрука лицо то ли пафосное, то ли у него нерв защемило, а девочки хихикали и перешёптывались, обсуждая мускулатуру и красивые глаза физрука на замену. Слыша все эти переговоры, Разумовский опять закатил глаза. — Не буду рассусоливать, меня зовут Игорь Константинович, я — ваш учитель физкультуры на ближайшее время, пока Виктор Иваныч не вернётся в строй, — физрук свистнул, — побежали, девочки, кого ждём! — он крикнул это парням, и те трусцой побежали вокруг зала. Девочки потянулись за ними, разглядывая физрука. Он смотрел будто сквозь стену, а они лучезарно улыбались, пробегая мимо него. Спустя шесть кругов физрук снова дунул в свисток: — Разминаемся! А разминку нам покажет, э-э, — он оглядел запыхавшийся народ, — вот ты, рыжий-конопатый, -он указал пальцем в сторону Разумовского и отошёл к стене. Класс встал в круг, Разумовский почти что с ненавистью метнул пару молний взглядом на непоколебимого физрука и начал поворачивать шею в разные стороны. Класс лениво повторял за ним. Пройдясь по основной части упражнений, Разумовский перешёл к выпадам. Парни зашептались: — Смотри, физрук на его жопу палит, что ли? — хихикая, предполагал Бодька — лучший друг Михи. Разумовский только выставил средний палец, беззвучно шепча «завидуй молча». На самом деле, физрук палил, скорее, на трещину в полу, где и стоял рыжий. Последний почувствовал, что Ленка, стоявшая рядом, ткнула его локтем в бок и, делая выпад, шепнула: — Поменяемся? Я после школы могу ещё раз за ручку с тобой пойти, — она хихикнула, жалобно смотря в голубые глаза. — Обойдусь, — Разумовский уступил место перед физруком Ленке, которая делала выпады и приседания, оборачиваясь на физрука, который уже кричал Кольке про травму коленей при неправильном выполнении упражнений. — Закончили! — на весь зал объявил Игорь Константинович, крутя свисток в руках. Бодька выскочил из круга и приблизился к учителю: — Игорёк, давайте игровой урок? Нам Виктор Иваныч обещал! — Бодя оглянулся на пацанов подмигивая, мол, щас всё уладит. Физрук хмыкнул и строго глянул на Бодю, от чего тот смешался: — А Игорю Константиновичу, — он ткнул себя указательным пальцем, — Виктор Иваныч сказал, что сегодня у вас нормативы общей подготовки. — Разбились на пары! Сдаём пресс, отжимания, подтягивания, скакалку, планку, кто сдал — домой! — отрывисто сообщил физрук. Народ кто куда разбрёлся на пары, Разумовский уже глянул на Володьку, но тот пошёл сдавать с Юрцом. Не сильно удивившись — не в первый раз, Серёжа отбил себе свободный кусочек зала и начал с планки. Поставил согнутые руки на пол, вытянул ноги, напряг, как мог, мышцы и опустил голову. Краем глаза он видел, как физрук расхаживал между парами, выдавая указания: — Ну, куда подниматься, дожимай до пола, — кто-то из девочек на трясущихся руках пытался отжиматься. — Не могу-у-у! — промычала порозовевшая Таня. Игорь Константинович присел на корточки: — Ну же, давай, я вижу, руки гнутся. Только локти так не выставляй, повредить можно, во-от так, да, прямо. Лучше меньше, но качественнее, — одноклассница максимально приблизилась к полу и наконец поднялась. — Вот, видишь! А то не могу-у! — он улыбнулся и продолжил своё шествие. Подойдя к Серёже, он хмыкнул и замолчал. Тот высчитывал секунды, чувствуя, как вот-вот рухнет на пол. Мышцы рук горели, лицо горело, спина устала — полный букет удовольствия. — Выпрями спину, не прогибайся, — физрук снова присел на корточки и приподнял корпус Разумовского. Тот задышал тяжелее, почувствовал, как пробежались мурашки от чужих рук. — А-а-а-й! — послышался знакомый до боли визг. Лена, ещё полминуты назад висевшая на турнике, резко спрыгнула и схватилась за ногу — видимо, неудачно. Игорь Константиныч подскочил на месте и через секунду стоял перед Ленкой, которая всем видом старалась показать бедственность своего положения. — Что случилось? — он упёр руки в бока. — И-Игорь Константинович, я на турнике зависла, хотела подтягивания сделать, но рука скользнула, я спрыгнула и приземлилась как-то, что у меня теперь щиколотка болит! — жалобным тоном докладывала Ленка. — А зачем ты на турник залезла? Подтягивания же только парни делают, — бровь физрука с нелепым шрамом-молнией на конце изогнулась. — Ну-у, я думала, это для всех, — она виновато-туповато опустила взгляд вниз. — Ладно, пошли давай в медкабинет, хоть забинтуют щиколотку твою несчастную, — физрук легонько прихватил за предплечье хромающую Лену, на чьем лице почти выплыла довольная улыбка. — Хищница, — буркнул себе под нос Серёжа, вышедший из планки. Через пять минут физрук вёл Ленку обратно, в сторону скамеек, придерживая её за предплечье. Та рассыпалась в благодарностях, улыбалась и невинно смотрела на учителя. Тот только кивал, бросая «да не за что», снисходительно улыбаясь. Девочки, увидев эту картину зашептались, забыв обо всех упражнениях. Парни столпились у Михи, который успел поймать очередной приступ ревности к бывшей девушке. — Может он извращенец, а? На жопы смотрит, за руки держит, ты посмотри, — Бодька как обычно подначивал Михин гнев. — Бодя, единственный извращенец здесь — это ты. Он ведёт себя так, как повёл бы себя любой другой физрук. А ты химию сдаёшь и кашу в столовке берёшь, — Володька махнул головой, отбрасывая волосы с лица. — Ты-то, адвокат дьявола, — Бодька недовольно зыркнул на Вову. Миха цокнул, подводя итог происходящему, и утащил Бодю считать его разы на скакалке. Разумовский же, улёгшись спиной на подготовленный мат, согнул ноги в коленях и поднимался, скрипя чем угодно, подсчитывая шёпотом: — Ра-аз, два-а, три-и, четы-ыре, — он мотался туда и сюда с накатившей отдышкой. Рядом оказался физрук. Оглядев разворачивавшуюся перед ним картину, он протянул: — Бодро, но ноги поднимаешь, — они присел напротив чужих ног и ухватился за щиколотки. Разумовский дёрнулся, чувствуя тепло чужих пальцев. Руки у этого мужчины — нет же, молодого парня, были крепкие, горяченные. Он снова поднялся и, глядя на лицо физрука, замешкался. — Быстрее, быстрее работай! — слабо мотивировал физрук. Каждый раз поднимаясь, Серёжа рассматривал чужое лицо и почти сформулировал причину, по которой он не вырвался от Игоря Константиныча. Все прежние физруки были ленивыми или злыми, а скорее это было полное комбо из всех неприятнейших качеств. Игорь же был молодым физруком, простым сам по себе, да и глаза у него добрые, тёмно-серые, сияющие. Серёжа, кажется, понял, почему девочки заглядывались на того. Лицо простое и с правильными, притягательными чертами, блеск в глазах, кожа золотистая, фигура, мышцы, всё тело, пышущее жаром. Из мыслей вырвал подмигнувший физрук: — Ты с открытыми глазами спишь, чудик? Ты уже весь норматив выполнил и перевыполнил, — он поднялся, встряхивая руками, — откуда синяк? Разумовский коснулся холодными пальцами свежей, красно-синей гематомы на лице и отвёл взгляд. — Тебя тут бьют, что ли? — физрук говорил гораздо тише, поглядывая на трудящихся старшеклассников. — Не ваше дело, — Серёжа отвернулся и встал в позицию для отжиманий. Игорь тут же присел рядом, смотрел на парней, тихо и разборчиво проговаривая: — Это тебя Миха так? Или Бодя? — Какая, — он приблизился к земле и выдохнул, — вам, — поднялся на вдохе, — разница, — снова вниз на усталых руках. — Да мне-то никакой. По этим придуркам сразу видно, кто они и что, а по тебе — что ты удачная жертва. Разумовский смолчал. Не доделав ещё пять отжиманий, он поднялся с пола и, зыркнув на физрука, ушёл к турникам. Игорь Константинович покачал головой и пошёл проверять остальных. Девчонки, кроме Ленки, оставшейся сидеть на скамейке, уже убежали в раздевалку. Оставшиеся парни — компашка, выстроились у турника, на котором их рыжий одноклассник пытался подтянуться на измождённых руках. Он кряхтел, напрягался, краснел, едва приподнимался и снова расслаблял руки. Парни не смеялись, только щерились, глядя на эти бестолковые попытки. — Чё столпились? Вы же сдали уже, свободны, — отчеканил физрук. — Группа поддержки, — невнушительно пояснил Миха. Володя хлопнул ему по плечу, что-то шепнул, на что Уваров только вздохнул и отвернулся. Судя по лицу Володи, он молился, чтобы у Серёжи получилось хоть что-то. — Всё, разошлись, урок заканчивается через 2 минуты, — физрук понизил голос и вперился взглядом в толпу. Те переглянулись с Михой, и уловив его настрой, медленно поплыли из зала. Разумовский в надежде, что это касается и его, глянул большими глазами на учителя. Тот только покрутил головой и принялся выставлять оценки за нормативы. Серёжа напрягся в последний раз, потянулся головой и плечами вверх, но не чувствуя сил подняться полностью, отпустил руки и спрыгнул на пол. — Всё, не могу, можно уже идти? — он пытался отдышаться. Физрук поднял глаза из-за журнала, оглядел парня, вздохнул: — Иди, но тренироваться будем. — И вам всего хорошего, — закатив глаза буркнул Серёжа и унёсся из зала. В раздевалке воздух спёртый, тяжёлый, душный. Пот, дезодорант, туалетная вода и минимум кислорода. Миха, вытирая точёный торс, быстро глянул на голую спину Разумовского, фыркнул и отвернулся. Без происшествий собравшись, Серёжа выскочил из школы и зарулил за угол, направляясь к кустам, рядом с которыми он курил в особенно тяжёлые дни. Привычно поворачивая, он почти не заметил фигуру у школьной стены, которая дымила на весь двор. — А вы здесь что забыли? — ругался парень. — Скорее, ты, — спокойно ответил физрук, выпуская струйку дыма. — Курить сюда хожу, — он запустил руку в карман куртки, выудил сигарету из пачки, подпалил и сделал затяжку. — Ты и так ни в какой из возможных форм, ещё и смолишь, — Игорь Константинович протянул руку до чужой сигареты, но её владелец успел увернуться. — А вы — учитель, ещё и физ-кха-кха-культуры, — он поперхнулся дымом и скривил брови. — Учитель — уже не человек? Мои физнагрузки это компенсируют, в отличие от тебя, — он всё-таки дотянулся до чужой сигареты, выдернул изо рта и бросил на асфальт, подмяв кроссовком. — Ну нахера, — расстроенно протянул Серёжа. — Завтра в 8.00 — в зал, подходи в форме, — физрук выбросил свою недокуренную сигарету и утопал в неизвестном направлении. — В отличие от тебя-я-я, — тихо передразнил школьник противным голосом. Небо покрылось мягкими облаками, окрашенными предзакатным солнцем. Серёжа крутил педали умирающего велосипеда под мерный скрип его спиц, смотрел не по сторонам, а залипал в одну точку и чуть не въехал в дерево. Весенний запах окутал город и как будто самих людей, они не улыбались, но что-то цветущее уже пробивалось через их лица. Впереди было лето, а сначала экзамены, к которым он уже был готов, наверное, лучше всех. Фоновая тревожность сбавляла обороты, когда он вот так ехал по городу, думая обо всём и ни о чём, но главное, не об экзаменах. Сегодняшняя встреча с Мишей в очередной раз натолкнула его на мысль, что тот и впрямь латентный. Серёжа-то в себе это давно понял и принял, не старался скрывать или наоборот выпячивать. И сам Уваров ему совсем не нравился, почти не был интересен, разве что служил примером «рыбак рыбака». Но маленький страх, что Миха рано или поздно на него наскочит вне окружения своих шакалов и натворит что-нибудь нехорошее, не отпускал. «Стоит купить перцовый баллончик» — он думал об этом каждый раз, когда видел Уварова на горизонте. Володя же убеждал, что ничего с прикосновенностью Разумовского не случится, что Миха только дразнится, что, даже если того влечёт, он этого не признает никогда. «Так и становятся серийными убийцами, вырастают из таких Мишек». Но ведь он может просто-напросто избить хиленького Серёжу. Да, может физрук на замене и прав насчёт его физподготовки — как минимум хорошо бегать было бы неплохим подспорьем. — Твою-то! — вопил Разумовский с утра пораньше, забрасывая учебники в рюкзак, допивая чай и натягивая кеды. На часах — 7.47, до школы — минут двадцать пешкодралом. Сам не зная, зачем спешит, если планировал проспать индивидуальный урок, он залез в куртку и выскочил из дома — 7.50. Идя быстрым шагом, он периодически поглядывал на дешёвенькие наручные часы и умолял стрелки замедлиться. Дыхание сбилось окончательно — он запыхался и раскраснелся, а лучшей идеей представилась пробежечка до школы. Припустив в первую минуту, он быстро понял, что переоценил свои спортивные способности. Время беспрестанно и тикало, и капало, и отстукивало в висках, а школы и издалека не видно. В школу забежал на последнем издыхании и так, будто он бежал всё это время с парой костылей. Порозовевший, вспотевший и усталый постучал в дверь тренерской. Ждать ответа пришлось недолго — дверь распахнул энергичный заменяющий физрук с чашкой чая в