Причина на букву «П»

Сначала Эркель Колю бесил. Вымораживал до зубного скрежета. Евгений Эркель для Коли ещё совсем мальчишка, у которого есть только странная фамилия, любовь к ещё более мелкому Верховенскому и жезл гаишника. А ещё у Евгения Эркеля на лице спокойная улыбка, которая подрагивала только в момент сильного разочарования. Коля встречался с Верховенским, он знает, что отношения с ним — одно сплошное разочарование; забавно для Ставрогина было и то, что они оба на Петьку купились. Такого испорченного в его-то возрасте, такого шебутного, резкого, не считающегося с чужими чувствами. Коля даже за своего мелкого сорванца бил Эркелю морду, что, конечно, было ошибкой. Только жалеть о ней глупо: с Верховенским они все равно расстались, да и Эркель набил морду в ответ. Беситься больше не было ни смысла, ни желания. Эркель в отношениях с Петей с каждой неделей — разные профили, часто видеться не получалось (слава богу?) — угасал всё больше и больше, а его улыбка предательски дёргалась всё чаще и чаще. Иногда по вечерам Ставрогин задумывался: почему они оба умудрились вляпаться в это дерьмо? Ему не хотелось думать, что всё это из-за того, что они с Эркелем просто не могут построить отношения с людьми своих возрастов, но иных предположений найти так и не получалось. Коля наконец начал видеть проблему в том, что никакой здоровый взрослый человек не захочет быть с ним рядом, и понял, что Петьку было удобно подстраивать под себя. А ещё ему, Верховенскому, разумеется, до поры до времени было весело и интересно — запретный плод сладок, а отношения с ментом на двадцать лет старше на роль запретного плода подходят как нельзя лучше. Что же с Эркелем? Это уже вопрос посложнее, ведь Евгений, насколько было известно Коле, не имел проблем с агрессией, был спокойным и честным, умел работать над проблемами и слушать людей — казалось бы, подарок, а не парень. Но что-то ведь должно быть? И это что-то действительно было. Несмотря на всю его хорошесть, казалось, что это Эркель был подростком в этих очевидно неправильных отношениях. Казалось, что это он заглядывает в рот Верховенскому, а не наоборот, как было в отношениях между Петей и Колей. Возможно, это две крайности одной сущности — и Эркель, и Ставрогин были несколько инфантильными, просто по-разному — вот и запали на одного и того же малолетку, который, как оказалось в итоге, играл ими обоими. Эркель пришёл к Ставрогину прохладным летним вечером. У Коли был долгожданный выходной, который он провёл дома, устроив себе марафон ужастиков. Хорошо, что Муха сейчас у Шатова — не пришлось выводить его на прогулку. Муха хороший пёс, просто замечательный, но иногда Коле не хочется даже шевелиться, что уж говорить про прогулки и занятия с собакой. Но не о том, Муха и Шатов сейчас абсолютно не важны, хотя и занимают в жизни Ставрогина огромное место. Эркель пришёл к Коле тогда, когда уже начинало темнеть — еле уловимо, практически незаметно, но всё-таки. От него пахло дорожной пылью, спокойной молодостью и хозяйственным мылом, а вот Верховенским совсем не пахло. Ставрогин повел бровью. — Какими судьбами? — спросил он, держа ручку двери, готовый в любой момент потянуть за нее. Эркель вздохнул. — Мы расстались с Верховенским. — Поздравляю? Они оба замолчали. Коля не знал, что Эркель хотел услышать, а Эркель не знал, зачем пришёл и зачем вообще говорит об этом. Всё было как-то сложно, как-то неправильно и неуютно. Эркель смотрел на Колю, пытаясь найти хоть какие-то слова, а Коля смотрел себе под ноги, в пол, потому что меньше всего в свой выходной день он хотел с кем-то общаться. Тем более с раздражавшим его Эркелем. — А ещё я хотел извиниться. Ну, за то, что ударил вас. — выдохнул Эркель, неловко потоптавшись на месте. — Незачем извиняться. Можно считать, что мы квиты. — Да, наверное. — Точно. Снова молчание. Эркель не понимал, почему всё ещё хочет что-то говорить, а Коля не понимал, почему никак не закроет дверь. Он ведь не хотел этого разговора. Не хотел ведь? Как-то все сложно. — Проходи, — Ставрогин отошёл в сторону, пропуская Эркеля в свою квартиру. До него здесь были разве