***
После университета, Хёнджин направлялся в небольшой цветочный магазинчик на соседней улице. Ему нужно было нарисовать букет цветов с натуры в качестве домашнего задания, а самый ближайший магазин цветов закрывался через пол часа, поэтому нужно было поторопиться. Сегодняшний вечер был шумным, сумбурным, но таким знакомым и привычным. Небо сияло яркими красками пурпурных облаков и лучами уходящего солнца, а люди шли туда и сюда, как вечные странники. Кто-то так же, как и Хёнджин, торопился. А кто-то неспеша прогуливался, заходя в различные магазинчики, маленькие дети бегали по улице, ловя крики своих родителей вслед. Погода была хорошей, самое то для начала марта. Хёнджин наконец-то добежал до цветочного магазинчика и, резко дёрнув ручку, зашёл в небольшое помещение, от и до заставленное цветами всех форм и размеров. Продавец, который уже собирался закрывать магазин, от такого неожиданного появления нового клиента вздоргнул, но после тут же поприветствовал вошедшего: — Здравствуйте! Добро пожаловать в наш магазин. Чем могу быть полезен? – он заговорил на ломаном корейском, стараясь как можно лучше произнести слова, чтобы его точно поняли и по-доброму улыбнулся. На несколько секунд Хёнджин забыл зачем пришёл и просто остановился возле входа, вглядываясь в лицо человека напротив. — Мне нужны цветы для натюрморта, – через какое-то время всё-таки выговорил он, не в силах оторвать глаз от необыкновенного незнакомца. Парень казался Хёнджину настолько знакомым, что он просто не мог понять, где они раньше могли пересекаться. Тот, немного задумавшись, какие же цветы было бы легко нарисовать, вышел из-за прилавка и подошёл ближе к вазочкам с разного рода букетиками и цветами. — Какие конкретно вы бы хотели цветы? – тот продолжал очаровательно улыбаться, ловя на себе такой удивлённый взгляд. На самом деле, Хёнджин знал, чего хотел. Все цветы были по-своему прекрасны, и выбрать что-то самому представлялось возможным, но в этот момент ему захотелось узнать, какие цветы подберёт ему флорист самостоятельно. Какие цветы нравятся другим людям? Какие бы цветы они хотели видеть на холсте? Эти вопросы часто возникали в голове Хёнджина, когда тот писал свои картины. — Ох... – Хёнджин оглядывал большое множество потрясающих растений, чарующих своим видом и ароматом, не в силах вымолвить хоть что-нибудь, – кажется, я не смогу выбрать это сам. Можете, пожалуйста, составить букет на своё усмотрение? Для рисования мне подойдёт любой. Глаза напротив вмиг заблестели, а на щеках парня заиграли солнечные зайчики. Веснушки. Хёнджин только что заметил их, и теперь его удивление достигло своего неба. Он впервые видел человека с веснушками вживую, такого реального, но такого неземного. Парень перед ним словно сошёл с облака лучиком солнца, лёгким солнечным зайчиком, который никуда не убегал и не прятался, а освещал всё вокруг своей очаровательной тёплой улыбкой. Полную картину солнечного зайчика дополняли его блондинистые волосы, которые так и светились от лучей уже заходившего за горизонт солнца, пробивающихся в окно. — Неужели вы правда хотите, что бы я собрал для вас букет? – парень был так удивлён, что переспросил. Наверное, это был первый раз, когда его просили о чём-то подобном, так ещё и для того чтобы запечатлеть букет на холсте. — Да, пожалуйста. Как я уже сказал ранее, для рисования подойдёт любой. – Как только слова Хёнджина достигли ушей прекрасного солнечного блондина-флориста (так обозначил этого незнакомца у себя в голове Хёнджин), тот сразу начал старательно выбирать самые красивые цветы. Он выбрал три нежно-розовые, светлые розы, столько же белоснежных, нераспустившихся тюльпанов и одну небольшую бледновато-жёлтую астру, так выбивающуюся из всей этой композиции, но такую подходящую. Её будто дополняли тюльпаны и розы, смягчая её жёлтое одиночество. А может, это она дополняла их светлое множество? Флорист добавил в композицию несколько крошечных веточек гипсофилы в знак завершения, и поднял свои искрящиеся энтузиазмом глаза обратно, на Хёнджина. — Вам подойдёт такой букет? – парень пытался услышать ответа, но завороженный Хёнджин смотрел только на цветы и, кажется, не слушал. – Не много ли цветов я выбрал? Если хотите, я могу переделать. Хёнджин тут же потряс головой в отрицательном жесте. — Это как раз то, что мне нужно было. Он потрясающий, – тихо промолвил Хёнджин и слегка улыбнулся, не зная, что еще можно было сказать. Флорист выбрал цветы, которые хотел Хенджин. Даже не говоря парню ни слова, тот, будто читая всё во взгляде выбрал самые прекрасные цветы. Цветы, которые так нравились Хёнджину. — Отлично, рад, что смог оправдать ваши ожидания, – продавец улыбнулся ещё очаровательнее, словно само солнце, и отправился к кассе. Хенджин последовал за ним, и только сейчас, смотря, как флорист упаковывает букет, заметил его маленькие руки. Они выглядели такими знакомыми, и сам образ этого парня казался таким, что Хёнджин не удержался поинтересоваться: — Мы никогда не встречались с вами раньше? – от такого вопроса флорист на несколько секунд остановился и перестал упаковывать букет, – вы кажетесь мне очень знакомым. Парень напротив слегка усмехнулся, по-доброму, с долей удивления. — Мне тоже так показалось. Вы ведь ещё студент? В каком университете