субъект номер один.

Слэш
R
Завершён
22
автор
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
22 Нравится 2 Отзывы 7 В сборник Скачать

***

Настройки текста
Примечания:
у субъекта номер один имени нет. медицинским картам ни к чему эта шаткая лестница в могилу – два мучительно длинных слога и фамилия, рифмующаяся со словом "умер". зачем ему имя, когда он может обозначиться кодовым словом или серийным номером, ведь таких, как он, до него было тысячи и таких, как он, после него будет сотни, если конечно все получится? (ни он, ни составители ещё не знают, что он предпоследний в очереди). номер один же потому, что лучше всех во всем – всегда выше во всех смыслах, всегда милосерднее, всегда рассудительнее и всегда первый на очереди к смерти, не считая лишь парнишки с кодовым именем "челюсти". он немного старше других подопытных, и несомненно, выше всех вместе взятых – не важно, в каком формате (какой форме). кроме, может быть, белокурого отрока со странными окулярами. долговязый и неловкий но при этом будто бы изваянный из мрамора или глины оливкового оттенка, он переливался и мерцал на солнце, как панцирь майского жука. вместо глаз два бутылочных стекла, или даже стекла такого цвета, как окна операционной. может пыточной? нет, никак не пыточной. в пыточной не находят спасение, верных товарищей и любовь с глазами цвета закатного солнца. (и волосами цвета сена, но совсем мягкими, в отличии от него). у субъекта первого же вороного цвета волосы мягкие в корнях, но кончиками колкие. брови чернее смоли и тоньше любой спицы. паучьи пальцы в мозолях уже несколько лет не могут даже ненадолго выпустить из мёртвой хватки винтовку. ножевое ранение на внутренней стороне ладони давно надо было бы залечить, да зачем? это удобно, проверено, линия чёткая. по ней ещё не раз проводить лезвием ножа, в конце концов. он спит тревожно, как будто ожидая погони, просыпается ночью в холодном поту и оглядывается по сторонам. с головой, охваченной чужими широкими ладонями, клянётся, что не боится, что не нужна ему ничья поддержка и что никакая война ему нипочём. а потом на следующую ночь всё так же просыпается под чужим боком и так же засыпает, подавив охвативший все нутро ужас. ему снятся бесконечные операционные столы, шприцы, торчащие из плоти куски арматуры, погоня, старый висельник и первый снег, и всегда, неизменно, глаза, опьяняющие лучше хмеля и отдающие солнцем сильнее солода. да, с такими снами спать совсем не хочется, но ради того, чтобы уснуть в пшеничном поле, можно вытерпеть что угодно. можно даже пожелать не проснуться. ну, проснуться, чтобы затащить на это самое поле субъекта номер два и снова заснуть беспробудным сном. все таки, никто другой не может спасти его от гонящихся за ними двумя кошмарами. просыпается всегда в странных, ломанных позах (и непременно с болью в каждой мыщце тела). везёт, когда он встречает новый день один или с номером два, но если рядом есть кто-то ещё, насмешек и подколов не избежать. по изменениям в его положении даже угадывают погоду. если бы умел просыпаться раньше всех, непременно бы специально ложился так, чтобы напрочить всем самую скверную и слякотную. когда ему не снится, глаза застилают лишь золотая заря или кроваво-красное марево. за секунду до проводит своим любимым перочинным ножичком отца по той самой прямой и непрерывной линии (слишком непрерывной по сравнению с его линией жизни). молнии на краю указательного пальца складываются в очертаниях сердечка ‐ какие рисуют на песке самого побережья, когда вырываются за стены гетто и успевают убежать от стражи у ворот. он видит, как становится солнцем – через сто лет это назовут ядерной бомбой – и сметает все на своём пути. от городов и деревень там, на 60 метров ниже, остаётся только пепелище. если сегодня судьба благоволит ему, то в этот день не везёт никому. кроме, конечно, ра субъекта номер два. и их Родины. ну нет, их исторической Родине не везёт, они же против неё воюют! товарищи насмешливо зовут его богом разрушения, и он краснеет каждый раз, когда слышит это прозвище, а ещё глубже, в самой потаенной выемке во впадине души желает своим друзьям никогда не увидеть реки крови. думает постоянно, что ему неизбежно однажды придётся сказать кому-то из друзей "до скорого" в последний раз. на войне как на войне, верно ведь? и кого волнует, что тебе двенадцать и что ты вообще-то хочешь на день рождения собаку, а в самых смелых мечтах – собственную лошадь. о смерти старается не думать – в основном о своей, о чужих тяжело получается. думает о том, что на другой стороне его ждёт мучительная