Казусы и кактусами

      Она ненавидит запах адской гари ещё с перхвых моментов в аду, когда чёртов адский король встретил её в коридоре, тот с кем сейчас она лежит в одной постели и задаётся вопросом. «Когда, Ребекка, когда твоя ненависть перешагнула в сторону любви?» Лежит и корит себя за сотни не обдуманных решений и действий, вроде бы, но нет — любит.       В его объятиях ей слишком хорошо так, что иногда тошно от одной мысли, но она отгоняет их слишком быстро, чтобы те успели посеять семя сомнений. За окном сумерки, которые женщина безумно любит ещё с детства, когда на земле она вместе с отцом сидели на холмах за городом и расматривали небесные светила и созвездия, которые звёзды скомбинировали и, если сейчас посмотреть на неё, то не скажешь, что она — холодная и безчувственная сука, которой наплевать на остальных, скорее милая женщина, которую дома ждут муж и дети.       Да, так действительно было, но раньше. Сейчас она сидит в комнате, которая является её карцером вспоминая прошлое, которое больно ранит её. — Сат, — шепчет серафим своему возлюбленному на ухо, — это может слишком плохо кончится. — Бекки, ты не провалилась, ты просто живёшь так, как хочется тебя, а не этим остолопам. Забей на них — нельзя угодить всем. — Ты прав, — отвечаем она ему легким поцелуем, водя пальцами по его татуировкам, очерчивая контура. С ним ей слишком хорошо до такой степени, что свобода окрыляет, а не даёт мнимые крылья с которыми нельзя улететь. — Как всегда прав. — Это платье тебе не идёт, лучше без него, — белая ткань летит на пол.       Она, как обычно, не успевает заметить, когда его руки сжимают грудь, а пальцы инной руки выводят дорожки от ключицы до пят, останавливаясь на внутренней стороне бедра: — Негодник! —кричит она, расплавляясь у него в руках марионеткой, растелаясь перед ним и играя по его правилам — она чувствует себя счастливой.       Не правильно? Да, очень, мир слишком правильно-гнилой для каждого из них и они привыкли к тому, что эти чёртовые, тайные отношения сжирают внутри. Мужская рука сжимает ягодицу с татуировкой мажоми, еле сдерживая смех от представления того, как Кроули её набивал, ведь это честь достается именно директору. Вновь вдыхает неповторимый аромат лимона и хвойного леса после дождя утопая в её неповторимых глазах, с ней ему хорошо настолько, что время теряет значение, а боль не может вернуться к его сердцу. — Он тебе не идёт, — говорит Ребекка и срывает последнюю вещь на теле короля, потому что с детства проклинает зелёный, который вточности как гроб отца в день похорон, когда небеса рыдали ведрами и сожалели об утрате девушки, — и не только галстук. — Верю, — шепчет он куда-то в губы, когда пальцы очерчивают клитор, углубляясь в неё, а дождь слезами плачет, словно предупреждает о пока что не наступившем будущем. — Не уйдешь! — разноситься по комнате в тот момент, когда серафим медленно уползает с огромной кровати. — Ребекка, — шепчет голос возле уха, а его шершавый язык ограничивает контур женского уха, — даже не смей. — А то что? — возникает вопрос сам по себе. — Накажу, — отвечает он сильнее сжимая ягодицу женщины, сидящей у него на коленях.       В его руках появляются те самые ненавистные ей нити, которые резали её крылья на соревнования — подарок под рождество. Он медленно, растягивая удовольствие и окончание, привязывает ангела руками к столбу кровати. — Накажу так, что сидеть не сможешь, — раздается голос, когда Сатана оказывается над серафимом, сильнее сжимая её соски своими излишне большими и огрубевшими от времени пальцами. Она вздрагивает: непривычно холодные руки проходятся вдоль её тела, хотя сама она разгорячена и напряжена до предела. Руки тесным кольцом сжимаются на талии, когда язык чертит