вы учитесь? – он снова продолжил упаковывать букет для Хёнджина, завязывая стебельки цветов жёлтой ленточкой. — Я учусь в университете Хонгик на кафедре изобразительного искусства и дизайна интерьера. — Какое совпадение! – парень улыбнулся и оторвал взгляд от уже готового букета, – Я тоже учусь в университете Хонгик, только на кафедре ландшафтного дизайна и флористики. Вероятнее всего мы с вами сталкивались в коридоре, или на выставках. Парень протянул аккуратно завёрнутый в розоватую обёрточную бумагу букет Хёнджину, а того только сейчас осенило. Он правда часто видел этого человека в коридоре университета, пару раз они сталкивались на выставках и один раз в библиотеке. — Вот как... – Хёнджин был удивлён, потому что всякий раз он отчётливо запоминал каждое их столкновение, но почему-то, именно сейчас, даже подумать не мог. Заплатив, он принял потрясающий букет от солнечного незнакомца и уже было направился к выходу, как заметил небольшой бейджик, прикреплённый к правому кармашку аккуратного флористического фартука. На нём небольшими чёрными буковками было выгравировано красивое "Ли Феликс". Ему лишь нужно было чуть опустить глаза, чтобы узнать имя солнца перед ним. — Спасибо за покупку, приходите к нам ещё! – проговорил флорист, все продолжая улыбаться, смотря в довольные глаза Хёнджина. Да и он сам улыбался благодарной улыбкой, глядя на полученный букет. — А вам спасибо за прекрасный букет, Феликс. – После этого Хёнджин развернулся и отправился к выходу из цветочного магазинчика, оставив после себя запах розовых духов и тихую недосказанность.***
— Чёртов Джисон! – раздавались крики Хёнджина с утра пораньше на пол этажа общежития. – Вот попадись он мне на глаза, я запихаю ему эти графитовые карандаши в задний проход! А всё началось с того, что Хан Джисон – сосед по комнате Хёнджина, забрал его упаковку графитовых карандашей. Только вот он не учёл, что первой парой у него как раз рисунок, для которого ну очень иронично нужны эти самые карандаши. Да, они с Джисоном учились на разных факультетах, но жили в одной комнате. Сынмин, ещё один сосед Хёнджина, на другом конце комнаты уже задыхался от смеха, хватаясь за кружку с остывающим чаем. — Да прекрати, – каким образом он умудрялся дышать, смеяться и говорить одновременно оставалось для Хёнджина загадкой, – подумаешь, спиздил твои карандашики на денёк, от такого ещё никто не умирал. — Может никто и не умирал, но сгореть от осуждающего взгляда преподавателя я не хочу! – Хёнджин всё ещё отчаянно переворачивал все ящики в их комнате в поисках той самой упаковки графитовых карандашей, – и почему этот оболтус всегда берёт именно мои вещи без спроса... Сынмин допил свой чай, поставил кружку на край своего рабочего стола и, ещё раз усмехнувшись, заключил: — Ладно, так уж и быть. Возьми несколько моих карандашей, раз Джисон забрал твои. Ты все равно не успеешь его догнать, расписание то у нас разное, – он сунул Хёнджину под нос половину карандашей из своей сумки, и направился к выходу из комнаты, – о, и смотри не опаздывай, – Сынмин кивнул в сторону часов, и Хёнджин только сейчас осознал, что до начала пары осталось десять минут, – оправдывать тебя перед преподом я не собираюсь! Хёнджин, пусть, и закатил глаза, стал как можно быстрее собирать оставшиеся вещи, но за карандаши, всё-таки, был благодарен. После пар и рисования сынминовыми графитовыми карандашами, Хёнджин отправился в другую часть здания, чтобы найти "похитителя его имущества" (новая кличка для Джисона уже сформировалась и закрепилась в его голове) и вернуть его художественные принадлежности. И нет, не то что бы Хёнджин сильно злился на него за такое безмолвное одолжение, но вернуть своё он хотел как можно скорее. Пробегая лестничный пролёт, Хёнджин уже готовился выговорить Джисону длиннющую тираду в двести с лишним слов о том, как ему было тяжело без этих карандашей и как он благодарен Сынмину за то, что тот одолжил ему свои, как вдруг заметил знакомые блондинистые волосы прямо рядом с кабинетом, в который только что собирался войти. Парень стоял возле двери и держал в руках небольшую папку с эскизами, задумавшись о чём-то. А Хёнджин, в свою очередь, забыл, зачем он поднялся на этот этаж. Забыл про тираду, про Джисона и про эти чёртовы графитовые карандаши, которые только что так намеревался вернуть. Он осторожно обошёл толпу людей, выходящую из аудитории, и направился к солнечному парню, который так выделялся из всей массы этих однотипных художников. — Привет, – он негромко поприветствовался, чтобы не напугать, – спасибо за вчерашний букет ещё раз, он правда вышел шикарным. Но всё-таки ему удалось напугать парня перед собой, и тот вздрогнул, пока не понял, кто с ним поздоровался. — Привет! – охотно ответил Феликс, сжимая папку с эскизами в руках, – это тебе спасибо, что купил, а... – он замолчал, как будто пытаясь что-то вспомнить, но так и не найдя это что-то в воспоминаниях, продолжил, – извини, я не знаю твоего имени. — Хван Хёнджин, – тот сразу же опомнился, когда понял, что уже знает имя человека напротив, а сам даже не представился. — О, тогда Хёнджин! Спасибо, что купил букет, Хёнджин, – он улыбнулся так же, как тогда в цветочном магазине, – моё имя ты прочитал на бейджике? — Ага. Оно красивое. Ты ведь не кореец, верно? – Хёнджин сам не понял, как их диалог завязался подобным образом, но, кажется, так должно было быть ещё вчера. — Не совсем... Я кореец, просто из Австралии.***