левой руке. — Конья-чок при-хлё-бываете? — в попытках отдышаться, проговорил Разумовский. — Ага, тебе плеснуть? Хотя, у тебя сейчас, кажется, сердечный приступ случится, не стоит, — физрук оглядел его с головы до ног, подмечая, что старшеклассник пришёл-таки даже в форме, — Ты марафон бежал? — Почти. От дома до школы, — кое-как выговорил Серёжа, держась за дверь рукой. — Зря. Ты к школе подходил в 8.02, то есть уже тогда опоздал, — физрук аппетитно прихлебнул из кружки. — В смысле? — он поднял на учителя ошалелый взгляд. — В смысле — тренировки не будет. Не люблю, когда опаздывают. Разумовский вытаращился, отпустил дверь и сжал кулаки. Изобразив моську недовольного опоссума, ответил: — Вы издеваетесь? Я нёсся сюда ради вашей сраной тренировки, чтобы вы меня развернули? Первый урок через час, мне домой бежать что ли? — оттарабанил он и выдохнул. — Ну, вот и молодец, считай, у тебя сегодня беговая тренировка была. Минут через пять можешь присесть в зале, или в библиотеку пойти, главное не сразу, а то тебя точно тогда «Кондратий хватит». — Мне кажется, или вы му, — договорить не успел, — Субординация! — отрезал физрук, — Не забывай, что я всё ещё имею право докладную на тебя написать. — Пишите, что хотите, — он прошёл внутрь тренерской и плюхнулся на стул с мягкой обивкой. — Во даёт! Ты бы так с Уваровым балакал, — физрук сел рядом и полез в электронный журнал. — А что с ним говорить? Гопник обыкновенный, — хмыкнул Разумовский, вытягивая ноги вперёд. — Ну, как минимум, честь отстоять. Разумовский только фыркнул и встряхнул взмокшие волосы пальцами. В тренерской пахло кожей от мячей и кучей старых бумаг, которые грудой были свалены под окном. — Чаю хочешь? — не отрываясь от ноутбука, спросил Игорь Константиныч. — Можно, — точно также не отрываясь от мобильного буркнул старшеклассник. Физрук дотянулся до чайника, ударил по кнопке, через несколько секунд чайник загудел. Физрук достал две чашки, поставил на стол, забросил по пакетику, отвлёкшись от происходящего вокруг. — Алё! — высокий крик Разумовского выдернул его из транса. — М? — физрук повернул голову. — Я говорю, вы долго ещё у нас вести будете? — Разумовский изогнул брови, уставившись на мужчину. — Оставшийся ме-, -он оборвал фразу и поправился, - неделю, -развернулся обратно к чашкам, надеясь, что парень не вдуплил. — Месяц? — переспросил Серёжа. — Я сам пока толком не знаю. Брякнул неделю, чтоб вы тут не страдали все. Я ж знаю, что Витя не отмечает пропуски, отличникам ставит годовые пятёрки, даже если видел их пару раз в жизни. Да и одиннадцатые он до последнего вёл, жалеет вас, — физрук протянул чашку старшекласснику. — А вы типа правильный? — Разумовский отхлебнул кипятка и тут же скривился. — Ну, ты чё, горяченный же! — волнение заблестело в глазах напротив, — А что это вообще значит — правильный? Я вряд ли правильный, как принято понимать. Я просто хочу, чтобы вы хоть на 45 минут отрывались от учебников, двигались, подтягивали форму. Это никогда лишним не будет, — физрук уселся обратно за стол. — Ммм, — без интереса промычал парень, — а сколько тебе, — оправился, — Вам лет? Вы вроде молодой, но делаете вид, что вас жизнь помотала. Физрук ухмыльнулся и повернулся к старшекласснику: — А сколько дашь? — Нисколько! — хохотнул Разумовский. Игорь шутку не оценил и насупился. — Окей, не знаю… Двадцать семь? — младший громко отхлебнул из кружки. — Двадцать один, -отчеканил физрук. Глаза Разумовского округлились, и он бы театрально прыснул чаем, но удержался и поставил чашку на стол. Сложив в уме одно с другим, он поинтересовался: — Какой-то вы молодой для учителя. Физрук дёрнулся и зацепил локтем чужую чашку, остатки горячего чая убежали на джинсы парня. — Ёперный театр, извини! — физрук опешил, увидев старшеклассника, который одновременно зашипел от боли и сообразил лицо, полное гнева. Разумовский, в страхе, что сейчас штаны приварятся к ногам, стянул джинсы и махал над обожжённой кожей руками, где-то в глубине сознания понимая, что чай был уж не настолько горячим. — Не смотри на меня, извращуга! — просипел юноша, метнув пару молний в учителя. Тот только поднял руки и встал лицом к двери: — Прости, ловкости не хватило. Я могу на веревку повесить джинсы, чтобы у окна подсохли быстрее, — виновато предложил физрук. — Делай, что хочешь. Не пялься только, — парень кинул джинсы на пол рядом с учителем. Физрук возмущённо повысил тон: — Да я и не пялился! Придурошный, — он цокнул, но джинсы поднял. Не глядя, как и обещалось, дошёл до верёвки и зацепил штаны прищепками: — Я ща вернусь! — громко бросил физрук и вылетел из тренерской, хлопнув дверью. — А ключ? — крикнул в ответ парень, но дверь уже закрылась, — Недоумок! — крикнул он, видимо, двери. На столе физрука был полный развал. Папки, бумаги, карандаши с ручками, пачка чая, эспандер, блокноты. Серёжа поглядывал на бардак и отводил взгляд, потом снова возвращался к нему глазами и, обречённо вздохнув, стал собирать по кучкам бумаги, ставить письменные принадлежности в стакан, складывать папки в общую кучу. Когда таки сумел навести порядок, он обнаружил блокнот с надписью «Ежедневник». Интерес превысил приличия, и парень пролистал его до последней расписанной страницы. Пробежался взглядом: тренировка, переписать лекции, записаться в тир — Серёжа приподнял брови, — заполнить журнал 11А, позвонить Лене — зачёркнуто, сверху написано «заехать к Лене» — брови поднялись на самый верх, желая вскочить на макушку. — К Лене? К Ленке Киренской, что ли? Точно извращенец! -в секунду пробежало в рыжей голове. Данный тут же самому аргумент, что вряд ли за день Ленка успела охмурить физрука, почему-то тут же был отброшен. Разумовский захлопнул ежедневник и бросил в кучу папок, скрестил руки на груди. В голове работали все шестерёнки, продумывая план. Рассказать Володьке? А смысл? Пойти к завучу? Улик по факту-то и нет. Сказать Михе? Пошлёт. Хотя, услышав о Ленке, может и поверит. Правда, физрук его сам раскидает. Стоп, нет, он же супер-правильный. Значит, Миха его поколотит, что обязательно выплывет наружу, начнётся скандал, разбирательства. Поразмыслив, он решил, что на следующей такой тренировке он с этим физруком на замену обязательно поговорит. А если что, то и к родителям Ленки сходит. Если физрук не поймёт, то потом пусть и расхлёбывает. Сразу сдавать физрука-педофила он почему-то не захотел, не то пожалел, не то ещё что. Взгляд упал на настольные часы: 8.40. Пора выдвигаться. Может, Вовку выхватить потрындеть удастся, пока его компашка курит перед школой. Старшеклассник поднялся со стула и стянул штаны с верёвки. Почти высохли, пятно едва видно на чёрных джинсах. Залезая в джинсы, он, прежде чем увидел, услышал открывающуюся дверь. На пороге стоял Володька. С его лица в этот момент хоть картины, хоть карикатуры рисуй. Глаза по пять рублей, кровь к щекам прилила, ноздри раздулись. Отойдя от мгновенного шока, Вова зашёл внутрь и захлопнул дверь, держась за ручку, вдруг, кого ещё принесёт. — Ты чё тут забыл! — выпалили оба хором. Серёжа смешливо хмыкнул и, наконец, напялил джинсы. — Не-не, это ты что забыл, — Володька скрестил руки, как он делал всегда, когда был недоволен или смущён. — Да на тренировку пришёл, — пояснил первый, рыща по карманам. — Ага, я вижу, на какую «тренировку» ты пришёл! — Ой, давай только без сальных шуточек вашей компашки. Я пришёл на тренировку, но опоздал на пару минут, физрук мне разрешил в тренерской посидеть, чаю вон заварил, правда, потом этот же чай на меня и пролил, — тараторил он, наконец одевшись. — Так это он специально пролил! Серёг, только честно, он тебя совратить хотел, а? — Володька тонул в собственном волнении. — Брось! Ты бы видел его рожу, когда я джинсы снял. Он, наверное, думает, что и детей в капусте находят, — Серёжа пытался вселить спокойствие в товарища. — Точно? А то растление малолетних — это, вообще-то, статья. — Как мы занервничали! А когда мне твой Миха пиздюлей раздаёт, не нервничаешь? Да и через девять дней я уже не малолетний, если ты вдруг забыл, — Разумовского злил этот разговор. Володька опешил, стал что-то мямлить, но все-таки выговорил членораздельно: — Ну, это другое! Нервничаю, конечно, а что я могу? Он же мне сам потом отвесит! — Володька потупил взгляд, понимая, что брешет. — Ясно всё с тобой, герой-защитник. Себя, блин, защити для начала! — Серёжа прихватил рюкзак и подскочил к двери, — А я тебе такую новость рассказать хотел! Не дождёшься теперь! — он вышел из тренерской и захлопнул дверь. В зал зашёл физрук с журналом в руках. Не заметив его, Серёжа выскочил куда подальше из этого дурдома и понёсся по лестнице. Старые обиды на Володьку, физрук-придурок, незапланированная утренняя пробежка — такое себе утро. Физрук проводил его ошалевшим взглядом и всё-таки вернулся в кабинет. Навстречу ему вылетел Володька, бросив недовольное «здрасьте», выбежал из зала. Окончательно потеряв нить, физрук всё-таки попал в тренерскую. Приятная расстановка вещей на столе вытащила из него улыбку, он мысленно поблагодарил строптивого ученика и принялся за журнал. Серёжа доплёлся до кабинета математики, плюхнулся на предпоследнюю парту и, вытащив тетрадь с ручкой, подложил руки под голову и смотрел сквозь спину впереди сидящего одноклассника. В небе гулко громыхнуло, в кабинете поубавилось света. Через несколько минут крупными каплями заторопился дождь, замачивая асфальт, деревья, окна. Серёжа и ухом не повёл — настроение свалилось на самое днище. За спиной кто-то плюхнулся на последнюю парту и потрепал его за плечо. — Во-о-ова, — недовольно прогудел несчастный, поворачиваясь к товарищу. — Серёнь, ну чё ты, в самом деле! Надулся как мышь на крупу… Хочешь, до ларька после школы сходим, я тебе сигарет куплю, а? Заодно расскажешь новость, — Володька уже пару месяцев как стал совершеннолетним, что Разумовский бессовестно эксплуатировал. Он хмыкнул, оценивающе оглядел одноклассника: — Не после уроков, а вместо физ-ры. Не хочу пересекаться с Ним лишний раз, — Серёжа отчеканил и отвернулся к себе. — Он всё-таки? — шепнул Вова. — Нет! — прошипел Серёжа, увидев, что в класс ввалился Миха с шайкой. Володька, на удивление, не отправился к ним, а остался сидеть там же. Компания с сомнением поглядывала на Вовку, что-то показывала руками, но он только покачал головой. Прозвенел звонок, Мария Валентиновна, оголтелая и промокшая, забежала в кабинет. Бросила на парту Серёжи папку с работами пятого класса, шепнула что-то в роде «Выручи, золотой!» и, сообщив всем о том, что завтра итоговый пробник по математике, унеслась на репетицию последнего звонка со своим классом. — Ничего нового, -буркнул Серёжа. Старшеклассники разговорились, Разумовский безжалостно ставил минусы в работах пятиклашек. Под руку попалась работа Костика Уварова — младшего брата Михи. Костик был безобидным малым, по крайней мере, пока, часто отсиживал уроки в библиотеке, увлёкшись очередной книгой, которая не выдаётся на дом, в мае собирал букеты из ромашек и дарил любимым учителям, но с техническими науками у него были отношения никакие, как и у старшего братца. Серёжа, расставив минусы и поставив натянутую тройку, поднял листок вверх и с вызовом заговорил: — Уваров, а у вас в семье все такие тупые, или только вы с Костей? — тройка на листе бросалась в глаза, полкласса повернулась на Разумовского. Миха тут же повернул голову в сторону одноклассника и показал своим, что разговоры отменяются. Сжав кулаки и уставившись на неприятеля, он пошёл в бой. — Ты бы чаще думал, когда рот открываешь. Или у педиков не принято? — Уваров быстрым движением снёс тетрадь, ручку и работы пятиклассников с чужой парты. Адреналин просочился в кровь рыжего. Забираться в пасть к тигру он любил, но всё-таки надеялся, что Уваров хотя бы не убьёт его. — Вставай, чё сидишь? Или тут начнём? — Уваров цедил сквозь зубы. Серёжа поднялся: — Мишенька, чего разнервничался? Ну, хочешь, я тебя сейчас успокою, настроение приподниму? — он вызывающе оскалился, глядя однокласснику прямо в тёмные глаза. — Я тебе щас подниму! — забасил Уваров, схватив Разумовского за толстовку и подтягивая к собственному лицу, — Да я тебя! Я тебя! Я тебе щас как трахну в бубен, имя своё забудешь! — Уваров, ты ошибся, наверное. Правильно будет «я тебя щас трахну». Ты бы не загуливал русский, тебя люди понимать перестанут скоро! Класс, с большим интересом и озорством наблюдавший за представлением, загоготал, кто-то даже присвистнул. Кто-то фоткал, кто-то снимал, Володька ошарашенно разглядывал двух товарищей и побаивался разнимать. Уваров закипал и никак не мог принять ответственное решение, ударить