Клише

Влюбится в учителя? Одно из самых клишерованных клише. Хуже только втюриться в симпатичного бариста из ближайшей кофейни. Хотя, наверное, все в этой жизни является клише. Все уже когда-то и кем-то было сделано и по десятку, сотне, тысяче раз повторено разными людьми в разных вариациях. Суть одна. Собственно, как и итог. Вот именно отсюда пожалуй и начнем. Тони не то чтобы был шибко выдающимся учеником, сыном, другом, да человеком в целом. Единица из огромного множества. Разница, как считал он, только в том, что он не хотел становится клише. Ещё одним из миллиона таких же. Хотелось выделиться. Да, выебнуться, если уж совсем откровенно. А где в современном мире, где есть уже, кажется, все, ну, или почти все, можно выебнуться? Ответ прост — наука. Человеком, кажется, пройдено уже все. Мода — циклична: совсем недавно все плевались на джинсы клеш, а теперь? Блюда вообще-то тоже. Искусство? Ну, тут по идее тоже, увы. (Хотя, Тони готов это признать наедине с собой и в темноте, у него не получается ничего ни в искусство, ни в готовку, ни, боже, в моду). Но вот наука… Сколько ещё не исследовано: океан, космос, да та же земля. Такой простор для действий, для развития, для… Для многого, в общем-то. Тони мог бы выбрать абсолютно любую науку, абсолютно любое направление (ладно, окей, с направлениями в школе не шибко большой выбор, но тем не менее). Тони мог выбрать все, что угодно, но выбрал физику. Вот тут-то и случилась фатальность. Его ошибка. Самое клишерованное клише (даже симпатичный бариста спускается со своего пьедестала, уступая его) — Тони втюрился в учителя. В мистера — чтоб его коты зацарапали — Паркера. Первый урок с ним — личная точка невозврата Тони. Один быстрый взгляд на нового преподавателя, что за весь первый учебный день успел выдохнуться, сбросить с себя собранность — скинуть пиджак, то бишь, и закатать рукава слепяще белой рубашки — и Старк поплыл. Вмазало его, как метко выразилась Наташа. Вма-за-ло. Быстро и, видимо, безвозвратно. Уроки физики — науки, в которой юный Тони хотел совершить прорыв, порвать шаблон, сделать что-то новое, не клишерованное — стали его раем и адом одновременно. Ну и как тут учиться, вгрызаясь в гранит науки и расширяя познания, когда взгляд цепляется за кудрявую прядь, спадающую на лоб мистера Паркера из идеальной прически, под конец дня? Как сосредоточиться на формулах и терминах, когда мозги плавятся, каждый раз, как Питер (П и т е р, Тони называл его так только в своей голове, да и то не часто, а то привыкнет, а привычка — это дело такое, до добра обычно не доводит) поджимает губы, принимаясь по новой объяснять одно и тоже? Ну простите, мистер Паркер, что от вашей охренительности Тони не может сосредоточиться на материале. Но ведь он пытается. Честно. Никому не хочется выглядеть дурачком в глазах своей симпатии, своего краша, как вновь точно подметила Наташа (не симпатия, нет, уже что-то более сильное и ненормальное — краш как раз хорошо описывает). А Тони выглядел. Стал тем, от чего бежал. Стал клише — заикающимся и смущающемся, если замечал взгляд карих глаз на себе. Ну а если мистер Паркер задавал ему вопрос… Господи блядский боже, каких же усилий стоит Тони заставить свой голос не дрожать. Ей-богу, хуже, чем впервые влюбившаяся пятилетка, фу. Наверное, последним выстрелом становится момент, когда Питер (Питер. Питерпитерпитер. Пи-тер. П и т е р. Только в голове, даже не вслух, даже не когда совсем один в темной-темной спальне под покровом ночи, нет, повторять это имя, катать на языке не прозвучавшую тягучую «р»…) просит его задержаться после урока. Зачем? Он узнал? Кто-то проболтался? Если да, то кто? Никто не знает, никому Тони не говорил. Наташа не в счет, ей тоже никто ничего не говорил — сама все узнала. И почему только Тони не угораздило влюбиться, втюриться, вкрашиться, не важно, в яркую и проницательную Нат? Потому что ты гей, Тони, — насмешливо звучит в голове, — а ещё потому, что тебя не вмазывают зеленоглазые рыжие, неа. Только кареглазые брюнеты, так что смирись и расслабься. И Тони смиряется, расслабиться пока не получается. Никак. Только если со своей рукой в ванной, но и то не надолго. Глубоко вдыхает, словно сейчас его лёгкие наполнятся воздухом, и он сможет взлететь, как воздушный шарик, и улететь куда-нибудь в космос, лишь бы не оставаться наедине с дурацкой, чертовски привлекательной кудряшкой, спадающей на лоб мистера Паркера. Но он не взлетает. Тони человек науки, понимает, что это, увы и