пентограмы на её теле. — Моя, только моя — говорит черт, когда член медленно входит в неё. — Да, Сат, твоя, всё ещё твоя, но это одиночество сводит меня с ума и я не уверена, что даже наш сын удержит меня в этом мире. Прости, — на улице слышен гром, а сквозь шторы пробивается свет от молний. Эти воспоминания вихем вскруживают ей голову, заставляя сердце биться быстрее. В такие моменты он прижимал её ближе, как тогда. — Бекки, не волнуйся это лишнее, — шепчет Сатана на ухо серафиму, сидя рядом с камином, в котором огонь пожирает поленья. — Легче не становится, даже, когда я знаю, что гром это звук, а молния — свет, — тихо произносит женщина сильнее прижимаясь к нему. — Тогда иди ко мне, тут они тебя не достанут, — он смотрит в её бездонные глаза, — обещаю.       И она прижимается к нему, как маленький ребенок к матери: рядом с ним она чувствует себя защищённой и счастливой, лучше, чем дома. Он смотрит на неё, обнимая сильнее, чтобы никто не украл его сокровище. С её появлением в его кабинете стало уютно и тепло: Люцифер перестал получать побои по каждому поводу; он был рад просыпаться ранними утрами рядом с ней,а темными ночами сидеть у камина.       Она помнит, как сказала ему о беременности. Этот день запомнился яркими красками и новыми эмоциями.       Сегодня тот короткий миг, когда она может наведаться к дочери совершенно спокойно без страха за чью-то жизнь, когда советники цитадели мельтишат взад вперед, словно садовые мухи.       Она застаёт дочь рисующую очередную картину. Любовь к рисованию ей передалась от Ребекки, которая рано заметела в дочери тягу к рисованию и не могла не повести ту рисовать, как сама когда-то. — Привет, Вики, — шепчет Ребекка смотря словно на свою копию с такими же как у неё волосами и взглядом, — Я скучала. — Не пытайся. — Вики? — непонимание волной нахлынуло на женщину, которая ожидала чего угодно, понимала возможность подобного, но легче не становится. — Иди прочь! Я ненавижу тебя, поэтому иди вон и не возращайся. — Что, почему? — Ты сама прекрасно всё понимаешь. Ты — лгунья и чёртова сука, Ребекка Уокер. — Раз так, то пусть будет по-твоему, — серафим развернулась и ушла прочь, направляясь в ад, ненамереваясь слушать все эти оскорбления. Боль сковывала тело, пока она летела в направлению к аду.       «Ненавижу тебя!» эти слова яркими красками отпечатались в голове у серафима, как гром среди ясного июльского неба, когда она, будучи детдомовским подростком после смерти отца и матери, сидела на краю обрыва и зарисовывала прекрасный пейзаж в тот короткий миг, когда ей удалось убежать от стен «тюрьмы». — Бекки, — Сатана явно хотел сказать что-то ещё, но увидев её состояние, только крепче прижал к себе, как мать прижимает маленького ребенка, как это делала его мать в день востания.       «Сат, тебе стоит её ненавидеть» кричит разум, а сердце бьётся только рядом с ней не желая меняется. Только мысли о том, чтобы бросить всё до единого и сбежать невзирая на то, что это не возможно, и бежать до мировой черты, лишь бы быть с ней. — Ты ненавидишь меня, да, ведь я безжалостная и хладнокровная сука?! — Шшш, — шепчет он ей на ухо, сильнее сжимая в своих объятиях, а она утопает в аромате его ирисково-ликерной энергии, готовая отдать всё за него и дочь. Понимает, что ребенку навешали длиной лапши на уши и не сердится, но сердце всё равно сжимается от нестерпимой боли. — Я не ненавижу тебя и даже, если весь мир будет против тебя, я буду весь твой, Ребекка, ты давно забрала меня целиком в свои сети. Только не плач, Бекки. — Забавно, — серафим грустно усмехнулася на вы сказываеия короля, — Сатана, ты относишься ко мне лучше, чем моя собственная дочь. — Я уверена, что она тебя любит, прочто эти грёбаные небеса прогнили абчолютно полностью, просто попробуй ещё раз. — Да, спасибо. — И, извини, но ты в последнее время выглядишь уставшей, может возьмёшь отпуск, ты уже пять пропустила. — Хах, — лёгкий, нервный смешок разнёсся по комнате, — обязательно и у меня кое-что есть для тебя, — она достала небольшую коробочку и выручила Сатане.