несчастного или что похуже. Додумать не дали, дверь распахнулась, и класс мгновенно утих. — Уваров! — заорал вошедший учитель и в полторы секунды оказался у него за спиной. Беднягу Игоря Константиныча Мария Валентиновна попросила присмотреть за одиннадцатым классом. Серёжа выдохнул. Пришло спасение, откуда не ждали, хотя он бы ещё поучаствовал в творящемся цирковом представлении. Уваров расстроенно отпустил того и повернулся к учителю. — Уваров, за мной. Разумовский — завтра в 8.00, на стадион. Без опозданий! — строго отчеканив, физрук прихватил Миху за плечо и вывел из кабинета. Класс, отойдя от пережитого, выдохнул и заболтал. Серёжа плюхнулся рядом с Володей, пока вожака отчитывали в рекреации. — Ты жив вообще? Больной! — Володька испуганно оглядывал друга. — Живее всех живых, — бросил тот. — Пипец Михе теперь… Физрук был злой, как чёрт! Уверен, что хочешь прогулять сегодняшний урок? А ведь он и завтра с тобой уединиться захотел, посмотри-ка, — задумчиво проговорил Вова. — Теперь я ещё больше хочу прогулять его урок! Мне ещё нотации читать начнёт, обойдусь. — Так он тебе в два раза больше завтра тогда прочтёт! — Всё, Вов, забей. Я не в настроении это обсуждать. Завтра и так натерплюсь. Каким у нас физ-ра? — Пятым, — раздосадовано ответил товарищ. — Ну и зашибись! Шестым инфа, седьмой — репетиция. Свалим после четвёртого, — Разумовский ободряюще подмигнул. — Не могу. Я с тобой с физ-ры свалю, потом надо вернуться. Мне на репетицию надо. — Далась тебе эта репетиция! — парировал Серёжа, собирая с пола работы пятиклассников. — Далась, блин! Я вальс танцую. Не хочу подводить. — Поня-я-ятно, — Серёжа занялся проверкой оставшихся работ. Уваров, охолонувшийся и притихший, вернулся в кабинет. Плюхнулся за парту, ни с кем не говорил и пялил в стену. — Наподдали вашему главарю, — заметил его главный недруг. — Брось. Через урок уже вернётся в форму, — ответил Вова, принявшийся за пробник. День тянулся медленно. Дождь периодически прекращался, но возвращался уже с новой силой. Капли тарабанили по стёклам, сбегали с крыши, наводили тоску. Уваров так и не заговорил, сидел в мобильном или так и пялил в стену. Такая перемена помогла Вовке весь день просидеть с Разумовским и болтать вместо занятий. Прозвенел звонок на перемену после четвёртого. Первой из кабинета энергично выбежала Ленка, предвкушавшая встречу с уже любимым учителем, что Миха упустил из виду. Увидев Ленкино одухотворённое лицо, Серёжа съёжился, вспомнив о находке в тренерской, и утащил Вовку к выходу из школы. Улица встретила запахом свежей зеленущей травы, цветущей черёмухи и мокрой земли с асфальтом. Изредка с неба моросило, на улице похолодало. — Люблю грозу в начале мая! — довольно протянул рыжий. — Ага, и кеды насквозь промокшие. Чудесная погодка, — пробурчал Вовка, обходя очередную лужу. — Не бухти! Месяц в этом дурдоме, и мы свободны! Экзамены сдадим, поступим, и забудем об этой школе несчастной. — Ага, — отвечал Вова, почти не слушавший, — тебе Мальборо, как обычно? — Да, давай с ментолом. Вова скрылся в ларьке, Серёжа огляделся, съёжился от окружающей сырости и влажности. Экзамены на носу, все как с ума с ними посходили, а он какими-то глупостями занимается, не переживает, не зубрит ночами, не помнит о них, пока Вовка не заноет, что пробник ниже 90 написал. Тот-то явно рвался вперёд, только бы поступить, будто жизнь на этом успешно завершится, и больше его ничего не озаботит. Что там, в этой новой жизни? Оба слабо представляли. Один слегка дожидался, знал, что это будет что-то новое, интересное, затмевающее всё прошедшее. И Вовку хотелось в это будущее взять, хотя, скорее, за руку затащить. Вовка, наверное, был единственным для Серёжи человеком, которого он осчастливить хотел. И не из-за каких-то особых чувств, нет, просто видел, что Вовой управлять легко, и что в жизни ему будет не так-то просто. Его подталкивать нужно, поддерживать. С компашкой он, конечно, совсем не такой — серьёзный, уверенный, а со стороны для своего друга — смешной. — Эй, курилка картонный, лови! Серёжа быстро развернулся и протянул руку, чтобы поймать пачку. Та угодила прямо в ладошку, и Серёжа предвкушающе улыбнулся. — Куда пойдём урок загуливать? — Вова заметно не то повеселел, не то занервничал. — Хм, каверзные у тебя вопросы. Вон, видишь дом, — он указал пальцем на дряхлую панельку, — пойдём за него, там скамейки есть и куст дикой клубники, или земляники, чёрт разберёт! — Серёжа, уловив энергию, понёсся вперёд. Володя улыбнулся и поплыл за ним. Дым растекался в воздухе струйками и собирался в облако. Разумовский медленно курил, вдыхая тлеющий табак и ментол. — Если эти сигареты уйдут из продажи, я повешусь, — протянул он. — Ну тебя! И ведь не надоело… Дай-ка сюда, интересно, что там в этих ваших сигаретах такого. Серёжа неуверенно глянул на друга, но пачку раскрыл и протянул в его сторону: — Уверен? Ты безвольный, Володя, подсядешь. — Не надо меня Володей называть, я ж просил. Не подсяду, — он вытащил сигарету из пачки, взял зажигалку со скамейки и подпалил. — Прикуривай, щас затухнет же! — поучал Серёжа. Володя сделал длинную затяжку и тут же выплюнул дым, потому что бедолагу настиг приступ кашля. — Фу, будто горелой шиной дышу! — отплёвывался Володя, но сделал ещё затяжку. Он кашлянул ещё раз, но к четвёртой затяжке кашель утихомирился. — Ну как? — Терпимо и вонюче. Как ты кайфуешь-то с этого только? — Не знаю, уже и не помню, как начал-то. Не от лёгкой жизни! — Разумовский сделал вид, будто он — какой-то бывалый солдафон, видавший виды, чем вызвал хохот Володи. Докурили молча. Капли с деревьев падали вниз, заполняя лужицы. На асфальте у дома были нарисованы классики, цветы, домик, солнце, кружевные облака. Серёжа завис, разглядывая рисунки и понимая, что в его детстве такого и в помине не было. Только учебники, да чокнутые родственники-усыновители. Ни классиков, ни домика, ни солнца. — Серёж? — Вова легонько пихнул его локтем, пытаясь вызвать в реальный мир. — А? Урок кончился? — он встрепенулся, будто бы отошёл от сна. — Не-е-е, ещё минут двадцать. Я не о том, — голос у Володи был такой, каким был всегда, когда он волновался. Не дрожащий, слегка высокий, и говорил Володя обычно с большей расстановкой. Он отбросил волосы от лица. Серёжа вопросительно дёрнул головой и поправил выбивающуюся прядь на своей голове. — Я поговорить хотел. Не знал только, когда и с чего бы начать… С чего в таких случаях вообще начинают? — он нервно рассмеялся и отвёл взгляд. — Владимир, вы меня пугаете, — иронизировал Серёжа, — кстати, я же тебе новость так и не рассказал! — Подождёт твоя новость, у меня поинтереснее есть, — ответил Володя, не глядя на друга. Серёжа замолчал. Тихо наблюдал, как товарищ собирается с мыслью и треплет в руке брелок, снятый с ключей. Вспомнился случай, как они упёрли киндер из магазина, ещё в средней школе, лет пять тому назад. Серёжа слопал шоколад, а Вова забрал себе брелок. — В общем, в таких случаях банальщину какую-то говорят. Хотя случай, наверное, не такой уж и банальный, — Володя топтался на месте. — Не томи, Онегин! — Разумовскому будто воздушно-капельным чужое волнение передалось. Вова прокашлялся и наконец поднял взгляд: — Знаешь, я это, кажется, всегда знал подсознательно, просто сам от себя таил, отказывался. А теперь согласился, и таить больше не хочется. Ты мне нравишься, Серёж, — Вова снова прокашлялся, будто на него нашёл приступ. Разумовский было открыл рот, но сам не понимал, что вообще говорить. А что говорят в таких случаях? Ты мне тоже? Но ведь это не так. Совсем не так. Серёжа знал себя слишком хорошо. Если бы Вова ему нравился, он бы ему на шею прыгнул и зацеловал. А сейчас от этих слов внутри даже не повернулось ничего. Вот тебе и потаённая дружба. Сначала его накрыла жалость — Вова всё-таки среди гомофобов тусовался. Так ещё и чувство его не взаимно, насколько это возможно. Потом накрыло сомнение — а если это подстава? А за тем деревом Миха с компанией снимают всё на мобильные, в паршивом качестве, но этого достаточно, чтобы порадовать школу. Он отмёл и эту мысль — Володя неспособен. Да и Серёжа видел искренность, открытость Володи в этот момент, а особенно — его хрупкость. Что сейчас не скажи и не сделай, он треснет и начнёт сыпаться, как битый хрусталь. И вот эта-то Володина хрупкость подбешивала Серёжу, потому что в ней он и себя узнавал. И теперь на смену остальным чувствам пришёл гнев, который бы лучше попридержать. Если он дорожит этой дружбой — а он точно дорожит, то не станет разбивать Володю. Наверное, это и не худший вариант. Худшим он воспользовался. — Э-э, хорошо? Мне надо всё обдумать, окей? Как решу что-нибудь, сразу тебе сообщу, договорились? Такие вещи в момент не решаются, — Серёжа нервозно тараторил, глядя сквозь гаснущего Володю. Тот признавался с улыбкой и надеждой в глазах, а сейчас радость поутихла, но чужие слова дали искорке надежды ещё пожить. — Я пойду вперёд, домой, ладно? Мыслей много, понимаешь, мыслей! А постоянно много думать тоже вредно! — Серёжа поднялся и нёс чепуху, только бы не слышать Володиной тишины. Страусиным шагом он сбежал со двора и перешёл на бег в сторону дома. Не по-майски холодный ветер ударялся об тело и лицо, но он не замечал. Нёсся вперёд, смотрел в одну точку, отгонял всевозможные размышления. Кончилась спокойная жизнь. Утро не сумело встретить приветливо. Вчерашний дождь не облегчил погодную обстановку — в небе снова собирались тёмно-серые синеватые тучи. Серёжа очухался около семи — он, кажется, проспал часов пятнадцать, не меньше. Уже не помнил, как прибежал домой, как послал тётку, как сбегал в душ и свалился в кровать. По ощущениям, он вчера будто либо умер, либо напился. Но люди не воскресают из мёртвых, да и алкоголь он бы припомнил. Выбравшись из постели, он поставил турку с кофе на плиту. Засунул себя в спортивные штаны, футболку, сверху натянул свитер и затянул волосы в неопрятный пучок. Выхлебав приготовившийся кофе, он напялил рюкзак и вывалился из дома. У крыльца прикурил. Всё делалось на каком-то автомате, будто он оказался просто-напросто машиной. А ведь было бы хорошо. Он бы тогда не задавался вопросами, почему погода отвратительная, почему опять идёт на тренировку к физруку, почему физрук — какой-то педофил, который сперва ему даже понравился, почему сам он понравился Володе, почему-почему-почему. Слишком много всего за пару-то дней. Медленным шагом он направился к школе. Время в запасе есть, можно не нестись, как угорелый. Дома, люди, улицы, машины — всё это бежало мимо него, как серые картонные фигурки, издающие белый шум. Он докурил и, бросив бычок в урну, слегка ускорил шаг. Куда вдруг заспешил — сам себе отвечать не захотел. Показалось крыльцо, причёсанный фасад школы, стадион с футбольным полем. На стадионе уже мерцала фигура учителя. — Здрасьте, — бросил школьник не глядя, устраивая рюкзак у шины в земле. Физрук кивнул: — Что это за представление с Уваровым было вчера? — физрук был странно взволнован, будто это произошло только что. — С Михой-то? Да так, ребячимся, — сухо пояснил школьник, разминая руки. — Непохоже. Его вчера будто сковородой огрели, чуть ли не красный от злости был. Докапывается до тебя? — Да так, мелочи, — пробубнил Серёжа. — Да так, да так! А он-то мне вчера сказал, что ты его соблазняешь всячески, мол, ты юный извращенец, — физрук будто сплюнул эти слова, которые казались ему абсолютно неестественными. Серёжа бы поперхнулся, да нечем. Молодец, Мишаня, напал первым. — Скорее он меня. Знаете, я думаю, что он гей латентный, ну, или бисексуал, — как-то буднично сообщил Серёжа, разогревая плечевые суставы. Он уже ждал бурной реакции физрука, что тот разозлится, начнёт молоть невесть что и отменит тренировки. Смутившийся Игорь Константинович только головой покачал, глядя на ученика. — Понятно. Нравишься ты ему, получается? Разумовского передёрнуло от этих слов. Никаких симпатий в свою сторону он и видеть не хотел, да и сам испытывать не рвался. Он неохотно кивнул, разглядывая спокойное, правильное лицо учителя. — Не уверен, но, судя по всему. Либо он чересчур агрессивный гомофоб, — раздосадованный Серёжа пнул землю носком кроссовка. Физрук молча достал секундомер и свисток. — Побежали! — он хлёстко свистнул, и Серёжа сорвался с места. Физрук поглядывал то на секундомер, то на ученика. Серёжа нёсся, не видя ничего перед собой, ведь пока бежал, ничего особо не существовало. Дыхалка порой сбивалась, но откуда-то бралось второе дыхание. Но ресурсы физподготовки были не особо: отмотав ещё несколько кругов, он притормозил у физрука. — Долго