Ты (не) успел

      Чужие пальцы перебирают по клавишам даже слишком аккуратно и легко, и Синдзи в очередной раз убеждается в том, что он влюблён в эти худые и бледные руки, влюблён в мелодию, что они играли из раза в раз на этом треклятом рояле, но не более. По крайней мере, так думал он сам, так он убеждал себя, лишь бы не морочить голову ни себе, ни окружающим, ни в особенности его хорошему другу; другу, что порой звал Синдзи поглядеть на красивое звёздное небо; другу, что тёплыми и не очень вечерами соглашался вместе послушать музыку на любимом плеере парнишки, а порой и предлагал сам, когда видел, что у Икари нет настроения.       Потерянный мальчик, каким его сейчас и видел Нагиса, всегда внимательно следил за его игрой на рояле, этом музыкальном инструменте, которым владел он весьма неплохо. И каждый раз, когда наедине они оставались, считал Каору своей обязанностью непременно сыграть что-то совсем безупречно, чтобы.. что? Чтобы показать, как он умеет, и ткнуть Синдзи в его мысли о низкой самооценке? Определённо точно нет, он ведь не такой. Скорее чтобы зачаровать мальчишеское сердце и внимание, чтобы Синдзи смотрел только на него.       Лёжа сейчас под абсолютно чистым небом, где мерцало множество звёзд, Каору в привычной ему манере поворачивается на бок — рядом обычно устраивался Синдзи, благодаря чему становилось не так одиноко и, наверное, не так тоскливо. Он любил сравнивать человечество со звёздами на небе, которые издалека казались лишь маленькими точками и которые отличались, так или иначе, по размеру друг от друга. С самой яркой звездой, Сириусом, он ассоциировал Синдзи. Порой тот сиял так же ярко, и светловолосый всё никак не мог на него насмотреться, чтобы остаться действительно удовлетворённым такой редкой картиной и не хотеть ещё. В конце концов, Нагиса прекрасно понимал, что не сможет держать всё в себе достаточно долго, понимал, что не сможет не поведать о своих светлых чувствах тому, кто послужил причиной их возникновения.       В мыслях невольно даже всплывает один из проведённых вместе когда-то вечеров, и губы парня трогает едва заметная улыбка. Но воспоминания его не радуют от слова совсем: тоска окутывает его тело с ног до головы снаружи и медленно, но верно пробирается под кожу, проникает в каждую клетку этого сковывающего тела. И снова он лежит, повернувшись на бок: рядом лежит Синдзи, задумчиво и почти безжизненно уставившись на небо, где мелькали небольшие облака, частично закрывающие обзор. Но им обоим это совсем не мешало: Икари витал скорее в собственных мыслях, нежели был увлечён звёздами, а Каору в деталях старался рассмотреть чужие черты лица, каждый изгиб тела, старался уловить даже звук дыхания, но собственное сердце порой стучало как бешеное.       — Знаешь, Синдзи, — вкрадчиво начинает парень с улыбкой на лице, — ты действительно мне нравишься.       Режущая слух тишина.       Он сказал это только чтобы высвободить рвущиеся наружу чувства, которые иначе почти не выразить без использования слов.       — Спасибо, Каору.       Парень прикрывает глаза и в руке сжимает свой плеер, как-то тяжко вздыхая. Отвернув голову в противоположную от друга сторону, Синдзи смотрит будто в пустоту, ничего перед собой не замечая. Он бы предпочёл сейчас включить музыку в наушниках, лишь бы не слышать никого и ничего. Он не знает, что ему теперь делать с чувствами другого человека; человека, которого он считал другом и не более.       Синдзи и правда не понимает, как такое сумело произойти, и именно поэтому лениво поднимается на локтях, садясь и взгляд свой куда-то вниз опуская, размышляя над тем, стоит ли ему уйти сейчас.       Каору помнит, что остался наедине со своими мыслями, а слова, сказанные ранее, красиво улетели незамеченными в пространство, наполненное звёздами. Но он не помнит, сколько ещё пролежал на холодном бетонном полу, то бездумно всматриваясь в созвездия, то коря себя за признание.       — Ты напоминаешь мне красивую фарфоровую чашку, — как бы между делом выдаёт Каору за ужином, перемешивая в своей кружке остатки кофе и всё никак не решаясь остаться снова со своими мыслями наедине.       — Почему же? — мальчик голову на бок склоняет, внимательно на друга уставившись.       — Нет, не так, — будто игнорирует чужой вопрос. — Ты строишь из себя железный сосуд, к которому не подступиться, а на деле являешься разбитой миллион раз фарфоровой чашкой, мельчайшие осколки которой даже не склеены по-человечески, а просто лежат в куче клея и грязи. И на самом деле ты не красивая чашка. Ты – это грязные и неживые её остатки, которые уже не являются пригодными для чего-либо.       — Каору...       Нагиса поднимает на мальчонку взгляд и улыбается как ни в чём не бывало, наконец с кружкой своей распрощавшись, после чего отправляется к себе в комнату. Нет, он не знал, зачем сказал всё это, но держать мысли при себе оказалось тяжелее, чем обычно. Он не знал, что сейчас оставил Икари младшего наедине со своими душераздирающими выводами, разрушая всё, что обдумал до этого.       Времени с признания Каору прошло не очень много, но и не совсем мало: Синдзи понимал, что начинает привязываться всё больше к этому светловолосому ангелу, но осознал с концами это явление лишь на днях, когда до утра в плеере крутилась одна и та же мелодия — именно её парни играли на фортепиано. Но каким образом она оказалась на повторе Икари пока не знает. Да и нужно ли оно ему? Нужно ли ему знать что-то ещё, кроме того, что он ощущает сейчас? А ощущает он много чего: злость, тоску, желание пойти и высказать всё Каору, что скопилось у него на душе. Он двигается за Каору, но останавливается, сделав всего шаг. Моментально Икари понимает, что ничего выдавить из себя он не сможет.       Порой нам нужно немного больше времени, чтобы осознать и принять свои чувства, пусть не самые приятные, пусть новые и совсем непонятные. Синдзи думал об этом, думал о том, почему у него в грудине так болезненно ноет при виде Каору, беззаботно играющего на рояле ту самую мелодию. Сейчас парень сидел неподалёку, у каких-то обломков, и старался заткнуть свои мысли наушниками и музыкой в них. На самом деле эта тактика чаще всего рабочая, только сейчас что-то пошло не так, и это весьма сильно раздражало Икари. Бедный плеер в который раз страдает от натиска с его стороны в порывах злости. А Нагиса играет так спокойно и плавно, его руки скользят по клавишам, пока Синдзи представляет, как было бы здорово коснуться их самолично. Не идиот ли?       Вокруг всё мрачное. Каору сидит рядом. Каору не помогает. Он задумчив, и это кажется Синдзи странным. Он начинает нервничать. Очень сильно нервничать.       — Каору, да что с тобой такое?! — вопит пацан, пытаясь в это время остановить Аску, что настойчиво пыталась им обоим помешать.       Нагиса сообщает об отступлении, система управления выходит из строя. Ему не стоило вытаскивать эти два идентичных копья. Вообще не стоило этого делать. Почему он не послушал Каору? Слишком упёртый, вдруг уверенный в себе мальчишка. Почему только сейчас он решился сделать что-то для Каору, как всё пошло под откос?       — Каору... Что мне делать? — голос Синдзи дрожит.       — Даже когда душа исчезает, её желания и проклятия остаются в этом мире. Воля становится информацией, передаётся миру, изменяет его... Мы постепенно переписываем сами себя. Прости, не этого счастья ты желал, — ангел улыбается почти виновато и смотрит на парня напротив. — Я закрою врата. Не переживай.       — Что ты такое говоришь?.. — Синдзи тут же подрывается с места, но Нагиса начинает действовать, не слушая, протыкая Еву копьём.       — Обрети спокойствие и найди своё место. Тебя будет вести судьба. Не смотри так печально. Мы больше не встретимся, — слова бьют по сердцу так сильно, словно Каору должен был сказать что-то другое, что-то, что не заставит Икари зайтись в крике и плаче, что-то... В истерике он бьётся от взрыва, прогремевшего сейчас совсем рядом.       — Я не успел... Я не успел, — словно мантру повторяет себе под нос Синдзи, держась руками за голову. Он всё ещё в шоковом состоянии и даже понятия не имеет, как и когда добрался до их привычного места. — Не успел сказать ему, не успел, — Икари срывается на плач.       Одним Адамам известно, сколько времени Синдзи провёл там наедине с собой. Может, оно и неважно совсем, ведь сейчас потерян весь его смысл — сказать всё Каору он не смог. Не успел. Однако больше всего сейчас было мыслей о том, что Каору сказал напоследок. Мы больше не встретимся. В душе такое чувство, что здесь должно было быть что-то иное, до сих пор. И Синдзи не понимал.       Понимал Каору. Пожалуй, перепись реальности можно остановить.