— Знаю, выглядит глупо, но почему бы и нет.       В коробке был тест с плюсом на нём. Если бы была такая возможность, то его бы брови полетели к небесам от удивления. — Как?! Нет, стой, я знаю откуда берутся дети и мы не предохранялись, но всё равно...— она приложи пальци к его губам. — Лучше молчи, не разочаровуй меня. — Нет, мы слишком долго молчали и нам нужно слишком многое обсудить, но я тебя прошу не делать поспешных решений и не стоит заливать мне свою фанту про «Я взрослая женщина», я знаю тебя достаточно хорошо. И не смотри на меня так, я действительно рад этому ребеноку, поэтому дай нам шанс, пожалуйста. — Угу, давай продолжим завтра, только обещай, что прийдешь.       Сатана замер, явно обдумывая её просьбу: слишком глупой она была, возможно завтра будет не реально, но он сделает всё для выполнения. — Обещаю. — Сат, ты всё таки не сдержал слово, — сказала она, смотря на часы, где было без пяти двенадцать.       На улице на протяжении нескольких часов велись бои, но выглянув в окно было всё равно не ясно ничего: ангелы дрались с демонами, но и сторона могла воевать с собой же. Всё выглядело не реальным, как кукальный театр. — А я в нём кукловод, — произнёс голос, который она узнает из тысячи. — Ты...ты, — слёзы застелают её лицо, как снег землю. — Да, как и обещал, — он подходит ближе позволяя утонуть в нём, — ты же не думала, что я не прийду и в конце концов сегодня ещё не кончилось. Идём, там справятся и без нас, а у нас есть более важная мисия.       Они вышли в коридор и спустились в низ. Хоть женщина и была в цитадели не первый год, но картины на стенах и мозайки её восхищали всё также, словно впервые. — А кто это смельчак, что позволил себе подписаться, как «Сатана»? — спросила Ребекка указывая на огромную картину висящую над центральной лестницей с портретом верховного советника. — Я. Это у меня хватило смелости на это. Когда-то мы были с ним друзьями. — А что такого случилось? — Время, которое оказалось не лекарем, а разрушителем, впрочем, мы всё ещё друзья, вроде как, просто времени на встречи нет. — Никогда бы не подумала, что король ада и главный советник — друзья. — Да, жизнь иногда любит шутить, но всё же на тот момент я был ангелом, а после пал, но он не отвернулся от меня, что было действительно удивительно, ведь мы были не самыми лучшими друзьями. Давай оставим этот разговор на после: мы уже пришли к водовороту. Просто доверься мне и не открывай глаза пока я не скажу, хорошо? — Да, — после её ответа он взял её на руки и прыгнул в водоворот. По первым ощущениям здесь было холодно и дул сильный ветер, который срузу растрепал не уложенное каре, но энергия Сатаны грела обоих лучше любой куртки или камина. — Почти пришли, ещё немного, — прошептал он ей на ухо. — Открывай, — сказал он поставив на землю. — Восхитительно, — почти прошептала она. Вокруг были горы, на одной из вершин которых они находились, всё было усыпато слоем белоснежного снега и только их следы было видно в царстве природы. Ветер поднимал снежинки иногда вместе, а иногда порознь и кружил их в сумашедшем вихре, словно вытанцовывал ясный только им обоим танец. — Ты всегда говорила, что не любишь жаркие пляжи с толпами людишек и леса с мошкарой тоже. Горы на мой взгляд лучшее решение: здесь нет людей и совсем не жарко. — Ты не представляешь насколько ты прав. Это безум! Безумие в самом чистом его виде, где природа забрала всё, показав свою влась. Смотри вот там скачет олень, а всё остальное заснеженно, словно накрыто огромным белым одеялом.       