Оказалось, что Феликс всё это время учился на одном факультете с Джисоном и жил через несколько комнат от комнаты Хёнджина, но из-за разного расписания в общежитии они до этого не виделись. Хёнджин стал чаще приходить в корпус к ландшафтным дизайнерам, чтобы на перерывах хоть немного пообщаться с Феликсом, а Феликс стал чаще ходить в корпус к дизайнерам интерьера, они стали вместе обедать. Феликс оказался очень интересным для Хёнджина человеком, они начали возвращаться в общежитие вместе, ждать друг друга после занятий, много переписываться во вне учебное время, когда оно, конечно, было свободным. Феликс работал несколько дней в неделю в цветочном магазинчике, но Хёнджину только в радость было бегать к нему от общежития на несколько часов, просто помочь в магазине (хоть он особо во флористике не разбирался) и поболтать. Добирались обратно снова вместе. Один раз они попали под ужасный ливень, такой, что от огромных капель на одежде оставались большие мокрые вмятины, и бежали до общежития вместе, как сумасшедшие. — Ты поскользнёшься, – сказал Феликс, глядя на насквозь промокшие кроссовки Хёнджина, и протянул тому руку, чтобы ухватился, – давай, так хотя бы надёжнее. Если упадём, то вместе. Он улыбнулся так широко, насколько это было возможно под таким ливнем, и поймал добрый взгляд Хёнджина на своей руке. Хёнджин, сначала поколебавшись немного, но всё же ухватился за руку Феликса, понимая, насколько его руки больше рук напротив. Он буквально мог положить ладонь Феликса между двух своих и согреть, если бы они не бежали сейчас, и ладошка Феликса полностью бы поместилась в ладонях Хёнджина. Они бежали, наступая на лужи и тяжело дышали от физической нагрузки, но продолжали улыбаться и смеяться от вида насквозь промокших курток и лиц, которые, несмотря на крупные дождевые капли, светились. Глаза у Феликса – как океан, звёздное небо, полное самых различных звёзд, целых галактик, вселенных, а самая яркая – он сам, он солнце в этой вселенной. Хёнджин зависал, тонул, смотря в эту галактику, и забывал, где он и зачем. Это было потрясающе, смотреть на маленькое солнце, ладошка которого сейчас крепко держится за твою, а улыбка сияет поярче всяких там звёзд. Тучи плотно застилали тёмное небо, и ни одной светящейся пылинки там не было, но Хенджину всё равно. У него есть своё маленькое солнце, которое никуда не уйдёт и не прячется, как только наступает ночь. Теперь уже капли барабанили по ветхому козырьку какого-то продуктового магазинчика, до которого мальчикам чудом удалось добраться за те несколько минут ужасно изнуряющей пробежки. — Хёнджин, – зовёт кто-то, но Хёнджин не слышит, – Хёнджин. Хёнджин. Хван Хёнджин, ты меня слушаешь, в конце концов?! Маленькое солнце трясёт за плечи, хватаясь за мокрую ткань ветровки. — Ой... извини, – наконец услышал его, очнулся, – ты такой милый в этой курточке, я завис. Хёнджин произносит мысли вслух, даже не задумываясь, без доли смущения. — А... спасибо? – мило дуется, но наигранно, видно, смутился комплиментом так, что его плюшевый капюшон в виде медвежонка спал с головы, но всё равно произносит ещё одно тихое "спасибо" когда большая рука Хёнджина накрывает его голову. Он гладит блондина по волосам, нежно, но быстро, а затем надевает обратно плюшевый капюшон, чтобы Феликс не простыл. У них была милая разница не только в размерах их рук, но и в росте. Хёнджин никогда Феликса низким не называл, но для себя помечал, что тот был просто миниатюрным, хоть и хрупким не казался. Но вот душа у него чистая, хрустальная, беречь её нужно было беспрекословно. И Хенджин берёг. — Давай зайдём в супермаркет? – спрашивает Хёнджин, видя что Феликс уже съёживается от поступающего холода. Они пусть и недолго стояли под козырьком, и бежали недолго совсем, но оба замёрзли. — Давай, – отвечает Феликс, и своей маленькой замёрзшей ладошкой хватает ручку двери, проходит внутрь и придерживает дверь для Хёнджина, смотрит внимательно. Боится видимо, что тот убежит куда-то, или потеряется. Но он не потеряется, просто так он Феликса одного не оставит. Они заходят в отдел с едой быстрого приготовления, где пачки с рамёном и всеразличными снеками так выделяются, и Хёнджин замечает голодные глаза перед собой. Феликс, как маленький кот, смотрит на еду с какой-то необъяснимой просьбой, но молчит, старается виду не подавать. — Как давно ты ел? – не выдерживает Хёнджин, чуть приостанавливая Феликса за рукав. Тот уже совсем извёлся, смотря на разноцветные полочки. — Наверное... утром? Я совсем не помню... – тихо признаётся тот, – у меня важный проект по флористике, я об этом не думал вовсе. — Дурак ты, – Хёнджин хватает упаковку рамёна, на которую только что смотрел Феликс. Он не острый, с курицей, такой рамён больше Феликсу по душе, Хёнджин знал. Он подлавливает ещё несколько шоколадных батончиков и, осмотревшись и подумав, все ли взял, идёт в сторону кассы. — Ты чего? Не обязательно за меня платить, я сам могу! – только осознаёт происходящее Феликс, и мчится за Хёнджином к кассе. Тот уже начал оплачивать покупку и блондина совсем не слушал. Феликс копался в карманах в поисках кошелька, но