ещё? — на сбитом выдохе. — Достаточно. Бегаешь ты неплохо! Разомнись, потом на турник, — физрук указал пальцем позади него. — Я в подтягиваниях полный ноль. — Будем исправлять, — Игорь Константиныч убрал руки в карманы и отвернулся, степенно шагая по земле. Разумовский перевёл дух, огляделся. Погода сегодня ещё мерзостнее: солнце пытается пробиться сквозь тучи и выходит противным, холодным светом. Всё вдруг стало утомительным донельзя. Зацепившись за турник, он бессильно завис. Мышцы будто скрипели при попытке напрячься и приподнять тело. Физрук вернулся, оценил взглядом ситуацию, в два шага подошёл к старшекласснику и, присев, руками зацепил его ноги в замок: — Тянись! Серёжа сделал ещё одно усилие — слегонца приподнялся. Он себя почувствовал в руках какого-то железного человека, физрук будто тростинку в руках держал, а не высоченного одиннадцатиклассника. — Выше бери! — подал голос Игорь. Серёжа напряг мышцы до предела и, не без помощи физрука едва дошёл носом до перекладины. Действо ему порядком надоедало. Время близилось к первому уроку, к школе стягивались дети. На горизонте показался Володька: шёл, потупив взгляд и сжав губы в линию. — Твою мать! Спускаемся! — крикнул Серёжа и спрыгнул вниз. — Ты чё? — физрук с оторопелым лицом поднялся и оглянулся, увидел Вову, — О, этот крендель вчера из тренерской выходил. — Ага, и заподозрил те-вас в растлении малолетних, — Серёжа спешно отряхивал руки, — я, кстати, тоже, — заметил он ровным тоном, будто не пыжился только что на турнике. — В смысле? В каком ещё растлении? — Игорь нахмурился, совершенно запутавшись. — Да так. У меня важный пробник через полчаса, я пошёл, — он прихватил рюкзак с земли и затопал в школу. В кабинете застоялась духота. Открытые окна совсем не помогали, а открывать дверь училка отказалась, чтобы никого не сдуло на сквозняке. Дорешав пробник, Серёжа скаблил ручкой лист бумаги. Хотелось поскорее умотать отсюда и прикурить. До конца работы ещё около получаса, все сидят с напряжёнными лицами, доделывают, дорешивают, но в основном тупят. — Мария Валентиновна, ну, можно уже сдать? — умолял Серёжа с поднятой вверх рукой. — Ну, сдавай, раз так уверен, — Мария Валентиновна указала рукой на свой стол. Разумовский сдал работу, попрощался с учителем и ретировался из кабинета, пытаясь не смотреть на Вову, который провожал его взглядом. На улице по-прежнему было душно, мерзкий свет не хотел залезать обратно за тучи, дождя по прогнозу не обещали. Серёжа просеменил за школу, достал сигарету, прикурил. В груди отпустило. Сигарета — всё-таки хороший друг, не осудит, не начнёт выдавать ненужные советы, не признается в чувствах ненароком. Просто побудет с тобой, когда нужно. Он опёрся о школьную стену и осел вниз к влажному асфальту. С каждым днём экзамены, учителя, долбаная школа с долбаными одноклассниками теряли своё значение, уменьшались и едва-едва ещё беспокоили, только наскучивали сильнее. За углом послышался голос: — Эй, Леопольд, выходи, подлый трус! — трудно не узнать. Серёжа повернул голову в сторону голоса и тут же обнаружил выруливающего из-за угла физрука. — И вам здрасьте, — он затянулся, глядя прямо в глаза учителю, — опять сигареты отбирать пришли? Игорь отрицательно помотал головой и присел рядышком. Вытащил красный Мальборо, закурил, глядя в одну точку. — А я с Вами поговорить хотел, — Разумовский легонько толкнул его локтем. Физрук повернул голову, но смотрел мимо ученика. — Только давайте честно, — физрук молча кивнул, — у вас с Ленкой что-то? — Серёжа сам не заметил, как выдал волнение. Игорь нахмурил брови, изогнув одну из них, и наконец посмотрел на Разумовского: — С чего бы это? Я похож на педофила? — Нет, не очень. Но и Ленка почти совершеннолетняя, плюс, она как ребёнок последние года три не выглядит, — Серёжа почему-то вдруг пожалел о заведённом разговоре. — Нет у меня ничего с Киренской вашей. Я, во-первых, учитель. А между нами, она и не в моём вкусе, — физрук сделал долгую затяжку. Прыснув, младший уточнил: — А кто в Вашем? — любопытство угробит Разумовского. Физрук ухмыльнулся, но промолчал. — А ты откуда взял-то это вообще? — В ежедневнике прочитал. «Заехать к Лене». Сами понимаете, — Серёжа докурил, и, потушив сигарету, бросил бычок в лужу. Возмущённый физрук повернулся навстречу: — А я-то думаю, какой хороший мальчик, порядок помог на столе навести! Засранец ты, — он последовал примеру ученика, бросив бычок в лужу. — Есть немного, простите. А что за Лена? — Разумовский окончательно заглушил зов совести. — А тебе всё знать надо? Состаришься рано, — физрук сделал паузу, — я спешил, поэтому записал «Лена». Вообще-то тётя Лена. Когда родных не осталось, друг семьи с женой — тёть Леной, меня к себе взяли. Я к ним давно не заходил. Серёжа понимающе кивнул. Он выдохнул, справедливо сняв с Игоря Константиновича все обвинения. — Я тоже сирота, в общем-то. Тётка с дядей остались, но порядочно заебали. — М-м-да, -протянул физрук. — Вот, Вы меня, кстати, мальчиком назвали, хотя всего на три года старше меня. Вы тогда так и не рассказали, почему такой молодой, а уже учитель. — Ты уже столько разузнал, что можно и «на ты». Хочешь секрет для маленькой компании? — Сплошные секреты! Валяйте. Валяй. — Я вообще-то не физрук. На полицейского учусь. А Витя — мой сосед, он на 12 лет старше меня. Попросил выручить, директора уболтал, мой физрук из академии ручался. Ну, я и согласился, у бедного студента лишней работы не бывает. Серёжа выпучил глаза, брови вытянул кверху. — Так во-о-т оно что! В школе завёлся мусор на птичьих правах… А что, для нашей дурдомной школы самое то, — Серёжа криво улыбнулся. — А чё сразу мусор? Я людям помогать хочу. — Ну да. — Да! Кстати, моя очередь интервьюировать. Ты чё убежал-то, как угорелый, когда Хорева увидел? Серёжа недовольно вздохнул. Только этой темы не хватало. — Да так. Он мне всего лишь в чувствах вчера признался, на которые мне и ответить нечем, — выпалил старшеклассник, сверля взглядом дыру в асфальте. — Так он тоже? Ну…ты понял. — Что значит «тоже»? У тебя гей-радар что ли карманный есть? — Серёжа показушно сплюнул на асфальт перед собой. Физрук, сделав вид, что ничего не заметил, поднялся, поправляя куртку: — Ответить всегда есть чем. Даже если это — отсутствие взаимных чувств. Мне пора. На этой неделе тренировок не будет, я курсач дописываю. Тренировки скину, если хочешь, — физрук медленно зашагал в сторону входа в школу. — Как у тебя всё просто! — кинул в спину физруку Серёжа и поднялся. Ускорил шаг, перешёл на семенящий бег: — Да стой ты, страус! Физрук остановился, обернулся, нахмурил брови. Серёжа, приблизившись, вытащил из кармана мобильный, открыл свою страничку, протянул учителю: — Вот, сюда скидывай. — Не ожидал! Договорились, скину, -учитель кивнул. Серёжа, в общем-то, и сам от себя такого не ожидал. Чёрт дёрнул. — До встречи на следующей неделе, — физрук развернулся и двинулся дальше. — Ага, спасибо, что выслушал, — Серёжа тут же сжался, сам не поняв, что брякнул. Откуда такие сантименты? — Скорее ты меня, — бросил физрук не оборачиваясь. Разумовский нерешительно кивнул, засунул руки в карманы, поругался на холодное начало мая и откуда ни возьмись покалывающий ветер. Перебирая ногами по асфальту, он мысленно пытался выцепить причину своего недомогания. Да почему ему, наконец, не всё равно? Не он же мучается от невзаимных чувств, правильно? Он не сделал Володе ничего плохого, а по ощущениям, будто убил его семью. Противно и тошнотно было внутри. Знакомое ему чувство, сразу приходящее после лжи и недоговорок. Аллергия на неправду? Было бы забавно, если бы не отравляло жизнь. Проблема с Володей нависала чёрной тучей. Кто вообще придумал, что всё это — самая прекрасная пора жизни? Экзамены, нервы, учителя, искусно играющие на них, первая и не первая любовь, которая разве что мешает карты. Даже мысль о том, что свобода уже через пару месяцев ворвётся в жизнь и перекроет эти тупые, будто в плохом кино, приключения, уже не успокаивала. Дотянуть бы до этой свободы. А за ней последуют уже новые проблемы, может, он даже скучать начнёт по этим старым — нет, не проблемам, — неурядицам. Он успокаивал себя, что вряд ли Володя уж очень серьёзен. Разве, когда любишь, не защищаешь? Не бережёшь? Не жертвуешь? От чего Хорев не заступился за него перед Уваровым? Почему тогда Володя не мог бросить этих конченых придурков и проводить последний месяц школы с ним, с Серёжей? Какой смысл что-то беречь? Ах, да, он же собрался в один универ с Серёжей. Последний понадеялся, что теперь он этого не допустит. Финальной мыслью стало то, что Володя может прокатиться колбаской по малой спасской со своими выдумками про чувства. Не так сильно и любит — проще отделается. Не помня толком, как, Серёжа притащился домой и хлопнулся в кровать, не размениваясь на переодевание. Телефон под подушкой ударил вибрацией в руку. Серёжа резко очнулся, забыв, где он. Кажется, всё-таки дома. Пахнет мешаниной, которую наваяла на ужин любезная тётушка. Он вытащил мобильный: смс-ка. От Володи. Нет уж, это не то, что ему нужно по пробуждению. Вытащил ноут с тумбочки у кровати, раскрыл, закатил глаза, пока тот грузился. Новое сообщение в вк. Серёжа, притаив дыхание, открыл вкладку. Новая заявка в друзья — Игорь Гром. Серёжа улыбнулся. Забавная фамилия, выдуманная небось. К заявке было прикреплено сообщение с тренировкой и замечательный вопрос: «Ты как?». Просто замечательно. Серёжа одобрил заявку, перешёл в сообщения. Быстро отстучал: «Терпимо. Уже лучше». Отправил, захлопнул крышку бедолажного маленького ноутбука. Дверь в комнату раскрылась, мышцы во всём теле напряглись. — Вставай! Ужин приготовила, хоть поешь, хилятик, — высоким, но грубоватым голосом крикнула тётка на пороге. — Иду, -промычал Серёжа, упав лицом в подушку. Дверь за тёткой захлопнулась. Неохотно поковыряв вилкой варево из макарон и тушёнки, Серёжа поставил греться чайник. За окном смеркалось, наверное, время ближе к десяти вечера. «Мент, наверное, спит уже. Режим» — мелькнуло в мыслях. Он автоматически тряхнул головой, будто бы это помогало от из ряда вон выходящих мыслей. Не обнаружив в доме никаких остатков чая, Серёжа плеснул кипятка в кружку и хлопнул дверью в свою комнату. Уселся на подоконник, раскрыл ноут. Ещё одно новое сообщение: «Почему не отвечаешь?» — Володя, блин. Причина покурить — очень даже. Серёжа нашарил пачку с зажигалкой, открыл окно, подпалил сигарету, раскурил. Крутой кипяток в кружке у окна моментально стыл, да и сам Серёжа озяб. Вкладка на ноутбуке характерно щёлкнула. «Точно? Ты потерянный какой-то был сегодня. Менее энергичный.» «Менее наглый?» — отстучал ответ по клавишам. «Да.» «Всё в порядке, но Вы тоже не очень сегодня» « «Ты». Зашиваюсь с учёбой.» «Тебе помочь?» «Сомневаюсь, что сладишь с криминалистикой.» «Я смотрел «Зодиака», не поможет?» «Я тоже, мне не помогло. Спокойной ночи.» Серёжа вырубил ноутбук. Настроение приподнялось. Телефон на кровати жалобно подал вибрацию. — Володь, иди в жопу, — выругался Серёжа, укладываясь в постель. Он бы проспал ещё пару дней, но надо как-то доучиться оставшиеся недельки без привлечения внимания. Следующее утро наступило легче, а за ним — уже суббота, когда в школу можно было не идти — день самоподготовки, потому что директору вздумалось устроить перераспределение аппаратуры для экзаменов. Наверняка, через пару дней нагрянет проверка, нужно всё отдраить. Наконец-то выглянуло солнце, выпорхнуло, когда все облака рассыпались на землю. По субботам Серёжа либо занимался экзаменами, либо гулял, иногда даже с Володей. Сегодня — не вариант, вряд ли когда-нибудь вообще будет вариант. С момента признания они не контактировали. Володя упорно пытался, но Серёжа подрывался из кабинета после звонка и не медлил уходить после школы. Раз в день, как по расписанию, он встречал физрука в коридоре или столовой. Они здоровались, физрук почему-то делал это совсем через губу и не глядя, будто в школе дофига народу, кому он «на ты» разрешил к себе обращаться. Серёжа списал это на неумелое совмещение учебы и работы. Правда, почему он тренировки-то отменил? С утра курсач дописывает? Разумовский, тем не менее, по утрам ходил на более-менее удачные пробежки, и гораздо менее удачные встречи с турником. Руки уже отваливались, несмотря на разминку и заминку, которые скинул физрук. Бегать — нравилось чуть больше, чувствовалась появляющаяся сила в ногах, ветер приятно скользил по коже, а второе дыхание — отдельное удовольствие. Серёжа потянулся в постели, вытащил ноутбук из-под подушки, раскрыл. Новых сообщений нет. Конечно, Володю-то он