ах, невозможно. А ещё понимает, что своим страхам надо глядеть в глаза, только пока получается куда-то в переносицу, лишь бы не столкнуться с умным карим взглядом. Ну и ладно. Хотя бы так. Зато глупая улыбка перестала лезть на лицо, когда он замечает Питера в коридоре, хоть это ему удается контролировать. Мистер Паркер говорит негромко, прислонившись задницей к своему столу, на котором ровной стопочкой лежат только что написанные классом Тони тесты. Питер говорит и говорит, доверительно заглядывая Тони в глаза (боже, перестань, ну, пожалуйста), спрашивает аккуратно, как у него дела дома, как отношения с родителями, нет ли проблем. О, проблемы есть. Точнее проблема. Одна. Такая дурацкая и до ужасного клишерованная. Но мистеру Паркеру знать об этом не стоит. И Тони сипло, откашляться никак не получается, чтоб вас и влюбленность в вас коты зацарапали, мистер Паркер, отвечает, отрицательно качает головой для убедительности. Все у него зашибись. Все круто, классно. Честно-честно. Дожить бы до выпускного, вот тогда!.. Но до него ещё далеко. • И вот Тони здесь. Выпускной в самом разгаре. Из актового зала музыка гремит по всей школе. Даже пара шариков долетела каким-то неведомым образом до кабинета физики. И вот Тони здесь. Сжимает в руках свой чертов аттестат — так и не смог разжать пальцы, чтобы отдать его родителям, так же как и мантию с дурацкой шапочкой выпускника — ради которого трудился весь год. Для которого пересилил себя и свою влюбленность, серьезно берясь за ум, за физику, если быть точнее. Год прошел незаметно, ну, выпускной класс вообще-то, с его лютой подготовкой к экзаменам ещё надо было умудриться урвать хотя бы пару часов сна, а если не получалось, то дни просто сливались в один бесконечный, где тебя полоскает, где твои мозги безжалостно насилуют множество учителей, множество предметов, множество обязанностей и обещаний, которые ты не помнишь, чтобы давал. Бесконечный, безумной год прошел, дальше только институт. Больше не будет школы, а значит и мистера Паркера. Наконец-то Тони вздохнет свободно и обруч влюбленности, туго стягивающий его грудь все эти длинные девять месяцев, наконец-то спадет. Терять нечего. И ощущение крыльев за спиной опьяняет. Знание, что впереди множество путей, а школа и мистер Паркер уже по идее пережиток прошлого, даёт какую-то нечеловеческую силу. Невероятную мощь. Тони ощущает себя ледоколом, что долгое время пробивал толстенный лёд, чтобы сейчас, в этот конкретный момент, выйти в чистое море, безо льда, без сковывающих обстоятельств и причин. Он — мыльный пузырик, легко взлетающий и гонимый ветром. Он свободен. Почти. Сейчас он откроет дверь кабинета физики и тогда точно станет свободным. • Тони открывает дверь, вообще-то распахивает, что она аж громко ударяется о стену, и входит в класс. Видит за учительским столом одинокого мистера Паркера. И все слова вылетают из головы. Сейчас бы в пору развернуться. Извиниться. Ляпнуть какую-нибудь чушь, мол, перепутал с туалетом, и смыться к херам собачьим. Чертов страх, дурацкий мандраж, которых не было всего пару мгновений назад, вновь цепляются к его рукам и ногам, к шее, тянут вниз, возвращая на старт. Мыльный пузырь лопается. Ледокол застревает во льдах. — Что-то случилось? — милый, милый Питер внимательно смотрит на Тони, на его пальцы, сжимающие аттестат, на испуганные глаза. Да, что-то случилось. — Вы, мистер Паркер, — отвечает Тони. Но Питер не понимает. И Тони поясняет. — Вы случились. Ситуация не становится понятнее, но страх начинает отпускать. Какое-то ненормальное спокойствие заменяет его. Теперь и отказ не кажется чем-то страшным и фатальным (вообще-то так и есть). У Тони ощущение, будто он накурился или перепил, или все вместе. — Вы случились, мистер Паркер, — повторяет он. — Вы и ваша дурацкая кудряшка. Вы и ваши поджатые губы. И серьезный умный взгляд. Вы случились на мою несчастную голову. Я стал клише из-за вас. Все вы. Но Питер не понимает, откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди, и смотритсмотритсмотрит, ожидая ответа. — Вы случились, — как заведенный повторяется Тони. — Вы и моя влюбленность в вас. Вот и все. Год в мучениях, когда кидает из крайности в крайность, когда в одни момент — хочу на руках носить и целовать тонкие губы, а в другой — ненавижу, ненавижуненавижуненавижу. Год, за который узналось много мелочей — от очевидной привычки поджимать губы, до рисования глупых маленьких картинок на ненужных листочках, быстро отправляющихся в мусорку. Вот и все.