понял, что оставил его в другой куртке, а Хёнджин, тем временем, заплатил. Он взял Феликса за локоть и потащил к небольшой барной стойке у окна, рядом со входом в магазин. Поставил перед ним упаковку рамёна и бутылку воды, а рядом положил один шоколадный батончик. — Садись и поешь, – он сел на высокий стул за барной стойкой и жестом показал Феликсу садиться рядом, – ты ведь точно хочешь есть, я вижу. Феликс, пусть, и смутился от такого, но всё-равно рядом сел. — Спасибо большое, но тебе не нужно было за меня платить, я теперь чувствую себя неловко... – проговорил тот, смотря на еду перед собой. — Не волнуйся, просто поешь уже. Это лучше всяких благодарностей, – Хёнджин положил свою голову на руку и улыбнулся, увидев, что Феликс всё-таки начал заваривать рамён. Хёнджин взял себе небольшой стаканчик кофе с карамелью, и принялся пить его, как только рамён был готов, всё смотря на голодного Феликса. Он ел так мило и аккуратно, точно как настоящий кот, и улыбался от вкусной еды, даже если быстрого приготовления. Очевидно было, что он не ел целый день. Хёнджин положил свою голову теперь на сложенные руки, прилёг на стол и даже не понял, что откровенно пялится на Феликса. От него было действительно невозможно оторвать глаз, он выглядел таким солнечным и по-домашнему уютным, что Хёнджин не мог сдержать улыбки. "Драгоценный" – проносилось в его голове уже который раз за день, и Хёнджин думал, что это самое точное описание Феликса. Он будто определение этого слова, вышедший из книг про прекрасных принцев, который каким-то чудом и по счастливой случайности появился в жизни Хёнджина. Да, он уже начал отдавать себе отчёт о том, что пропал, что дошёл до точки невозврата, но признавать этого всё ещё не собирался, уж слишком сильно был увлечён.***
Хёнджин стал ходить к Феликсу всё чаще и уже понимал, что к нему так влечёт. Он снова пришёл к нему в цветочный магазин, и на этот раз помогал убирать опавшие лепестки цветов. Заодно принёс Феликсу небольшой перекус, потому что он снова не поел перед сменой. — Спасибо тебе за помощь! – Феликс держит руки за спиной. Прячет там что-то, – ты мне столько помогаешь в последнее время, я очень благодарен тебе! И улыбается, улыбается ярче солнца, сияет, ярче звёзд. — Пустяки, – отвечает Хёнджин, и пытается заглянуть за спину Феликса, но попытки увенчиваются провалом, – мне нравится тебе помогать. В цветочном магазинчике весело. Да и тем более, ты и так много работаешь, а помогать тебе мне не сложно. Тоже улыбается, хоть и не так ярко, и отворачивается, чтобы осмотреться, всё ли убрал. А Феликс пользуется моментом и аккуратно кладёт цветок за ухо Хёнджину, немного вплетая его в длинные чёрные волосы. Этот цветок – небольшая красная роза без шипов, которые Феликс тщательно отстриг перед этим. Хёнджин от неожиданности поворачивает голову к Феликсу и смотрит недоуменно, но улыбается всё же. Никто никогда прежде не вплетал ему в волосы цветы. — Тебе идёт красный, – Феликс смотрит на Хвана по-особенному, не так, как все. Он тоже потерялся. Тоже дошёл до точки, пути назад с которой нет, и понял это давно уже, но говорить сам не стал. Цветок в волосах Хёнджина говорит всё сам.***
— А какие твои любимые цветы? – Хёнджин осматривает беленькие вазочки с большими и маленькими цветочными композициями. Они стояли в небольшой оранжерее в корпусе ландшафтных дизайнеров и в обеденный перерыв любовались цветами. — Ромашки, наверное, – вздыхает Феликс и смотрит внимательно, в каждый цветочек вглядывается.***
Они часто проходили мимо парка аттракционов, который был недалеко от цветочного магазинчика Феликса, и Хёнджин, в очередной раз оглядываясь на этот парк, не выдержал, спросил: — Не хочешь как-нибудь сходить в парк аттракционов? Вон тот, – он кивнул в сторону влекущего к себе разноцветного парка и смотрел, полный ожидания. — Я бы с радостью, но мне нельзя кататься на аттракционах, – смущённо проговорил Феликс и уставился себе под ноги, – у меня с детства сердце слабое.***
— Почему ты переехал в Корею? – спрашивает Хёнджин, болтая ногами. Они пошли прогуляться в парк, но не тот, что с аттракционами, как только у обоих появилось свободное время, а особенно, у пропадающего куда-то всё время Феликса, и сейчас сидели на небольшом пирсе, свесив ноги к озеру. — Я хотел исполнить свою мечту и стать флористом, – говорит Феликс и смотрит на Хёнджина глазами, полными фальши. И Хёнджин замечает, видит, что Феликс врёт, но слепо верит ему. Верит, потому что знает, Феликс просто так врать бы не стал, ему самому тяжело это даётся. Он не будет расспрашивать о точной причине, если Феликс не хочет этого. — Ты мечтал поступить в Хонгик? — Ага, – и снова врёт. Врёт, потому что и в Сиднее есть университеты для ландшафтных дизайнеров. Флористом и в Сиднее можно стать. У него точно другая причина. Не из-за мечты он приехал в Сеул, не из-за того, что мечтал поступить в Хонгик.***