что Шатовы и Верховенский, чёрт бы его побрал. Эркель не спросил, зачем, но если бы и спросил, то Ставрогин сказал бы ему, что, мол, ты, парень, почему-то же пришёл именно ко мне. И почему-то не ушёл после фразы о расставании. Значит, тебе надо с кем-то поделиться переживаниями. «Ты же чувствительный», — думает Коля, — «и я понимаю, что тебе больно». Коле вот не с кем было поделиться своими чувствами, Колю бы никто не понял и не пожалел. Даже Шатов, с которым были пройдены и огонь, и вода, и медные трубы. Шатов бы скорее двинул по роже — правильно, конечно, но хотелось бы не этого. Ставрогин с Эркелем молчали и всё то время, что Коля заваривал чай. Мог бы предложить коньяк или водку, но Эркель наверняка бы отказался. Сказал бы, что у него завтра служба, и что неправильно топить свои переживания в алкоголе, и что он вообще не пьёт, а если и пьёт, то только по праздникам и исключительно церковным. В двух словах — он бы нашёл миллиард и ещё одну отговорку, лишь бы не пить. Оно, в принципе, правильно, но Коля так не умел, да и желания учиться не было — его успокаивает стопка чего-то сорокаградусного перед сном или сразу после нервной ситуации. Во время отношений с Верховенским Коле в какой-то момент начало казаться, что он сопьётся. Слава богу, этого не произошло. — Давно расстались? — спросил Коля, поставив кружки на стол. — Три дня назад. Эркель нахмурился, и Ставрогину от этого на секунду стало смешно. Улыбаться Эркелю идёт больше, чем хмуриться — в голове только эта мысль и звучала, но Ставрогин не стал высказывать её вслух. — Что случилось? — Он пропал на несколько суток, вернулся с похмельем и с засосами, — хмыкнул Эркель, развернувшись к столу и принявшись помешивать чай ложкой. — Знакомо. — У вас было такое? Как вы с этим боролись? Может, я поторопился? Может, стоило просто поговорить и подождать, пока он поймёт, что так не делается? — В отличие от меня, ты всё сделал правильно, — Ставрогин задумался и отвёл взгляд в сторону, — потому что я, честно признаться, не гнушался его пиздить. Похер ему, абсолютно. Ты молодец, что спокойно с ним все разорвал. — Ну, это было не то чтобы спокойно, — признался Эркель, горько посмеиваясь, — я чуть не заплакал. — Но не заплакал же? Это главное. — Почему с ним все... Вот так? — Потому что ему нужно внимание. Хорошее, плохое — это уже вторично, главное, чтоб оно было. Пока мы с ним встречались, он периодически говорил о тебе, чтобы вызвать во мне ревность. А я и вёлся, конченый собственник. Он, возможно, и любил и тебя, и меня, но ему скучно долго быть с кем-то одним. — Я этого не понимаю. Если я выбираю человека, то я никого другого больше не хочу, и никого другого мне не надо. Возможно, это и есть моя проблема... Слишком сильно привязываюсь к людям, а потом, когда им это всё надоедает, остро переживаю разрыв. — Это нормально. Это, знаешь ли, со всех сторон нормально. И выбирать раз за разом одного, и переживать, когда этот один не выбирает тебя. Это просто Верховенский, а ещё ему просто пятнадцать — нам с тобой, взрослым, вообще глупо было надеяться на другой исход. — Честно сказать, было ужасно неловко от этих отношений каждый раз, когда я задумывался о разнице в возрасте. — А ты думаешь, мне не было? Ладно, да, мне не было, мне скорее было боязно, что однажды он подаст на меня заяву, а потом меня закроют, ну а на зоне со мной никто не стал бы церемониться: статья есть, с малолеткой действительно спал, и какая разница, что всё было по согласию — он же, вроде как, его ещё не может давать направо и налево. — Спать со сверстниками ему это не мешает... — Забей. Просто забей и даже не думай про него что-то плохое — знаю, хочется — это выглядит глупо. Мы с тобой, по сути, вообще не имеем права его осуждать. Осуждать нам остаётся только самих себя. — Даже если он очевидно не прав? — Да, даже в этом случае. У нас же, по идее, мозгов побольше должно быть, чем у него, и, если так рассуждать, это именно мы нарушали закон, встречаясь с ним. Стражи порядка, — Ставрогин усмехнулся, поднеся кружку с чаем к своим губам. — Тяжело быть взрослым, — вздохнул Эркель. — Если тебя