заблокировал. Но физрук мог и поинтересоваться, как тренировки проходят. «Чёрт с ними всеми» — подумал Серёжа и соскочил с постели. Дойдя до кухни, лениво врубил плиту, поставил турку с кофе. Сам вернулся в комнату, напялил джинсы с блёклым чайным пятном, сверху толстовку. Внутри забренчало желание вывалиться из дома. Выхлестал кофе, захлопнул дверь, сбежал по лестнице вниз, снял противоугонку с велика, вышел из дома, уселся на верного коня и покатился полулениво, чтобы поразглядывать уже привычный пейзаж спального района. На деревьях лезли листья, всё вокруг как-то зазеленело, светилось, народ повылезал из бетонных укрытий. Серёжа пораскинул мозгами, решил — кинотеатр. Давно уже в кино не ходил, а тут и двести рублей на полке удачно попались. Тётка наругается, но что она уже сделает, когда он сходит на эти две купюры в кино? Серёжа улыбнулся этой мысли и закрутил педали быстрее. В кинотеатре пахло свежим попкорном — сырным, карамельным. Симфония запахов зажала Серёжин живот. Стоило, наверное, перекусить, денег-то только на билет хватит. Ладно, значит, сегодня зрелища без хлеба. В кино крутили «Тора» и Серёжа постукивал носками кед по полу, пока ждал очереди в кассу. — Один билет на «Тора», пожалуйста! — энергично пропел он, положив на прозрачную тарелочку две подмятые купюры. Кассирша явно обладала гораздо менее позитивным настроем, хорошо ещё, что хоть билет выдала. В зале, ещё до начала фильма, хрустел попкорн, открывались пачки чипсов, шипели газировки. «Никакого уважения к искусству!» — мелькнуло в рыжей голове. Наконец-то свет потушили, на экране побежала реклама, а уши ещё не привыкли к громкому звуку. Показывали трейлер последней части «Гарри Поттера», Разумовский скоблил пальцами подлокотники, мысленно надеясь, что к июлю что-нибудь денежное от тётки перепадёт. Кто-то из опоздунов аккуратно крался к своим местам — парень с девушкой, вторая хватается за его предплечье. «Нет, ну, это уже наглость!» Начался фильм, Серёжа впился в экран. Сколько он «Тора» ждал, уже не припомнит, но помнит, как чуть ли в ладоши не захлопал, когда на экране показался Локи. Хемсворт и Портман — это, конечно, хорошо, но не выше его любви к Хиддлстону. Казалось, ничто сейчас не способно оторвать глаза и уши от экрана. Послышался знакомый голос впереди него: — Прикольно, да? Мне тоже нравится, — безэмоционально как-то, хоть и в его манере. Разумовский наклонился вперёд и шепнул: — Игорь, ты что, супергероикой увлекаешься? На него обернулись две пары глаз. Девушка сначала выпучилась, потом нахмурилась. — Привет, Серёж, — ответил Гром, уж явно потеплее, чем своей спутнице. Серёжа вернулся в исходное положение, но теперь он не мог оторвать взгляд от подлокотников впереди. В зале, конечно, темно, но в удачные моменты можно было увидеть, как Игорь сначала неохотно касается в ответ руки спутницы, но всё-таки отдёргивает и двигается на кресле в сторону от неё. Разумовский тихонько пшикал, но решил вернуться к фильму — денег на второй билет нет. Толпа шумно вываливалась из зала — все возбуждённо обсуждали концовку, а особенно — сцену после титров. Серёжа уж очень гордился своим любимцем Локи, даже жалел, что пошёл один, некому присесть на уши. Впереди него разворачивалась сцена: Игорь, сделав глазки Бэмби, рассыпался в извинениях. Девушка фыркнула и, тряхнув сумочкой, утопала вперёд него. Серёжа подбежал к учителю: — Ты видел сцену в конце? О-о-о, Хиддлстон выложился, конечно! — Чё? Главного героя же Хемсворт играл, не? — рассеянно ответил Гром. — Дурак! Ты чего там натворил, что твоя пигалица убежала на курьих ножках? Старший недовольно вздохнул, почесал ухо, нервы пошаливают. — Да так, сказал, что не смогу её проводить. — Девушка твоя? А ты реально не можешь? Или не захотел? — с нотой назойливости жужжал младший. — Давай на улицу выйдем, договорим, — Игорь ускорил шаг, Разумовский понёсся за ним. После ароматов в кинотеатре запах цветущего мая — бальзам на душу. Дыши — не передыши. Игорь свернул за угол, нарыскал сигареты, прикурил, достал ещё одну Серёже, смерив того недовольным взглядом. Тот любезно принял дар и присоединился. — Игорь, — Серёжа сделал паузу для затяжки, — ты — никудышный кавалер. Сейчас в кино «Воды слонам!» идёт, самое то для охмурения, а ты даму на «Тора» притащил. — Может, я и не хотел никого никуда тащить. Прилипла, как банный лист! — Игорь быстро курил, сигарета мгновенно тлела. Серёжа вопросительно пошевелил бровями, уставившись на старшего. — Да это с юриспруденции девчонка! Я на неё не смотрел даже, не понял, как общаться-то начали, а она давай намекать, пойдём погуляем и всё прочее. — А отказаться? — Обидеть не хотел, — виновато буркнул Игорь. Серёжа хохотнул, чем вызвал молнию в чужом взгляде. — Мог просто сказать, что ты гей. И никаких обид, — он развёл руками. Игорь поперхнулся дымом и бросил сигарету на асфальт, придавив сверху кроссовком: — Всё, бросаю, ну их нахер, сигареты эти, — он сжал губы, опустив взгляд на бычок, — а ты, блин, идеи свои при себе лучше оставляй. Меньше шансов в бубен получить, как показывает практика. — Все так говорят! И про сигареты, и про идеи… Ещё один гений, непризнанный обществом, — Серёжа одной рукой упёрся себе в грудь, другой держал сигарету и затянулся. В ответ на кофеин и никотин на завтрак, желудок исполнил голодную симфонию. — Бледный ты какой-то, ешь вообще? — Игорь упёрся в него взглядом. — Ем… Когда хочу. Сегодня не хочу, — он стыдливо выбросил окурок. — Оно и видно! Пошли, тут до меня недалеко, тёть Лена покушать передала. В ответ на аппетитные слова слюноотделение повысилось — Серёжа будто физически это почуял, поэтому вариантов не оставалось. Если не считать вариантом тёткину стряпню. Игорь забросил на сухую сковородку 4 пирожка, вытащил остатки винегрета из холодильника, поделил почти напополам, оставив чуть больше ученику, разложил по тарелкам. — Нифига се квартирка! Тут и косметический ремонт не надо делать, атмосфе-е-ера! — Разумовский почти по-хозяйски обхаживал квартиру, — А окна! Шикарные окна! — Квартира родительская ещё, — отозвался Игорь с кухни. Серёжа снизил интенсивность улыбки, вспомнив про родителей старшего, прошагал на кухню и плюхнулся на табуретку. — Тебе есть нормально надо, с чего мышцы наращивать собираешься, — старший выставил две тарелки и уселся напротив. — С солнечного света и энергии воды, — буркнул младший и принялся за угощение. Пирожки были что надо, мясные, сочные, зажаристые. Винегрет, хоть и полежавший, хорошо контрастировал. Серёжа умял обед и уставился на Игоря, тупо ковырявшегося вилкой в тарелке всё это время. — Ты в порядке? — Серёжа утёрся салфеткой и сложил ручки, как примерный ученик. Гром молча кивнул, не отрывая взгляда от тарелки. — А то ты странный какой-то ходишь, не здороваешься, тренировки отменил, ещё и не ешь. Ты точно не борешься со смертельной болезнью? — Разумовский попытался сострить, неудачно, но внимание привлекло. — Что? А, нет, — старший усмехнулся и отложил вилку, — думаю просто… О многом. Непростая неделька выдалась, мягко говоря. — Поделишься? — Было бы чем. Подзапутался немного в себе. Такое чувство, что что-то из виду упускаю, знаешь? Разумовский аж призадумался, но отрицательно замотал головой. — Наверное, ты просто запарился с учёбой, работой, — предположил младший. Игорь тряхнул головой, вылезая из чертогов разума: — Ладно, сменим тему. Чего там твой Хорев? Серёжа побледнел, взялся за вилку, стал скоблить ручку. — Он не мой. Не нравится он мне, я же говорил вроде. Но я ему пока не сообщил, может, забудет… — Сам-то в это веришь? — Не очень. — Значит надо объясниться. Нехорошо таить. Он-то надеется, верит и ждёт… Мучается небось. — Пффф! Вы Вову плохо знаете… А вообще, я уже жалею, что ты такой прогрессивный! — Серёжа сложил руки на груди. — Прогрессивный, ага, — старший кашлянул. Поднялся с табурета, забрал тарелку, замочил в раковине. Свою отправил в холодильник. — Точно не хочешь ещё рассказать? — подал голос Серёжа. В ответ хлопнула дверца холодильника. Учитель нахмурился и помотал головой. Младший, чувствуя назревающую неловкую тишину, поднялся из-за стола: — Мне пора. — Спешишь куда-то? — Нет, не особо, просто неприлично засиживаться у учителя надолго. Узнает ещё кто. — Я иногда забываю, что я — учитель, а ты — ученик. Пойдём, провожу до дома хоть. На улице вряд ли что-то заподозрят. Если что, удрать успеешь. Игорь прихватил куртку и вместе со своим воспитанником покинул дом. Удивительно для Питера, но погода не успела перемениться — солнце ласкало прохожих, иногда ветерок проскальзывал, заставляя покачиваться ветки и попадать листья то в тень, то на свет. — А ты как решил полицейским стать? — испытующе младший глядел на старшего. — У меня отец — милицейский. В детстве я вечно влезть пытался, разузнать о новых делах и их подробностях, а потом, когда пришло время выбирать, другого варианта особо и не представлял. Ну, какой из меня актёр, певец, космонавт, да и учитель, в конце концов. — Ну, учитель, в целом, неплохой. Наверное, и полицейским станешь хорошим, с твоим-то чувством справедливости. — Уж надеюсь! А ты кем стать решил? — Программистом. Тоже как-то само пришло и уходить не захотело, — Серёжа почему-то засмущался. — Здорово! Я вот вообще ничего в этой информатике не понимаю. — Просто, когда ты учился, нормальных компов и не было, да и программ учебных. — Ты так говоришь, будто я тебя лет на тридцать старше, а не на три! — Игорь шутливо возмутился. — Ну, тогда кто-то плохо учился! — А у тебя когда день рождения, кстати? — Через неделю, 21 числа. — Ого, так это ты уже взрослый совсем станешь, сигареты сам покупать начнёшь. — Если не брошу, — задумчиво ответил Серёжа. — Вот это заявления! Я ничего не путаю? Я с тобой у кинотеатра курил-то? — Ха-ха, смешно. На ум пришло, я ж не говорю, что решил бросить. Всякое может случиться за неделю. — Всякое, — задумчиво повторил учитель. — Ну, тогда до понедельника? Или ты ещё с курсачом мучаешься? — Серёжа мялся у двери подъезда, не решаясь. Объятия — как-то фамильярно, просто попрощаться — сухо. — А? Да, тренировки, точно. А ты сделал те, которые я тебе скинул? -Да, но турник мне не поддаётся, — крикнул Серёжа, всё-таки заходя в подъезд, отбрасывая идею как-то по-особому прощаться. — До понедельника, — крикнул в ответ Игорь и, убрав руки в карманы куртки, вырулил из-за двора навстречу вечеру. В понедельник Серёжа как штык стоял в 8 утра на стадионе. Физрук опаздывал и выбегал из-за угла, сигналя поднятой рукой. Школьник, уже размяв руки, смешливо покачал головой и запрыгнул на турник. Приподниматься получалось уже чуть выше, всё ещё с большим трудом, но он уже чувствовал себя чуть ли не грудой мышц. — Привет! Молодец, успехи делаешь! — физрук, порозовевший и повеселевший, стоял напротив и наблюдал, — Давай, ещё чуть-чуть! Сзади послышались шаги. Серёжа не успел понять, кто это, как за ноги схватились и потянули вверх. — Вова, отпусти, придурок! — заверещал Серёжа, будто его кипятком облили. — Хорев, не мешай! — погрозил физрук. — Не мешать вам пялиться на ученика? Обойдёшься, мужеложец несчастный, — ядовито выпалил Вова, не глядя на физрука. Что у того, что у Серёжи, кажется, отвисла челюсть. Второй будто почувствовал, что как минимум щёки и впрямь заливают кипятком изнутри. — Хорев, мы это обсудим в школе, кто ещё здесь мужеложец! — физрук отошёл подальше, махнув на процессию рукой, и отвернулся. — Ты что, ему рассказал? — Володя побледнел. — Вова, мать твою за ногу, отпусти, кому говорят? Зачем ты лезешь всюду, а? Рехнувшийся! — Серёжа злился и пытался мотать ногами, чтобы высвободиться. — Отпущу, если ты со мной поговоришь, точнее, когда поговоришь, — холодно отозвался Вова. — Придурок, — бросил Серёжа, ещё раз энергично мотнув ногами. — Ну, так что? Я, как минимум, до первого урока могу тут протусить. — Дай я спрыгну. Ну же! Не убегу я, пусти! Володя распустил замок из рук. Серёжа, спрыгнув на землю, уставился на Володю. — Ты подумал? — тихо спросил Вова, на чьем лице заиграло волнение с надеждой. — Подумал. Прости, Вова, но ты мне не нравишься, — Серёжа переминался с ноги на ногу. Вова шумно выдохнул, огляделся, поправил волосы. Теперь он выглядел разочарованно — без слёз не взглянешь. — Это из-за него? — он показал пальцем в сторону отвернувшегося физрука. — Что? Он-то тут причём? Игорь Константиныч — закостенелый гетеро. Наверное. У меня просто нет ответных чувств к тебе, вот и всё. — Понятно, — снова впрыснув яду в одно-единственное слово, Володя зашагал в сторону школы со стадиона. Серёжа выдохнул. Ну, вот и всё. Карты раскрыты, все оказались в