Одним вечером они сидели в комнате Феликса, и пытались делать домашнее задание вместе, за одним рабочим столом. Такая привычка у них появилась, даже если учатся они на разных факультетах, и задания у них разные совсем. Хёнджин рисовал небольшие зарисовки людей и делал цветовые сочетания, эскизы, а Феликс придумывал различные букеты, читал и изучал значения цветов и других растений. Им было весело вместе, они шутили, смеялись. Так и задания делались легче, нескучно. — А что ты читаешь сейчас? – спросил Хёнджин, закончив очередной эскиз интерьера, – интересное что-то? — Читаю легенду про розы. Нам часто такое задают, чтобы значения цветов выучить. – Феликс улыбнулся от вида полу-сонного Хёнджина, который вечно пытался не заснуть после пар. — Ого... а расскажешь? – Хёнджин снова развалился на столе, улёгся на своих руках и смотрит на Феликса с интересом. Привычка у него такая. — Расскажу, только смотри, не усни, – смеётся тот и отворачивается к небольшой книжке, начиная читать. – Когда-то давно, к богу обратились дети богини растений. Они жаловались тому на вечно сонную богиню Лотос и попросили заменить повелительницу. Тогда, бог назначил новую повелительницу цветов – белую розу с острыми шипами, потрясающую, но опасную. Её все боялись из-за острых шипов, никто не осмеливался подойти к розе, пусть она и зачаровывала своей красотой. Но один соловей, увидев новую богиню так восхитился ею, что полюбил её и даже несмотря на острые шипы прижал к себе. Он поранился, но продолжал любить розу, искренне, так, как никто её не любил. Его кровь попала на её белые лепестки, и та стала красной, самой красной розой из всех. С тех пор, красные розы считаются символом сильной и искренней любви, и их часто преподносят в качестве признания выбранному человеку. Хёнджин внимательно слушал Феликса, не сводя с него взгляда. Он вслушивался в каждое слово, произнесенное им, всматривался в его дрожащие ресницы и прекрасные губы, которые чуть блестели в свете настольной лампы. Он только что понял, что же означала та красная роза без шипов. — Бедная птичка... – прокомментировал Хёнджин, чуть приподнявшись на локтях, и сделал вид, что последнее предложение пропустил мимо ушей, – он продолжает любить, несмотря на шипы и раны, которые они ему доставляют. Даже не знаю, хорошо ли это. — Я тоже не знаю, – пожал плечами Феликс, – но всё-таки, думаю, что соловью лучше не прижимать розу к себе так близко, ведь он причиняет себе боль. Кто знает, любит ли его роза на самом деле. — А если любит? – спрашивает Хёнджин, и смотрит глазами полными тревоги, – если она любит его, но не может убрать шипов? — Тогда мне правда жаль их обоих, это будет очень трагично. Розе, наверное, тоже печально от этого. Но как соловей поймёт, что она любит его? — А чего бы он хотел? – вдруг спрашивает Хёнджин. Губы Феликса начали блестеть ещё сильнее, то ли от того, что он к лампе повернулся, то ли Хёнджину уже мерещиться стало. — Наверное... хотел бы получить знак? Хоть зацепку, чтобы догадаться, хоть... – но блондину не дали договорить. Хёнджин поднялся со своих рук и сел, неожиданно потянув Феликса на себя таким образом, что последний оказался буквально на коленях Хёнджина в сидячем положении. Одной рукой Хёнджин ухватился за талию Ли, а другую положил тому на затылок. Он прильнул к блестящим губам Феликса, сцеловывая причину их блеска, которая так привлекала к себе весь сегодняшний день. Это был вишнёвый бальзам для губ, который они недавно купили вместе, когда ходили по магазинам, и Хёнджин не мог не улыбнуться в поцелуй, узнав, что он, оказывается, выбирает неплохие бальзамы для губ. На самом деле, конечно, причина была не в бальзаме для губ, и совсем не в том, что они так чертовски привлекательно блестели, вовсе нет. Но Хёнджин не мог сейчас здраво соображать, поэтому просто списал всё на "красивый блеск для губ". А Феликс же, кажется, такого действия совсем не ожидал и замер, не зная, как ему реагировать. Но он не сопротивлялся, а наоборот, поддался вперёд и, чтобы не полететь с коленей Хёнджина, обвил руками его шею. Хёнджин же, тем временем, переместил свою руку с затылка на щеку Феликса, нежно поглаживая её большим пальцем. Феликс просто растаял и, наконец, расслабился, чуть приоткрыв рот для Хёнджина. Последний с большим энтузиазмом начал исследовать Феликса, но получилось совсем недолго. Феликс первым отстранился и уткнулся головой в изгиб шеи Хвана, тяжело глотая воздух. Точно, он забыл, что нужно дышать. И кто вообще придумал этот глупый воздух и его ничтожно мелкий запас в лёгких, когда тебя целует самый красивый парень в Сеуле? Да что уж там в Сеуле, Феликс уверен, что самым красивым и самым чудесным парнем на планете был Хван Хёнджин, со своей обворожительной улыбкой и тёмными, как ночь, но прекрасными, как звёзды, длинными волосами. Но осознание произошедшего пришло к блондину тогда, когда он, наконец, отдышался, и его щёки вмиг загорелись ярким румянцем. — Я думаю, что такой знак подойдёт, чтобы он понял, – спустя какое-то время заговорил Хёнджин, поглаживая Феликса по голове и играясь с его блондинистыми волосами, – и что же, он всё-таки поймёт, что кто-то чертовски влюблён в него? Он опустил голову на еле дышащего Феликса и попытался поднять за подбородок его лицо, чтобы смотреть тому в глаза. Но Феликс уткнулся лицом в грудь Хёнджина, крепко схватившись рукой за его худи. Он сейчас умрёт от радости и смущения, но непонятно, от чего в первую очередь. Говорить сил вообще не было, только плакать почему-то захотелось. Несколько слёз скатились с глаз Феликса, и тот больше не мог их сдержать, как бы не старался. — Солнце, ты плачешь? – Хёнджин