это утешит, могу сказать, что для меня ты пиздюк помладше Верховенского как будто. — Ну спасибо, Николай Всеволодович. — Всегда пожалуйста, Женька. Он впервые назвал Эркеля Женькой. Не язвительным «Евгений Фёдорович», не снисходительным «этот гаишник», не тяжёлым «слушай сюда», а именно Женькой — так просто, как будто они давние друзья. Но Эркель младше на добрый десяток лет, всё ещё зовет Ставрогина на «вы», и связывало их разве что одно белобрысое недоразумение на букву «П». Расшифровка вариативная: то ли пиздюк, то ли просто Петя. Этим вечером было много разговоров, вздохов, молчания, выпитого чая. Эркель ушёл уже под ночь, по привычке отдав честь сразу же, как надел фуражку на голову. Ставрогин усмехнулся и похлопал его по плечу, пожелал не раскисать и сказал, что Женя всегда может заехать к ним в участок, если будет свободная минута, а лучше хотя бы полчаса. И он действительно приехал — через неделю. Снова пропахший пылью и как будто слегка загоревший. Коля, глядя на него, мог думать только о том, что, вероятно, Эркель слишком нагружает себя работой, лишь бы отвлечься от недавнего расставания. Они пообщались сначала в коридоре, затем в кабинете, хотя в этот раз от чая Эркель отказался — сказал, что у него не так уж много времени, так, обеденный перерыв, половина которого уже благополучно прошла. Шатов всю дорогу удивлённо поглядывал, как спокойно они общались, ещё недавно готовые перегрызть друг другу глотки. Вопросов, которые тяжело было держать в себе, стало ещё больше после того, как Коля дал Эркелю конфету перед тем, как тот ушёл. — Скажи честно, она отравлена? — Ваня нервно постучал ручкой по столу, совершенно уже не расстраиваясь, что не получается вспомнить какое-то слово из кроссворда. — О чем ты? — спросил Ставрогин, вновь придвинув к себе ужасное количество различной документации. Пожалуй, разбираться с документами было его нелюбимой частью работы. — Конфета. Она отравлена? — Нет, с чего ты взял? Коля усмехнулся, а у Вани в тот момент, кажется, отлетела какая-то шестерёнка в голове, до этого натужно крутящаяся. — Вы ещё недавно ненавидели друг друга, а теперь мило беседуете и рассказываете друг другу, кому какой придурок попался в служебное время. — Ну, у нас была причина соперничества. Потом мы начистили друг другу рожи, затем причина сама кое-где проебалась, и вот — у нас нет поводов ненавидеть друг друга. Это разве плохо? — Да нет, хорошо, конечно... — Ну вот и все. Меньше уши грей, Ванька. — Ой, знаешь что? Разговаривайте тогда где-нибудь в другом месте. Люди тут работают, между прочим. — Ага, вижу я, как люди работают. Лаос. — Что «Лаос»? — Страна с городом столицей Вьентьян, четыре буквы. В кроссворде твоём есть. Уже который день отгадать не можешь. Шатов залился краской и стыдливо притих. Вообще-то, он правда работал до обеденного перерыва, а эта подсказка Ставрогина как будто была уколом, чтобы стало совестно. Что ж, это сработало — Ваня действительно молчал практически весь оставшийся рабочий день. Больше он у Коли про Эркеля ничего не спрашивал. Впрочем, даже если бы и спрашивал, Коля вряд ли бы смог ответить что-то ещё. Он сам не мог до конца разобраться, правда ли дело в одном лишь расставании с Верховенским или в чем-то ещё. Возможно, ему просто надоело с кем-то враждовать. Может быть, хватало напряжения на самой службе, чтобы испытывать его ещё и за её пределами. Можно было придумать много всяких «возможно» и «может быть», но смысла в этом не было никакого. Следующая встреча Ставрогина и Эркеля случилась ещё через неделю. Коля увидел, как Женя подходил к его подъезду, и окликнул его. — Эй, гаец! Дверь тебе никто не откроет. Эркель развернулся на месте и чуть прищурился, чтобы разглядеть Ставрогина, гуляющего с псом неподалёку. Коля был в майке-алкоголичке и спортивных штанах — по нему нельзя было сказать, что он вообще носит что-то подобное. Подойдя поближе, Эркель, сам того не замечая, обвёл взглядом все мышцы Ставрогина, которые мог увидеть. — Добрый вечер. Совсем забыл, что у вас есть собака, вот и не оглянулся даже, — Эркель посмотрел на сидящего рядом с Колей Муху и