дураках. И вроде бы честность — это даже хорошо, но то, как она отражалась на лице напротив, то ещё зрелище для пыток. Хоть он и успокаивал себя, что Вова быстро это переживёт, что ничего там серьёзного нет, эти отмазки перед самим собой дали сбой. И к чему вообще Хорев про физрука сказал? Ну и мнительность. Серёжа преодолел 10 метров до физрука, коснулся рукой его плеча. Тот дёрнулся, сбросил руку и повернулся. — Ну, с турником на сегодня, пожалуй, хватит. Благодаря твоему Хореву, ты мышцы уже перенапряг. Если хочешь, давай пробежимся. — Пробежимся? Не я один побегу? — Мне тоже разминочки нужны. Зачёты же по физре. Побежим без времени. Они встали у «старта» в исходную позицию. — Готов? Три-два-вперёд! — зычно отстучал физрук и понёсся вперёд. Серёжа — за ним. Первую минуту он ещё старался догнать учителя, но угнаться за тем было едва ли возможно. Он бежал будто бы с первой космической скоростью и в итоге перегнал Серёжу, выбегая из-за его спины: — Не отставай! Серёжа бежал, как только мог, не находя спасительного второго дыхания. Весь мир — круговерть мазков, слышно, как ноги разбивают землю с каждым выпадом вперёд. Он увидел, что физрук перешёл на шаг — наконец-то всё. И пусть Серёжа не добежал дистанцию, но тоже замедлился и вышел в шаг. Физрук, пройдя ещё круг, остановился у выхода со стадиона. — Ещё что-то? — отрывисто, восстанавливая дыхание, уточнил ученик. — На сегодня достаточно, — суховато ответил физрук и двинулся в сторону школы. Серёжа, уловивший перемену настроения, забежал внутрь, промчал до зала, без стука распахнул дверь тренерской. Глаза физрука, сидевшего за столом, сначала округлились, и тут же сверху спустились брови. Первый плюхнулся рядом, оценивающе поглядывая на учителя, ища зацепку. — Ты из-за Володи? — отрицания на другом лице нет, — Не переживай, он дурачок, ещё и влюблённый. Чепуху несёт, что ему ещё остаётся? Игорь ответил не сразу, собираясь с мыслями: — Я у вашего класса ровно неделю веду, а уже наслушался обвинений в чём угодно. Твой Хорев начнёт это разносить между своими, потом во всей школе пойдёт, дойдёт до директора. А потом и до академии — раз плюнуть, — хмуро сообщал Игорь Константиныч. — Не дойдёт, ты же не знаешь Вовку. Он не станет. Ну, я могу поговорить с ним? — Разумовский пытался торговаться. — Ты же сейчас не с ним. А он может как раз рассказывает Уварову и Ко про меня. Про…нас? — последнее слово он совсем тихо произнёс. — Игорь, подожди, что про «нас»? Что он видел-то? Что я на тренировки к тебе хожу? Подумаешь! Никакой доказательной базы. Ты так занервничал, будто бы мы в тренерской трахаемся! Физрук сурово смерил взглядом подопечного. — Хватит уже паранойить, ну! Нормально всё будет! — Серёжа ободряюще потрепал старшего по плечу. Тот дрогнул, отвёл взгляд. Серёжа убрал руку: — Ну, что, по-твоему, исправит положение? Перестанем заниматься? Физрук помолчал, оглядывая тренерскую. Протёр лицо ладонями, проскользил взглядом от окна до ученика. — Да. Думаю, это единственный вариант. Серёжа вытаращился, пытаясь изобразить всё возмущение человечества на собственном лице: — Какой в этом смысл? Единственный в школе, кто что-либо подозревает — это ты! — Это пока. Я не хочу рисковать учёбой в академии, понимаешь? Ставка слишком крупная. — Ты обещал, что подтянешь меня! Это нечестно! Всего неделю занимались, и то, я один в основном! — Какое рвение к физкультуре. Ничего, свою программу ты знаешь. Пользуйся тем, что я тебе скинул, постепенно увеличивай дистанции и подходы упражнений. И сам справишься. — Где же твоё чувство справедливости? Ты ведь сам знаешь, что никаких претензий в мой адрес не имеешь, как и я в твой, что нет ничего плохого в том, что происходит. Но ты боишься. Вы все боитесь непонятно чего, и делаете всё, что угодно, чтобы от этого убежать. И вы, блин, бросаете меня, — тарабанил словами Серёжа, — нечестно! — буркнул, надувая губы. — Я не бегу, я осторожность проявляю, это разные вещи. Мне нравится с тобой заниматься, — Игорь запнулся, — но пока ты — школьник, а я — взрослый, а над нами кружит стервятник Хорев, придётся отбросить эту идею. Главное, что я тебе интерес привил. И теперь ты знаешь, что можешь и можешь гораздо больше. Серёжа хмыкнул. Знал бы студент-препод, что мотивировало первого. Он молча поднялся и вывалился из тренерской. Обида заколола внутри, смешиваясь с непониманием, с ощущением, будто его предали. Что ни понедельник — то сплошное бедствие. Ни бывшего друга, ни наклёвывающегося друга. Снова его оставляли из чувства самосохранения, только бы чего не вышло, только бы никто не узнал и не пожурил. И эти глупые отмазки каждый раз порядком надоедали. Невольно начнёшь чувствовать себя чумным, прокажённым, и снова одиноким. И если к кидку-Володе он уже привык, то удар от Игоря был непривычен, меток и оттого болезненнее воспринимался. Серёжа посапывал на уроках, потому что вечером ходил на тренировки, а ночью плохо засыпал. Теперь тренировки были только для себя, без данного обязательства. Физические нагрузки и впрямь помогали ненадолго отключиться и просто слушать, как ноги стучат по асфальту, как стучит кровь в висках, как шелестят кусты с деревьями от ветра. Наблюдать, как включаются фонари, покрывая улицы жёлто-рыжим светом. Володя в школе больше не пытался заговорить, иногда посматривал в сторону Серёжи, после физ-ры оставил ментоловый Мальборо в чужом рюкзаке. Презент выкуривался у школы или в окно комнаты. Физрук не шарахался от Разумовского, но и к контакту не стремился. На уроках внимания не обращал от слова совсем. Внутренний протест накалялся. Намерения склеивались один с другим, и Серёжа чуял, что именно ему надо пойти по пути наибольшего сопротивления, раз этого не смог сделать Гром. Во вторник вечером терпентина уже не хватало. Недолго думая, он выудил из тёткиного кармана куртки несколько мелких купюр, залез в свитер и пошёл куда подальше от своего дома. Шёл по памяти, пытаясь припомнить таблички соседних с нужным домов. Зарулил в магазин по дороге — на украденные деньги купил пару ванильных эклеров. Кое-как добрался, покружив у пары похожих домов с арками. Притаив дыхание, он натыкал нужную квартиру и «Вызов». Игорь, может, вообще не дома, или занят, или не в настроении с кем-то видеться. Но Разумовский рассчитывал на авось, спокойно уверяя самого себя в удачливости. Домофон раздражал пиликаньем, казалось, дома никого. — Да? — Это я! — громко отозвался Серёжа. В вызываемой квартире явно помедлили, но дверь открылась под приветственный «тилинь-тилинь-тилинь» домофона. Приятно взволнованный Серёжа, проскакав до последнего этажа на одном дыхании, остановился у приоткрытой двери. План в его голове выглядел блестяще. — Чего хотел? — физрук, насколько его можно было разглядеть, в домашней одежде выглядел как-то совсем по-другому, даже непривычно мило. Из квартиры доносились голоса, звон стекла и музыка. — Чаю попить, — Серёжа, не смущённый звуками, улыбнулся и шагнул навстречу, выставляя вперёд коробку в руках. — А сообщать о своём приходе не надо? — Игорь не шелохнулся, даже не снял дверную цепочку. — Эффект неожиданности, — пояснил младший, солнечно улыбаясь. — Прости, сегодня не получится. — Игорь, ты где? — чей-то голос приблизился. Его обладатель подошёл к двери, прихватив Грома за плечи, — Тебя все обыскались! — развесёлый парень с блондинисто-рыжеватыми в отблеске волосами бросил взгляд на стоящего за дверью: — О, а это кто? Тот ученик твой? Сеее-рёжа, да? Тот напрягся, улыбка с лица скользнула вниз. Значит, Игорь треплется о нём, но тренировки прекратил? Воодушевление в кучу свалилось с обидой. От парня рядом с Игорем неприятно разило пивом и сладкими духами, едва ли это одеколон. — Всё, Игорь, пойдём! Хочешь, прихвати его с собой, — парень указал на бедолагу у дверей, — правда, маловат он для выпивки! — Мне вообще-то в пятницу, — договорить не дали, дверь захлопнулась перед Серёжиным носом. За дверью погремела цепочка, дверь растворилась, Игорь спешно вышел, прихлопнув её. — Серёг, я с одногруппниками сижу просто, ты не очень вовремя пришёл…- хмельновато мямлил старший, стараясь не ловить взгляд напротив. — Ты пьёшь? — холодно спросил младший, опустив руки с коробкой эклеров вниз. — Э-э, ну, да. Зачёты сдавали всю неделю, вот и-и-и… Да. Празднуем. Разумовский подозрительно оглядел Игоря. Тот не был прямо пьяным, даже не особо под шофе, только по голосу можно было заметить, а ещё будто несколько постоянно напряжённых мускулов в лице расслабились. Первый молча поставил коробку с эклерами на пол перед учителем, повернулся на месте, медленно пошлёпал по лестнице вниз. Все остатки воодушевления вместе с улыбкой схлынули. Какое-то разочарование и тоска разом накинулись на старшеклассника, который сам не понимал, чего он ждал и на что бы тут обижаться. Игорь — взрослый парень, у него своя жизнь, свои дела, а тут приплёлся какой-то, будто ребёнок, с дурацкими эклерами, купленными на краденые деньги. На что он рассчитывал, когда шёл, скорее нёсся, сюда? — Ты только не обижайся! — крикнул Игорь вслед и через несколько секунд хлопнул дверью. — Да без проблем, — буркнул Серёжа себе под нос, выходя наружу из чужого дома. День гранёного стакана продолжился и дома — тётка позвала домой друзей — шумных, пьяных, крайне неприятных. Ржали и голосили на всю квартиру, что Разумовский слышал их, ещё проворачивая ключ в дверном замке. Не глядя на компанию, он пронёсся мимо в свою комнату, закрыл дверь и уселся на кровать. Настроения на фильмы не было совсем, делать домашку — тем более, да и смысл уже. Он винил себя в собственной «тупости», не находя в себе самом ответа, на кой он столько времени пёр до учительского дома. А там — даже внутрь не пустили. И пусть, ведь они же не друзья какие-нибудь, правильно? И оттого обидно, оттого жалко самого себя. Потому что степень доверия к Игорю росла, а тому будто бы всё равно, с Серёжей он там тренировался-тусовался, или с Юрцом, или с Бодей, или даже с Вовой. Середина мая — небо чистейшее. Стали пробиваться звёзды. Неприятное тянущее чувство внутри усиливалось, пока бедолага их разглядывал. И зачем же эти небесные тела наводят тоску и чувство ностальгии, ни с чем несвязанное? Он поднялся и задёрнул шторы. К чёрту звёзды, к чёрту Игоря Константиновича Грома, к чёрту и школу вместе с ним. Он достал последнюю сигарету — как известно, самую сладкую. Она так и призывала стать именно последней, чтобы курящий подвёл черту, остановился после неё. Курил он с наслаждением, разглядывая дым, разливающийся по комнате. И пусть несчастная тётка орёт, сколько ей влезет. Зато сейчас — момент. Недолгий, даже очень быстрый, но позволяющий-таки отвлечься. Серёжа уснул с мыслью, что эта сигарета — точно последняя, и что завтра школу можно загулять. Слишком долго он примерничал и остерегался. Среда прошла в постели. Пришлось наврать тётке и проявить максимально возможное актёрское мастерство, прикидываясь больным. Тётка поверила или сделала вид, позвонила классной, мол, по семейным обстоятельствам отсутствует. В целом, думал парень, вранья тут мало — он и правда будто приболел. Аппетит ушёл в никуда, пришлось через силу сёрбать бульон, сердце сбито толкалось в груди, голова гудела, мышцы ныли. Тётка иногда приносила чай с лимоном и градусник, который Серёже приходилось обстукивать донцем, чтобы набить температуру. Он пересмотрел в десятый раз первую часть «Даров смерти», потом незаметно перешёл к «Сумеркам». «Затмение» вышло в прошлом году, и Серёжа постоянно бурчал себе под нос, что Белла — дура, что Джейкоб гораздо круче Эдварда, периодически захлопывал ноутбук, но снова смотрел. Вечер незаметно залил небо тёмным. Разумовский откинулся на подушку, посверлил взглядом белёный потолок, поднял мобильный — ужаснулся дате, засунул под подушку. Послезавтра его День рождения. Послезавтра ему восемнадцать, послезавтра он никому ничего не должен, он бы даже купил дешманскую водку и выхлестал в одиночку, были бы деньги. Несмотря на то, что День рождения он не праздновал, всё же его покрывало приятное волнение. Казалось, что жизнь прямо в этот день разделится на «до» и «после» — глупо привязывать что-то к дате, но невольно происходит. Перед тем как заснуть, он всё-таки залез в вк. Ни на что особо не рассчитывая, кликнул на «Мои сообщения». Что-то аж ёкнуло в груди. Вкладка диалога с Игорем горела синеватым: «Привет. Чего на урок не пришёл? Говорят, ты приболел.» Парень притянул ноутбук ближе, раз пять перечитал сообщение. Волнуется, значит? Не то бегает от него, отстраняется, не то вульгарные сообщеньица пишет. Вульгарные — по соображениям