удивился, взял лицо Феликса в ладони и приподнял на себя. Из глаз Феликса лился хрусталь, и Хёнджин не мог понять причину его слёз, – чего же ты... — Я... – но он так и не смог договорить, вместо этого снова уткнулся в грудь Хёнджина. — Почему же ты плачешь? – Хёнджин правда не понимал, но не мог больше молчать, – ты такой потрясающий, даже когда плачешь. Ты как солнце, я могу бесконечно смотреть на тебя, ты заставляешь чувствовать меня тепло. Я просто давно хотел сказать, что, боже, я люблю тебя, Феликс! Неужели он сказал это? Он не верил своим ушам. У него получилось. А Феликс улыбается. Сквозь слёзы, конечно, но улыбается. — Я тоже люблю тебя. Очень, – он наконец-то поднял лицо и смог посмотреть Хвану в глаза, – я так рад, что ты чувствуешь то же самое... — Почему ты плачешь? – всё же интересуется Хёнджин. — Переизбыток чувств, – лишь выдаёт Феликс. И на этот раз уже Феликс затягивает Хёнджина в поцелуй, солёный от слёз, но с приятной улыбкой. Теперь он ведёт, и Хёнджин только тает под напором младшего, даже не пытаясь перенять инициативу. Он прогибается так, чтобы Феликсу было удобно сминать его губы и приглушённо мычит, когда тот прикусывает его нижнюю губу, поняв, что к нему так ластятся. А Хёнджин в ответ проводит ладонями по его животу и скользит под футболку, очерчивая линии вокруг пресса, заставляет нервно вдохнуть воздуха. Но Феликс всё равно нежно проводит языком по месту небольшой ранки на губах Хёнджина, которую сам же и сделал, несмотря на блуждающие на талии руки и, целуя последний раз, отстраняется, на этот раз, широко-широко улыбаясь. Он не сдерживаясь смеётся, когда видит, что Хёнджин завис. Умиляла его эта причуда. Зависать, когда видит звёзды в счастливых глазах Феликса. Но в тот день Хван так и не узнал, что было за теми слезами Феликса, и почему же он так внезапно заплакал. У него было слишком мало времени, чтобы объяснить, слишком мало смелости, чтобы рассказать.***
С того дня, который из привычного выполнения домашнего задания превратился в романтический вечер признаний, Феликс стал ещё чаще пропадать куда-то. "Извини, сегодня не смогу" – примерно такие ответы получал Хёнджин на приглашения погулять. Он никогда не обижался, но так и не понимал, почему же Феликс отказывается. Наверняка была серьёзная причина, но он умалчивал её. Почему же он не расскажет об этом Хёнджину? Он пытался узнать у Феликса причину, старался задавать наводящие вопросы, но тот либо отшучивался, либо просто извинялся за свою излишнюю занятость. В конце концов Хёнджин просто сдался, посчитав себя слишком навязчивым. Но этот вопрос всё равно мучил его так часто и иногда даже не давал заснуть, пока, в один момент, Хёнджин не получил короткое сообщение от Феликса. Оно гласило: "Забери меня с остановки возле больницы Сенджон, пожалуйста. Мне кажется, я не доеду до общежития сам" Это всё, что тот написал и вышел из сети. Хван был в недоумении и паническом негодовании, когда прочитал эти два предложения. Феликс напился? Ему плохо? Попал в какую-то передрягу? Вопросы копились в голове и шумели как громкий рой пчёл, который был в поисках ответа на них самих же, но Хёнджин стойко старался сохранять спокойствие и быстро собрался, ураганом велетел из общежития. Забежав в первый попавшийся автобус, который, каким-то чудом оказался правильным, Хёнджин отправился на нужную ему остановку и уже через 20 минут был на месте назначения. Он тревожно вышел из автобуса, и его сердце покинуло своё положенное место, когда Хёнджин увидел человека перед собой. Это был Феликс, и он полу-сидел, полу-лежал на лавочке остановки, облокатившись головой о стеклянную стену. Кажется, он спал, или был без сознания, Хёнджин не успел понять. Он просто кинулся к парню и стал осторожно трясти его за плечи, произнося имя дрожащими губами. Но Феликс не отзывался, а его холодные руки не двигались. Нет, он просто замёрз. Он просто замёрз сидеть здесь, пусть на улице и был май. Он просто устал, поэтому заснул прямо на остановке возле какой-то больницы, правда ведь? Хёнджин правда не знал, что ему стоило делать. Он наклонился к Феликсу и попытался нащупать пульс возле шеи, задержался на его предполагаемом месте и замер. Есть. Он есть, всё в порядке, он просто спит. — Феликс, проснись, – спустя какое-то время и попытки разбудить младшего, тот проснулся и уставился стеклянными глазами в пустоту. Он плакал, а сейчас пытался сдержаться от нового порыва слёз. В его глазах больше не было тех привычных Хёнджину звёзд. Они погасли, исчезли, не оставив и следа. Феликс продолжал смотреть в пустоту, пока не заметил взволнованного Хёнджина, который тут же переплёл их руки, чтобы младший почувствовал его присутствие. — Ты пришёл, спасибо... – еле вымолвил Феликс, и приподнялся так, чтобы сесть, – наверное, я заставил тебя переживать, извини. Пойдём домой? — Да, ты напугал меня. Пойдём, но, пожалуйста, объясни мне, что происходит. – Хёнджин тревожно смотрел в глаза напротив. Ему хотелось знать, куда Феликс пропадает и почему плачет сейчас. Почему он сидит поздно вечером на остановке возле кардиохирургической больницы и плачет? Автобус медленно приближался к остановке, на которой сидели двое парней в тянущемся молчании. Только редкий майский ветер нарушал его и, завывая какие-то свои серенады, умолкал. Феликс смотрел себе под ноги, держась за руку Хёнджина и старался как можно правильнее сформулировать свои мысли. Они не вязались, поэтому пришлось говорить всё, что было на уме. — Хёнджин...