Они замерли на мгновение, которое затянулось во времени, для них замерло всё от звуков до нужд, просто стояли в объятиях друг друга, расматривая её накалдованое платье, которое выглядело как последний закат в этом мире, настолько алым и солнечным оно было. Её щёки горели, как адское пламя на десятом кругу ада, который не всилах был описать Данте из-за его ужаса. — Если бы он был, то грех его — любовь, самый ужасающие, который мне удалось познать за всё свою вечную жизнь. Очень страшное чувство, которое смогло каким-то образом преобладать надомной. И, — он положил руку на её живот, который был виден из-за отсутствия амулета или чар, — слушай внимательно, так как я никогда больше не повторю сказаное сейчас, я люблю тебя, Ребекка Уокер, непризнанная, покорившая сердце дьявола. Его я тоже люблю, уже люблю, и если ты решишь уйти, то убей меня сразу, не мучай. — Сат, я никогда от тебя не уйду. Слишком сильно ты меня привязал к себе, моё сердце разобьётся в дребезги от этого. Понимаешь? — Да, более чем, негодница. — Может не здесь. — Да, скажи где и мы тут же оказемся там, Бекки, — тут его телефон зазвонил, он быстро посмотрел на неё и взял трубку. — Винчесто, нет и ещё раз нет, разберитесь сами, — сказал он повесив трубку с разговором, который стал надоедать. — Прости. — Не стоит, Сат, ты делаешь всё правильно даже когда думаешь, что разочаровал меня, то помни: это не так. — Спасибо, Бекки, мне стоило это услышать от кого-нибудь. Идём к столу, сегодня я — ваш личный шеф-повара. — И что у нас сегодня в меню? — спросила девушка сев за небольшой столик с букетом полевых трав. — Люблю эти цветы. — Салаты и напитки, — сказал он и щёлкнул пальцами, появились несколько салатов и напитки, которые она раньше не видела, хоть и была серафимом не первый год. — И куриное мясо на гриле, которое я лично приготовлю. — Ты умеешь готовить? — теперь черёд удивлять перешёл к Сатане. — Да, куда же мне без этого, а если серьезно, то был с Мамоном пару тысячей назад в одном загнившем мирке, но с паразительно хорошей кухней, где собственно и научился. — Он настолько стар? — спросила серафим, которая хоть и знала, что верховные демоны живут не первое столетие, но не расчитывала на несколько тысячелетий. — А ещё он старше меня. — Буду называть его «дедушкой», — что удивительно, а отношения Мамона и Ребекки сложились хорошие и остались даже, когда она заняла нынешний пост. К сведению, Мамон — верховный демон, заправляюший казной ада, некоторых считают, что его состояние превышает состояние Сатаны. Сам по себе ничего, а ещё успел прикрыть Ребекку, когда та непризнаной бегала в ад. — Нееет, наши дети пусть и зовут его так, а мы как-нибудь воздержимся.       Молчание вновь завладело всем, наполняя пространство приятной музыкой снега. — Знаешь, — сказал он доготавливая мясо, — в детстве, когда-то очень давно настолько, что летописи не вспомнят этого времени, я хотел стать человеком и у меня почти вышло, но Эрагон сумел вовремя меня остановить. — Серьезно, но зачем? — Люди были свободными, имели цели, могли заниматься тем чем хотели.

***

      Ребекка сидела в коридоре, томясь ожиданием вердикта. Духота комом застряла в горле, не давая нормально дышать. Никак не могла осознать, что он сдал их суду со всеми доказательствами. На душе было мерзко от осознания весего, а шансав на побег сейчас не было, действительно стоило сделать это раньше, но они до последнего надеялись на лучший исход. — Прости я сделал все что мог, — сказал очень тихо Эрагон выходя из кабинета суда. — Вас отправляют на землю, — уже тише добавил он, — я попытаюсь что-то сделать, но ты и сама понимаешь.