передышка, полёты без ужасающих превращений, полная сверстников казарма и полная конюшня лошадей. хочет тёмно-гнедую, как кора хвойных деревьев. и боится очень, что вымахает слишком большим, чтобы его выдержала несчастная клячя (такая же обречённая на гибель). готовится притворяться, что местные тренировки изнуряют – для таких, как он, это – утренняя разминка. его товарищам тоже придётся практиковаться в актёрском мастерства. а как забавно! на Родине это развлечение было доступно лишь представителям высшей расы. может быть, они стали бы всемирно известными актёрами, если бы им повезло чуть больше – повезло родиться не дьяволами. робко улыбается, дрожа лишь уголками рта. здоровается без слов – молча повторяет губами очертания добродушного "ну, привет" или чинно-рядового "здравствуйте". кажется, влюблён по уши в субъект номер четыре, но сейчас не о ней. и вообще субъект номер два лучше. но сейчас тоже не о нём. бесконечно надёжен. надёжнее любой брони, даже брони субъекта номер два, хотя сам и морально, и титанически (титанически?) абсолютно нагой, оголенный до обжигающих и испускающих пар мышц. что ещё можно о нём сказать? ничего. ничего больше нельзя добавить, только молча прогонять перед сном его образ, жесты, мимику и повадки, а если повезёт – просто повернуться к нему и рассматривать родинки на смуглом затылке. ниже и не посмотришь – верный темно-синий свитер скрывает то, что так жадно хочется увидеть. субъект номер два о себе связать и двух слов не может, но описывая своего первого друга и первую любовь внезапно становится слащаво-красноречивым. скрывает это, но не слишком удачно. мечтает, чтобы в его глаза – цвета скорее селёдки, а не солода – вглядывались с такой же жадностью. и не просто вглядывались, а вглядывался. и больше ни слова. субъект номер два места себе не находит, вернувшись на родину с маленькой буквы без половины себя. потеряв себя, лучшую и самую дорогую часть. сердце ли? сердце на месте, кровоточит и зудит от каждого упоминания того, кого он потерял по своей вине. не находит себе места ни в родном доме, ни в казарме, ни на поле боя, ни на ночных улицах с дешёвой сигаретой в зубах. даже не пытается сделать это в женщинах. когда-то ему нравилась одна девушка, но и её он забыл, как забывают мимолетное увлечение или попытку отвлечься. молчит за семейным ужином, молится, чтобы ему задали сегодня меньше вопросов и заставили писать меньше отчётов. всегда знал и знает, что вернувшись домой он увидит лишь могилы и убийц. убитых и убийц. никто, даже его мать, даже маленькая сестричка не были исключением. то, что он назвывал своим домом, домом своей семьи и домом своих друзей, давно заплыло в его голове кровавым пятном. возвращается туда, куда хотел бы вернуться не один и мечется по опустевшему чужому дому. ходит по тем же половицам, но совершенно один, садится на краешек той же кровати совершенно один и, наконец, выбегает, не в силах больше вдыхать сырость ветхого и пустого помещения. выбегает во двор. смотрит долго опустевшими и потускневшими глазами на одинокую могилу – почему не на кладбище? – он помнил того доброго старика ещё живым, но уже неизлечимо больным. помнит о нем в основном как о том, что было дорого номеру один. помнит, как хоронил. больно хоронить отца без присутствия сына. ещё больнее делать это сыну без отца. сглатывает ком в горле, решает вырыть ещё одну могилу. пустую на этот раз. сделать кривое надгробие своими руками. ещё мечтает вырыть третью и лечь туда, но почему-то не может. не может. у субъекта номер один было две жизни. у субъекта номер два их было три. он не хотел жить в двух последних, но во второй ещё держался, потому что было, с кем делить. теперь делиться нечем и делиться не с кем. уходит с тяжестью на душе. без сил на ненависть, обиду, самоубийство в конце концов. хватает только на скорбь и отчаяние – на них и хватит всегда. дома находит медицинский листок, вырванный его же руками, но озаглавленный печатной машинкой – "Бертольд Гувер". поворачивает в сторону наливающуюся тяжестью голову, чтобы горькие слёзы не испортили последнее напоминание о ком-то настолько дорогом. старается жить дальше. наверное, не получается, как всегда. особенно после того, как видит "колоссального", но впервые в другом обличии. чужом, но знакомом. каждую ночь часами не может сомкнуть веки. прожигает взглядом потолок и видит только одно. не тысячи трупов, сотворённых его руками. не поле боя, залитое кровью и градом снарядов. не семью. не будущее и не настоящее. только прошлое. только Бертольда Гувера.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.