Серёжи. В других обстоятельствах он бы в ладоши захлопал, да и сейчас мог, но собственная гордость отпугивала. — «Привет. Кто говорит?» Через пару минут физрук зашёл в онлайн. Медленно напечатал: — «Хорев передал от классной.» — «Много Вовочка болтает.» — «Так ты и вправду приболел?» — «Немного.» — «Поправляйся скорее. Мы все будем ждать. Нужно что-то?» — «Нет, дома всё есть.» У Разумовского опять что-то щёлкнуло внутри. Будет ждать. «Мы все» — очередная попытка обезличиться, отбежать в сторонку, но тот её сосчитал. Тут же быстро прибавил: — «Спасибо.» — «Не за что. Даже передачку не сделаешь, Хорев твой подозревает много.» Серёжа ничего не ответил и отрубил ноутбук. Что-то приятно-волнительное разливалось на душе, даже не смущала мнительность, затмившая решительность помочь. Конфиденциальность — хорошая привычка, но не в такой ситуации, как подумалось Серёже — Игорь не знает его адреса. После малюсенького диалога его будто отпустило — легче стало точно. С гораздо более приятным настроем он задремал и свалился в глубокий сон. В четверг Разумовский всё-таки собрался с силами и к третьему уроку дошёл до школы. Классная сделала вокруг него кругалей, уточняя, точно ли всё в порядке. Тот убедительно заявлял, что всё у него хорошо, что не разболеется он перед самыми экзаменами. Совсем скоро — через 9 дней — сдача информатики. Ещё через три — русский. Математика шестого числа, четырнадцатого физика, а там он уже — совсем свободный. Поступит, уедет и забудет. Казалось, что ещё чуть-чуть, и голова освободится от периодических тяготящих мыслей. Всё-таки будет Москва, студенческая жизнь и что-нибудь обязательно великое, что он намечтает и обязательно осуществит, и чтоб родители гордились им «оттуда». Но одновременно не покидало чувство, что Питер его к себе привязывает, пускает корни глубже. Уроки он будто пропускал, копаясь в собственной голове. Да уж, там ни концов, ни начал не найдёшь. В коридоре встретил Игоря Константиныча — тот помахал, но он ему не ответил, прикидываясь глубоко обиженным и оскорблённым. Путанность сигналов, которые подавал физрук, нервировала. Но вечером Разумовский сходил на запланированную тренировку. Турник поддавался охотнее, Серёжа уже сам стукался лбом о перекладину. Главное, что всяческая физическая активность освобождала от раздумий. На следующий день после четвёртого урока Серёжа забросил вещи в рюкзак и торопливо спустился вниз. Физрук отправил сообщение: «Спустишься в зал?». Доигрывать обиду уже сил не оставалось, ей богу. Однако в самом зале никого не было, ясное дело, физрук в тренерской. Старшеклассник мягко приоткрыл дверь, обойдясь без стука. — Чего звал? — он отыгрывал безучастие, как мог. Игорь оторвался от бумаг, повернулся на стуле и мягко улыбнулся. Он выдвинул ящик стола и достал длинную плоскую коробку, повязанную лентой. Повернулся к школьнику, протянул её с заметно торжественным видом. Тот неуверенно взял коробку: — Что здесь? — он потряс коробку, услышав глухое громыхание внутри. — Открывай, — учитель хлопнул по чайнику. — С Днём Рождения, Серёж, — сказал физрук с блеском в глазах и расплывающейся улыбкой. Именинник дрогнул всем телом, испуганно посмотрел на Игоря. Услышать это в свой адрес было непривычкой, но услышать от физрука — целое событие, задёргавшее все нервные клетки. Его будто окатило сначала холодной водой и сразу горяченной, аж щёки зарделись. Оторвав взгляд испуга вперемешку с благодарностью, он закивал и заковырял бантик на коробке. Размотав ленту и открыв коробку, обнаружил внутри 7 эклеров с разнообразными глазурями и начинками. Пахло шоколадом, ванилью, ягодами и заварным тестом. Он сел рядом с учителем, молча лыбясь, разглядывая аппетитные, почти блестящие эклеры. Да и в самом деле, они уже были чуть больше, чем просто угощение. — Спасибо за те, что ты принёс. Я их слопал в одну харю, ей богу, ни с кем не поделился. Было очень вкусно, — физрук разливал кипяток по чашкам с пакетиками. — За красоту, которая спасёт мир, за вечную молодость, за мир во всём мире, за счастье и за любовь, — тараторил младший, чокаясь чашками с учителем. Тот рассмеялся, добавляя: — И за тебя! И за весну! И за лето впереди. Принялись за эклеры. Игорь ухватил любимую классику — ванильный с белой глазурью. Сладкие в меру и свежие эклеры полетели один за другим. Разумовский вытащил клубничный, надкусил: — Ммм, вкушнятина! Блин, тут только один клубничный был, попробуешь? — дожёвывая кусочек, он протянул эклер старшему. Тот потянулся навстречу, а рыжий ляпнул его кремом по носу и расхохотался громко-громко. Насупившийся физрук с кремом на носу выглядел совсем умильно. Игорь всё-таки надкусил эклер: — Вкусно, только сладковато, — он стёр крем с носа и ляпнул пальцем по Серёжиной щеке. — Ну э-э-эй, тут только я безобразничать могу! По праву младшего, — Серёжа сёрбал чай из кружки с медвежатами. — Ты уже не такой и младший! — осадил Игорь, хватая последний эклер. — Но всё равно я младше некоторых стариканов. — Ха-ха. У тебя когда последний звонок? — Э-э-э, завтра? — Серёжа оторвался от чая, будто припоминая. — Получается, сегодня — наш последний день? — Игорь поглядел на сидящего рядом. Серёжа прикусил губу, глядя сквозь физрука. Пара недель пронеслись огромным тяжеленным поездом, и вот — уже скоро его остановка. Он ведь ждал этого, поскорее бы да поскорее. Но по собственным ощущениям он заключил, что походил бы в школу ещё месяцок. Время безжалостно неслось вперёд, гонись — не успеешь. Он неохотно кивнул, прихлёбывая чай. — И что дальше? — вопрос многозначительный, конечно. — Ну, у тебя — дальнейшая учёба, у меня — экзамены, потом поступать поеду. Игорь поперхнулся и отдёрнулся от Серёжи, будто тот вслух сказал что-то неприличное. — Так ты уезжаешь? — Игорь и так знал, что последует за этим вопросом. — Ну, выходит, что так. Попробуюсь в Москве. Хотя я и здесь поступить могу, но там — другая ведь жизнь. Без прошлого, только настоящее с строящимся будущим. Оставить здесь всё и забыть. — Прямо всё? Неужели нет ничего, что оставил бы при себе? — Игорь отложил эклер, аппетит резко свалился вниз. — Хм, ну, что-то в голове останется. Как я с заменяющим физруком эклеры лопал в тренерской — это точно останется, — он ободряюще улыбнулся, ободряя не то себя, не то учителя. Внутреннее напряжение не давало покоя. Гром отъехал на стуле чуть подальше, скрестив руки на груди. Стало как-то не по себе. Он уже вполне привязался к строптивому одиннадцатикласснику, которого сумел приобщить к спорту. Всего 10 дней — а уже привычка. К рыжей голове, к тысяче эмоций на беленом лице, к подколам и остротам, к толике беззащитности, которая взывала к готовности бежать-спасать. И это в какой-то мере казалось ему неправильным, хоть и многие учителя находили «своего» ученика. Игорь-то едва ли учитель — студент, выручающий приятеля по благосклонности директора школы. Завтра — последний звонок, Игорь заполнит оставшиеся бумаги и оставит эту школу, как обычное воспоминание, которое обязательно затрётся и видоизменится. И Серёжа уже станет блёклым. Всё станет выцветшей фотографией рано или поздно. И вроде бы сам Разумовский — по закону не ребёнок, хоть и всего несколько часов, но почему-то привязанность к нему насаждала вину. — Чего эклер не доел? — Серёжа подтянул вишнёвый эклер и надкусил, тупо глядя перед собой. И зачем он тут сидит? Перед смертью не надышишься, как и перед расставанием, которого он совсем не хотел — и понял он это только сейчас, с вишнёвым эклером в руке и потускневшим раздумывающим физруком напротив. Пришёл же студентик в эту школу, просто товарища подменить, а Серёжа — возьми да и привяжись. Ему уезжать через несколько недель, эти лишние связи ни к чему, если он мосты жечь собрался и уже спички с керосином приготовил. — Ладно, мне пора. Звонок через четыре минуты, — он поднялся со стула, чуя каждой клеткой напряжение в тренерской, чуя, что выдерживать это становится едва ли выносимым, — эклер хоть доешь, жалко. Учитель поднялся следом. Серёжа, всё внутренне побаиваясь, чего бы не того не подумал физрук, всё-таки раскрыл руки. Игорь, посмотрев на него с полсекунды, прижался к Серёже, ставя подбородок на чужое костлявое плечо. Тот вытаращил глаза и завязал другого руками по туловищу, вжимаясь носом в футболку. Одеколон, даже не самый дешманский, впечатывался в рецепторы, уже обещавшие передать импульс мозгу, который не запамятует причинить боль попозже. От Игоря пахло свежестью и надёжностью — наверное, обладай она запахом, пахла бы именно так. И этой надёжности будет ой как не хватать. Серёжа медленно водил ладонями по чужой спине, стараясь отфиксировать тактильные ощущения, запомнить подробнейше. Деньрожденное желание исполнилось. Парень нехотя оторвался, физрук также нехотя отцепился, отступил назад. — Успехов. Надеюсь, у тебя всё получится, как ты захочешь. А я ещё про тебя в новостях читать буду, — Гром грустно улыбнулся. — Спасибо. А я надеюсь, что буду читать про тебя. Договорились, значит? Физрук, выдав смешок, положительно закивал головой. Старшеклассник уже вышел из тренерской, держа дверную ручку, но резко дал оборот. — Игорь! Тот повернулся на голос, поднимая брови и глядя с какой-то надёгой. — Ты завтра на последний звонок придёшь? — Нет, Витя обещал прийти. Но в школе я до обеда буду где-то, — ответил Гром, отстраняя взгляд. Серёжа кивнул и прикрыл дверь. Побежал в сторону лестницы, чуя, как глаза совсем напряглись и заболели веки. Слезинки заблестели перед глазами, которые он так старательно держал внутри. Всё лицо покраснело, глаза жгло несчастной солью, слёзы всё-таки не удержались и стекли на впавшие щёки. Перенасыщенные чёртовы десять дней дали о себе знать. Он старательно утирал рукавами лицо и хлюпал носом. Забежал в кабинет со звонком, уселся на единственную свободную парту впереди перед учителем и зарылся лицом в замок рук, поставленных на парту. И сам он точно не ожидал, что кончится всё совсем тупо и просто — с несчастными эклерами, с пустым и каким-то горюющим Игоревским лицом. Встреча с неизбежным приходит не так, как показывают в фильмах, не так, как этого ждёшь, а неосознаваемо и просто. Он, за неимением встреч, забыл, что за ними следуют расставания. Никаких толковых встреч у него не было, разве что, Володька, о котором он и думать забыл. И за десять — а сегодня уже одиннадцать — он почувствовал себя не «лишним». Никто его не отвергал, ну, разве что чуть-чуть, ничто вокруг не отторгало, рядом был человек, с которым слишком комфортно и свободно. И что-то внутри него билось с новой, свежей силой с тех пор, как они повстречались. Разве можно взять и распрощаться со всем этим? Вечер пятницы за приготовлением завтрашних потрёпанных брюк и рубашки, доставшейся от дяди, прошёл в торгах — Москва или Питер? Давний план или родной город? В Питере ВУЗ не хуже московского можно выбрать, это и понятно. А как же «бросить всё и забыть»? Аргументы за Питер, особенно главный, который он и про себя никак не называл, дотягивались до Московских. Выбирать головой хоть и привычно, но претит, а сердцем — страшно. Но в целом-то главное — у него голова на плечах есть, да ещё какая, значит, и намечтанное исполнить сможет вне зависимости от местоположения. И, вроде, как он не борись, Питер — родной несмотря на то, что хорошего он за восемнадцать лет здесь успел мало повидать. Но ведь сможет он этого хорошего ещё наглядеться и сделать втрое больше? — Дорогие одиннадцатиклассники! — трубила в микрофон директор. Ну, вот и всё. Долгожданный момент, когда их отпустят восвояси в небезопасный взрослый мир, будто бы детский был какой-то теплицей. По крайней мере, не для всех. Весь класс и вся параллель были в приподнятом настроении и духе, болтали, хихикая над директором, радуясь окончанию школы, радуясь весне, забывая об экзаменах и дальнейших трудностях хоть на миг. Разумовский едва ли слушал эти поздравления, то и дело поправляя закатанные рукава выглаженной белоснежной рубашки. Утюжил ткань накануне вечером, под причитания тётки, что он сейчас прожжёт пятно. Зато она подарила ему одеколон на День Рождения — сладковатый, не приторный, тонкий — не дешманский, в общем. Это, пожалуй, первый и последний хороший от неё подарок. Та сидела где-то позади, хлопала вместе с родителями ребят, поправляя накрученные волосы. Серёжа безуспешно водил глазами по рядам учителей и снова натыкался на Виктора Ивановича, похудевшего и побелевшего, но улыбающегося. Игоря Константиновича здесь не было, да и быть не могло — он же сам сказал, что не придёт. Но где-то в глубине ещё оставались крошки надежды на чудо. — На сцену