слабо улыбнулся. — Я иногда отдаю его Ваньке. Когда понимаю, что у меня совсем нет сил на прогулки и занятия. Хозяин из меня ужасный. — Коля засмеялся, чуть наклонившись и потрепав пса по голове. Муха издал слабо понятный радостный звук. — Ну, что бы вы ни думали, он вас явно любит. — Знаю. Он единственный, кто меня любит. Но это и хорошо, наверное, мне тоже никого, кроме этой морды, не надо. — Радикально. — Зато спокойно. Не хочу больше надеяться на что-то, переживать... Устал. Буду, как и раньше, возиться с псом, лежать с ним на полу в обнимку, думать, что он понимает все те фильмы, которые я иногда включаю. Красота же? Эркель усмехнулся. — Может быть. — Мы недавно вышли, не хочу его сейчас загонять домой снова. Как смотришь на прогулку? — Положительно. — Супер. Они гуляли часа два, не меньше, и всё это время Муха то и дело норовил врезаться Эркелю в ноги, чтобы привлечь его внимание. Женя смеялся и каждый раз спрашивал разрешение, чтобы погладить. Коля не был против, хоть иногда и ругал своего пса, разумеется, в шутку. Это был определённо хороший вечер, в течение которого были и шутки, и бессмысленные рассказы буквально ни о чем, и высказывание мнений, и обсуждения любимых фильмов, книг, музыки. Этим вечером было всё, кроме воспоминаний о Верховенском. Как будто бы они оба его никогда не знали. Как будто у Эркеля всегда была горбинка на носу, а у Коли всегда слабо ныла челюсть. Так прошло, наверное, месяца два: Эркель иногда заезжал в участок просто поболтать, Коля же всегда был рад, если Женя приезжал уже к его дому. Они гуляли с Мухой, пили чай, пару раз попили пива, однажды побегали наперегонки просто из спортивного интереса, посмотрели любимые фильмы друг друга и обменялись книгами. Ставрогин успел забыть про разницу в возрасте, а Эркель всё же перешёл на «ты», ещё немного сократив дистанцию. И они бы дружили дальше, если бы однажды Эркель не остался у Ставрогина на ночь: на улице был ливень, и Коля не захотел отпускать Женю мокнуть в пути до дома. Сначала всё было как обычно, если не думать о том, что это первая их совместная ночёвка. Они просто снова сидели на кухне, общаясь, а потом Коля сказал, что ему нужно обустроить Эркелю место для сна. Места и вариантов, если честно, было мало: у Коли однокомнатная квартира, и в этой единственной комнате из мебели есть разве что диван и стул, заменяющий журнальный, кофейный и любые другие столики. Диван был жёсткий, но всё лучше, чем пол — Коля постелил Жене на этом самом диване, а сам решил, что прекрасно переночует с Мухой на полу. В конце концов, иногда он так и делал, если было совсем уж одиноко. Молчать в темноте было тяжело. И Коле, и Жене хотелось сказать что-то ещё, но раз за разом вместо слов у обоих получались только вздохи. Эркель, перевернувшись на бок, смотрел на Ставрогина. А Коля смотрел в потолок, но знал, что на него смотрит Женя. За окном продолжал барабанить ливень. Всё вышло как-то по-дурацки. — Коль? — шёпотом позвал Эркель, не представляя, что говорить дальше, если Ставрогин все же отзовётся. А он не мог не отозваться. — Да? — Я просто так позвал. Не знаю, что говорить, но молчать как-то неуютно. — Если бы ты не позвал, я бы сделал то же самое минут через десять. Понимаю. — У тебя диван жёсткий. — Если ты думаешь, что пол мягче, можешь слезть с дивана. Эркель почему-то слез. А Коля почему-то не пошёл на диван вместо него. Они молча лежали рядом друг с другом, теперь уже вместе пялясь в потолок. — Жень? — пришёл Колин черёд звать Эркеля, всё так же шепотом, будто бы чего-то опасаясь. — Да? — Пообещай, что не дашь мне по морде. — В смысле? Коля ничего не ответил. Вместо этого он перевернулся на бок и приподнялся на локте, чтобы затем наклониться к лицу Эркеля и поцеловать его. А целовался Ставрогин всегда так, что это не спишешь на нечто просто дружеское — горячо и влажно. Эркель напрягся всем телом и застыл, не в состоянии ответить на поцелуй. Коле показалось, что стоит прекратить. — Коль?.. — Да? — Повтори, я не понял... Ставрогин усмехнулся. — Пойдем обратно на диван. Может, это всё и будет ошибкой, но вряд ли они о ней пожалеют.