я скоро умру, – он посмотрел в глаза Хёнджина, и нашёл в них лишь рухнувший мир, – я не хотел тебе об этом говорить, но у меня ишемия. Болезнь, которую невозможно вылечить. Её можно только контролировать, но она больше не поддаётся контролю врачей. Сколько бы они не старались, сколько бы лекарств я не принимал, мои приступы всё равно продолжаются, – его голос срывался, казалось, он вот-вот заплачет, но сил рыдать больше не осталось, – меня отказались лечить ещё в Австралии. Сказали, что я и месяца не проживу с таким осложнением болезни, но я продолжал бороться. Я не хотел так просто расставаться с жизнью, поэтому мои родители нашли врачей в Корее, которые согласились меня лечить, и уже около двух лет я наблюдаюсь в больнице Сенджон. Я даже начал идти на поправку, болезнь удавалось контролировать. Несколько месяцев назад я встретил тебя, и ты подарил мне новый смысл жить, но как бы я не старался поправиться, всё было тщетно. Болезнь начала прогрессировать, ни я, ни они больше не могут ничего сделать, Хёнджин. Это конец. Одинокие слёзы всё-таки скатились с глаз, но теперь с глаз Хёнджина. Он не хотел в это верить. Лишь бы... лишь бы это был сон, кошмарный сон, вот бы Хёнджин проснулся сейчас и забыл про всё это, обнимая Феликса. Но он не просыпался, а значит, это была ужасная и суровая реальность. Его жизнь буквально изменилась в одно мгновение, в один катастрофический миг, и Хёнджин хотел бы, что бы он никогда не наступал. Он даже не подозревал, что за "у меня с детства слабое сердце" может скрываться такое. — Почему ты не сказал мне об этом раньше? – он не верил в происходящее, – Почему ты молчал, Феликс?! — Я думал, что пойду на поправку. Когда я встретил тебя, я на какое-то время забыл о приступах. Я перестал просыпаться ночью с удушьем и страхом умереть, я спал спокойно. Ты подарил мне месяцы спокойствия, и я правда благодарен тебе, но приступы вернулись ко мне не так давно, и больше их не получалось контролировать. Прости меня, пожалуйста, прости, я должен был сказать раньше...***
Через пару дней Феликса положили в палату для умирающих людей. Он уже привык к больничным стенам, пусть и чувствовал себя подавлено, но находиться в палате для умирающих ему довелось впервые. И в последний раз. Хёнджин буквально не выходил из его палаты, он жил здесь вместе с Феликсом и покидал её только, чтобы принести что-то, что Феликс попросит. Воды, зарядку для телефона, книгу, которую забыл взять из общежития, тёплые носки... Хёнджин забросил университет, ему было не за чем находиться там больше. Его маленький мир, маленькая вселенная сейчас лежит в палате для умирающих людей, и Хёнджин был совершенно бессилен перед смертью, он не мог ничего сделать, только помочь Феликсу прожить последние дни счастливо. И он старался. Он целыми днями сидел с Феликсом, старался шутить и смеяться, иногда рассказывать смешные истории из своего детства, а по ночам, когда Феликс засыпал, рыдал, уткнувшись лицом в его больничную койку так, что даже на утро уголочек простыни оставался мокрым. Феликс замечал это, но ничего не говорил. Он чувствовал то же самое, но больше не плакал. Держался. А может, слёз просто не осталось, он все пролил одинокими мгновениями в общежитии. Хёнджин не спал ночами, потому что боялся, что именно эта станет последней и они не успеют попрощаться. Боялся, что не успеет проснуться, и сделает это от отвратительного пищания электрокардиографа. Поэтому он спал только ближе к утру, когда Феликс проснётся, и засыпал всего на несколько минут, а может, на час. Феликс всегда гладил его по волосам, стараясь успокоить. Он хотел, чтобы Хёнджин отдыхал. Но Хёнджин этого не хотел, поэтому просыпался от каждого шороха, отмахиваясь, что спать вовсе не хочет. — Феликс, – зовёт уже в который раз за день Хёнджин, прижимая ладонь младшего к своей щеке, – я тебя люблю. Очень люблю. Он говорил это каждый день по несколько десятков раз. Он боялся не успеть сказать это в последний раз, поэтому как можно чаще старался говорить, пока Феликс слышит. Он пытался целовать Феликса, и целовал, нежнее, чем когда-либо, но не мог его обнять, все боялся сделать больно. А Феликс старался улыбаться. Тоже смеялся, целуя Хёнджина, и чувствовал соль на его губах. Он тоже много говорил, что любит, много признавался и извинялся, что всё так получилось. Он часто читал Хёнджину ту самую книгу с легендами про цветы, они вместе обсуждали их, любовались иллюстрациями к текстам. Много болтали, на тему и без, несли всякую чушь и снова смеялись, а затем умолкали, когда заходила медсестра. Она подливала Феликсу в капельницу какое-то обезболивающее, чтобы облегчить боль в сердце, но не знала, что оно болит больше по этому высокому брюнету, похожему на тихую беззвёздную ночь, и что никакие обезболивающие не помогут избавиться от этой боли. — Ты похож на луну, Хёнджин, – молвил Феликс, поглаживая старшего по волосам, – такой же прекрасный, но такой же печальный. Пообещай мне, пожалуйста, что будешь много улыбаться, когда я уйду. Я обязательно буду наблюдать за тобой и посмотрю, не обманешь ли ты меня! И Хёнджин обещал, сквозь слёзы, конечно, но обещал. А Феликс медленно увядал, как цветок без должного ухода, но помочь ему никак не получалось. Не было времени. В один из долготянущихся дней из окна палаты для умирающих был виден потрясающий закат. Небо пестрило красками, от ярко-жёлтого, до пастельно розового, малинового. Всех оттенков алого и кораллового, ратягиваясь в холодный, небесно синий. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь тоненький тюль, освещая всё аловатым светом. Лицо у Феликса светилось, и он выглядел ещё прекраснее в этом свете. Он выглядел счастливым, когда смотрел на Хёнджина и улыбался, улыбался несмотря на печальные мгновения угасающего пульса в электрокардиографе. — Ты правда похож на солнце, – говорил Хёнджин, поглаживая пальцем по щеке блондина, отдавая всю нежность. Всю любовь, которую получал в ответ от своего маленького солнышка, как никогда сильную. Как никогда тёплую. Он чувствовал, что настал последний момент их встречи, по крайней мере, в этом мире. Хотел рыдать, но тоже улыбался. Он не хотел, чтобы слёзы его были последним, что увидит Феликс. — Я тебя люблю, – всё повторяет Хёнджин, крепко прижимая Феликса к себе. Он теперь обнимает его, понимает, что тот больше боли не боится. Он получает такие же слова в ответ, и протяжно вздыхает, стараясь сдержать слёзы. Феликс крепко сжимает одной своей маленькой рукой ладонь Хвана, крепко-крепко, боится отпустить. Прямо, как в том сне. Но холодные, белые больничные стены теперь были окрашены в алый, а лицо человека не скрывались за вуалью секретов. Хёнджин понял теперь, что же снилось ему три месяца назад, но хотел бы, что бы это сном и осталось. Теперь уже не бриллианты непонимания, а хрусталь осознания копится в глазах его, вот-вот готовый разбиться. — Хёнджин, – шепчет Феликс, утыкаясь макушкой в изгиб шеи брюнета, что долго молчал теперь, – а нарисуешь мне, пожалуйста, букет ромашек? Он поднял свой взор и смотрел печально, но с такой любовью, с которой никогда ещё на Хёнджина не смотрели. Феликс улыбнулся, после того, как сказал это, опустил голову на плечо Хёнджина и умер. Электрокардиограф издал тот противный и самый страшный звук для Хёнджина, а еще тёплый, но уже не живой Феликс продолжал лежать у него на плече. В одной руке у него – большая ладонь Хёнджина, а в другой же – маленькая книжка с легендами про цветы, та самая, которую он забыл в общежитии, которую они вместе читали и обсуждали. Когда хватка Феликса ослабла, книжка скатилась с больничной койки и с громким звуком упала на кафельный пол. Из неё, яркими кучками посыпались сущённые цветы всех сортов и форм. Там были и ромашки, и васильки, и лепестки роз, даже простые листочки деревьев расстилались на кафеле ярким ковром. Но Хёнджин их не видел, он прижимал к себе уже похолодевшее тело солнечного мальчика, ушедшего с лучами прощального солнца, и улыбался, не прекращая рыдать. Он знал, что Феликс смотрит на него. Но он не нарушал обещания. Он улыбался, просто по своему, со слезами на глазах и потерянной душой.***
Хёнджин много проплакал в тот день. Он не помнит, как покинул палату, и как в неё зашли доктора. Не помнит, как от больницы доехал до нужной ему остановки и как вышел. Сейчас его взор привлекал лишь мост на реке Хан, и звёзды, сиявшие в её водной глади. Он много раз бывал здесь и днём, и ночью. Он видел цветные огни Сеула и дневные лучи солнца, что отражались в воде. Жаль, что с Феликсом не успел побывать здесь. Хёнджин поднял взгляд на небо, и увидел одинокую луну. Он продолжал завороженно смотреть на неё, пока несколько слёз не скатились с его глаз даже в таком поднятом положении головы, и тихо заговорил, сам не зная, зачем: — Ты смотришь на меня сейчас? – спрашивает в пустоту и не получает ответа, – а простил бы, если бы я не выполнил обещание? Он смотрит на светящиеся перила, и невольно раздумывает. Если он сделает шаг, то утонет в глубокой реке. Разобьётся о звёздную гладь, станет частью дна, тёмной и страшной неизвестности. А нарисуешь мне, пожалуйста, букет ромашек? Повторяет такой знакомый голос, и Хёнджин вновь глядит на луну, отпускает злосчастные перила и разворачивается прочь, идёт по забытым дорогам, которыми сюда и пришёл. Ему ещё есть, для чего жить. И он никогда больше не даст слабину. Он не сдастся. Будет идти, несмотря ни на что и проживёт свою жизнь так, чтобы Феликс им гордился. Ведь он знал, младший смотрит на него сейчас. И Хёнджин стёр последние слёзы со своих щёк, спустился с моста и отправился на автобусную остановку. Июньский ветер трепал его длинные волосы, тёмные, как сама ночь, а сухие небольшие цветочки, которые Хёнджин всё-таки забрал с кафельного пола, шуршали в кармане джинсов. Он напевает какую-то лёгкую мелодию себе под нос, и садится в нужный автобус, прибывший не так давно. Сейчас он поедет обратно, в общежитие, и постарается объяснить всё Джисону и Сынмину, от которых он, как оказывается, получил больше сотни сообщений и звонков за эту сумасшедшую неделю его собственной пропажи. Волновались наверное. Хёнджин смотрит в окно на яркую луну и улавливает светящиеся звёзды, что теперь мерцают и в его глазах тоже. Открывает заметки на телефоне, и начинает печатать, задумываясь. "Завтра куплю букет ромашек, новые краски..." И улыбается.