приглашается отличник, медалист, олимпиадник и большая гордость нашей школы — Сергей Разумовский! — отстучала директриса и вырвала названного из поисков и мыслей. Вслед свистели Миха с компанией, Серёжа внутренне с этого бесился и плёлся к директору, краем глаза видя фотографа, подбегающего в их сторону. Отличник-молодец пожал влажную ладошку директрисы, принял грамоту с медалью, встал рядом для фото. У каморки в другом конце зала показалось шевеление, дверь приоткрылась, вышел кто-то громко аплодирующий. Серёжа прищурился: Игорь всё-таки пришёл. Он улыбался, глядя на Серёжу, и хлопал до посинения. Сердце совсем разбушевалось, кажется, и Серёжины ладошки вспотели, не от торжественного момента, нет, а от парня, который смотрел только на него и радовался искренне. Поэтому и Серёжа на фото с директрисой остался с довольным лицом кота, угодившего в кастрюлю со сметаной. Вернувшись на место, он отсидел остаток празднества в приятной неге, один раз выйдя на общую песню, которую едва ли разучил. Игоря у каморки уже не было. Два часа прошли в песнях, поздравлениях, фотографиях. Когда фотограф призывал всех школьников сфотографироваться с друзьями, рыжая голова замелькала в сторону выхода. Кто-то прихватил за плечо и позвал по имени: — Серёж, пошли сфоткаемся? Никаких обязательств, одна фотография, и я от тебя отстану, — Володя, когда нервничал, трепал кудри у лба. Тот оглянулся, испугавшись такой встречи, почти забыв, что Вова Хорев вообще-то по-прежнему существует. — А друзья твои что скажут? — наигранно презрительно уточнил первый. — Да хер с ними, — воодушевлённый Хорев потащил его в сторону фотографа. Разумовский даже улыбнулся, вспышка подслепила глаза, Володя воодушевился сильнее и вытащил обоих из толпы одиннадцатиклассников. — Пойдём на перекур, — бросил он и побежал из зала. В зале было душно, поэтому глоток свежего воздуха на улице доставил редкое удовольствие. — Ты куришь? — Серёжа чесал руки, зазудевшие от нервов ни к чёрту. — Нет, поговорить вообще-то хотел. Но сигареты принёс — деньрожденный подарок, маленький, но с душой. — Во-первых: мир? — он протянул вперёд ладонь, обнадёженно глядя на друга. — Ми-ир, — изображая неохоту, Разумовский пожал чужую руку, — но я бросил. Володя опешил и вытаращился: — Не ожидал! — Вова похлопал по карману брюк, — А чего там про Игорька узнал? — Володя пытливо глядел на него, опёршись спиной о школьную стену. — Ничего, а разведчик из тебя по-прежнему хреновый. — Не густо! Я думал, вы вместе тусуетесь, нет? — Ну, было немного. Но я же уеду, а он здесь останется, так что это уже быльём покрываться начинает, — разочарованный ответ и потупленный взгляд вниз. — Понятно. Здесь поступать не хочешь? — Не уверен пока. Всё это время я думал о Москве, как с ума сошедший, грезил. А теперь вообще непонятно, чего мне там хочется, а чего нет, — Серёжа бессмысленно и на автомате постучал по карманам, будто ища то, что бросил. — Ну, ты подумай получше. Я вот здесь останусь, кому я там в Москве нужен… — незадачливо рассуждал Вова. — А здесь? — ехидно уточнил другой. Оба прыснули, Володя хлопнул товарища по плечу: — А вот это уже обидно! В родном городе и атмосфера располагающая. Пойдём, развеселим тебя, вчерашний день рождения заодно отметим! Миха на весь класс чуть ли не алкомаркет целиком притащил. В зале уже играла музыка — родители разошлись, учителя с ними, директриса разрешила небольшую дискотеку для одиннадцатиклассников. Кто-то задёргивал шторы, кто-то гасил свет, кто-то ставил стробоскоп — такие уж вечеринки с утра пораньше. Серёжа скучающе плюхнулся на сиденье, оглядывая суету вокруг. Казалось, что проблем, кроме как с тарой под алкоголь, не было у ребят совсем. С обстановкой разобрались, музыку сделали погромче, толпа приплясывала там, где только десять минут назад учителя толкали речь в стиле «в добрый путь». Володя подбежал из-за спины: — Смотри, что раздобыл. Даже не блейзер! — Хорев крутил в руках бутылку красного, явно недорогого. — А штопор? — Щас разберёмся, прячь, пока не отобрали и не вылакали, — через пару минут Вова вернулся уже с штопором. Выкорчевав пробку, он покрутил бутылкой в воздухе, будто это могло насытить вино кислородом. Отхлебнул, скривился, протянул бутылку Серёже. Стробоскоп переливал зал во всю цветовую гамму — от неонового зелёного до пурпурно-розового, подкрашивая лица, одежду и стены. Разумовский уверенно перехватил бутылку, заглушив примерно треть залпом, с видом человека, познавшего сущее горе. — Ну-ну, полегче, — Хорев вернул себе бутылку. — Нормальное вроде, хотя и кислятина немного. Где Миха достал-то? — Вчера толпой ездили. Ты бы видел глаза кассирши! — Вова легко рассмеялся. — Могу себе представить! Эх, какие у вас заботы. Мне бы такие! — У всех свои, Серёж. Отдохни и забудь про всё хоть ненадолго, а? — Вова ободряюще стрельнул глазами в сторону танцпола, — Пошли, разомнёшься хоть. — Музыка же отстой! — парировал Серёжа, всё-таки покорно следуя за товарищем. — Знаю! Щас вино подействует, станет лучше, — Вова законвульсировал на месте, вливаясь в общий неразборчивый танец. Серёжа переминался с ноги на ногу, покачивая головой в такт. Откуда ни возьмись, за спиной показался виновник пьянства: — Эх, Разумовский, я даже скучать по тебе буду! И даже настроение тебе портить сегодня не стану по случаю праздника! — Миха устроил свою руку на плечах рыжего. — Ой, окажи услугу, будь добр! Но тебе и до этого не удавалось, чтоб ты знал. — Ха-ха! Ну, да! Выпьем? — во второй руке Миха держал вискарь, явно дешевенький. Серёжа забрал бутылку и широко отпил. — Во даёт! Хорев, ты приглядывай за ним! — розовый и развесёлый Миха оторвался от компании и с хохотом унёсся к своим. — Это что сейчас было? — Серёжа ещё отхлебнул, скрестил руки на груди, глядя вслед Уварову. — Ну-у-у, я же говорил, что Миша вполне терпимым бывает, — Вова вытащил бутылку из чужих рук. — Ага, только когда выпьет. — Ворчун! Радоваться надо, ты ж на сегодняшнее число молился, при том, что в бога не веришь, — Вова продолжал приплясывать. — Да, знаю, просто всё не так радостно сложилось, как я ожидал, — Серёжа кричал, прорываясь через шум музыки. Сбоку показалась Ленка. — Мальчики, кто-нибудь потанцевать хочет? Сейчас медляк обещали! — А Миха — не варик совсем? Юрец, Бодя? — Серёжу едва ли слышно сквозь окружающий грохот. Ленка замотала головой. — Мне отойти надо, спасёшь принцессу? — сказал Володя на ухо другу. Тот закатил глаза, но Ленке кивнул. Та захлопала ресницами и обнажила зубы в улыбке. Хорев унёсся прочь из зала, диджей и впрямь врубил унылый медляк. Ленка возложила худенькие ручки в лентах, идущих от платья, на плечи Серёже. Тот неловко положил свои ей на талию, они затоптались в ритм музыке. — Не знаешь, чего Игорь Константинович не пришёл? — Ленка наклонилась ближе к Серёже. — С чего бы мне знать? И с чего бы ему приходить — он же заменял у одиннадцатых меньше пары недель, — парень напрягся и перевёл ворчание на бедную одноклассницу. — Да, я знаю, но надеялась, что придёт! — поясняла Ленка, не глядя на одноклассника. — Боже, Лена, у него девушка есть, я их в кино как-то видел. Можешь выдохнуть! — злобно прошипел Разумовский, которого уже колбасило от каждого упоминания физрука. Лена-то не виновата ни в чём, но попала под праведный гнев одноклассника. Киренская опустила улыбку вниз и трижды кивнула. Медляк дотанцевали молча, а как трек переключили — расстроенная Лена убежала к подружкам. Минут через пять вернулся Хорев, покрасневший и какой-то решительный. — Надеюсь, ты за сигаретами бегал, и я не зря эту овцу терпел. — Нет, кое-что поважнее. У меня же есть, а ты бросил, — он выставил в сторону товарища указательный палец, — хорош уже ядом всех обливать, Ленка тебе конкретно и слова плохого не сказала, а ты кидаешься. — Ну, да, про физрука только расспрашивала. Хочу всё знать, блять, — выплюнул Серёжа. — Ну и забей! Завтра уже — ни физрука, — он сделал паузу, — ни Ленки, ни школы, так? — Володя добыл у Михи бутылку пива и довольно глотал питьё. — Так, — кивнул Серёжа, не уверенный, что его это успокаивает. — Если хочешь, сходим по-настоящему на перекур, — Вовке приходилось наклоняться каждый раз, чтобы его услышали. — У меня зажигалки нет с собой. — Так найди! — Володя как-то странно подмигнул другу, — Я тут кое с кем переговорил, пока уходил, может этот товарищ и курит, — бросал загадки Вова. Серёжа задумался на считанные секунды, довольно приподнял брови и залихватски улыбнулся, найдя разгадку и найдя ответ на свой собственный вопрос: — Кажется, я знаю, у кого есть! — бросил он Вове и выскочил ужаленным из зала. Сам не помня, как, страусиным шагом-бегом спустился вниз, донёсся до тренерской и, остановившись отдышаться, замер у двери. Постучать? Чёрт с ним, алкоголь уже ударял в голову и на приличия трезвости не хватало — он распахнул дверь. Игорь неспешно складывал вещицы в небольшую коробку, оглядывая столы и проверяя ящик — в общем-то, уносить было не особо чего. — Поздравляю с! — договорить не успел. — Игорь, зажигалка есть? — энергично выпалил Серёжа, разглядывая чужое-совсем-не-чужое лицо напротив. — Э-э, есть, щас посмотрю, — Игорь оглядывал уже заученный стол и хлопал по карманам, точно зная, что зажигалки у него нет — она второй день в мусорке у дома. Серёжа зашёл внутрь тренерской, прикрывая дверь, подошёл к Грому поближе. Тот вопросительно мотнул головой. — Чуть не забыл. Я в Москву не поеду, — тихо, совсем контрастно с предыдущими словами проговорил Разумовский, будто напоминая самому себе. Игорь повернулся от стола, уже готовый открыть рот, и не знающий, что ответить. Разумовский, притянув холодными пальцами его лицо, фамильярно воткнулся своими губами в чужие, чуя, как чужое напряжение спадает. Он уже готов к тому, готов, что сейчас его оттолкнут, ударят по лицу, что он наслушается ору и пристыженный унесётся отсюда даже не в актовый зал — домой, в постель, смотреть какие-нибудь дурацкие слезливые драмы, отлёживаться дома вплоть до первого экзамена, а сами экзамены — успешно завалить, и отлёживаться ещё пару лет у разбитого корыта, а потом спиться — но умереть не от алкоголя, а от разбитого сердца! Но действительность превзошла картину, мгновенно нарисовавшуюся в его светлой головушке. Игорь, не противясь алкогольному послевкусию, в ответ приложил горяченные руки к бледному лицу напротив, путая пальцами рыжие пряди. Слышно было, как шумно дышит Игорь, но чувствовалось, какой он расслабленный — каким его ещё никто, наверное, не видел. У Игоря губы мягкие, но подминающие чужие, целуется он неожиданно нежно, неторопливо, будто боясь спугнуть, будто и не веря в происходящее. Серёжа, сам почти не верящий, захлёстнутый чувством и градусом алкоголя, улыбнулся сквозь поцелуй, а Гром рассмеялся и, чмокнув его в верхнюю губу, оторвался. Сияющий парниша облизнул её, смущённо глядя перед собой. — Чего сразу не сказал? — шёпотом сказал Игорь, впечатывая в себя объятиями хрупкое тельце уже-не-ученика. Прижатый Серёжа просипел: — Да я сам это понял не сразу, если честно. Так вот какой ты прогрессивный, оказывается! Игорь хохотнул, растирая крепкими ладошками Серёжину спину. — Ко мне Хорев минут десять назад заглянул. Извинялся, что-то бормотал про тебя, что ты никак решиться не можешь, что он видит, как ты, э-э, смотришь на меня… Я сам не понял, чё это такое было. — Ох уж этот Володя, — вздохнул Серёжа, — болтун. — Находка для шпиона, — добавил Гром и высвободил Серёжу. Присел на учительский стол, разглядывая второго, будто ещё слегка смущённого. — Серёж, если ты остаться только ради меня решил, то не стоит это того. Если ты уедешь, мы всё равно сможем слышаться, видеться, не в девятнадцатом же веке живём. — Ну ты льстишь себе, Игорь! Хотя и существенно повлиял на моё решение. В Питере поступлю в вуз не хуже, чем в Москве. А в Москве у меня вообще никого нет, так и смысл? — Ну, только если ты уверен. — Всё, не надумывай лишнего. Прогуляемся, а? Я уже задолбался эту музыку тошнотную слушать в актовом! — Серёжа подошёл ближе и протянул руку вперёд. Игорь поднялся, прихватил коробку с вещами, оглядел на всякий случай тренерскую — вдруг что забыл. Сделав вывод, что всё взял, он ухватил руку напротив и оставил кабинет, зал, школу позади. Думал ли он, что этим закончится замена на несколько месяцев, что какой-то парнишка возьмёт и всё перевернёт с ног на голову? Впрочем, этим Игорь Гром — третьекурсник полицейской академии — не задавался, ощущая неведомую лёгкость и спокойствие, солнце, гладящее кожу, слыша шелест листвы и звонкий смех Серёжи Разумовского. Всякое может случиться, верно?