Тихий вечер

Швейцария, где-то на окраине Берна, 1920 год. Анна целый день не отходила от Сонечки, всё не могла на неё наглядеться, суетилась, окружала заботой и вниманием. И пусть этой «маленькой Сонечке» нынче уже был почти двадцать один год, пусть она была студенткой Цюрихского университета, который располагался в трёх часах езды на поезде от их дома, и пусть она уже не первый год самостоятельно жила в другом городе, ну и что! А Софья только смеялась и всё говорила: — Мамочка! Ну присядь, пожалуйста. Я сама в состоянии налить себе чашку чая! Анна только притворно хмурилась и безапелляционно заявляла: — Не спорь с матерью! Дай мне поухаживать за ребёнком. Давай я тебе лучше ещё булочку принесу… Что ни говори, но Анне довольно тяжело давалось длительное расставание с дочерью, поэтому каждый раз, когда та приезжала на каникулы или на выходные, она никак не могла справиться со своими материнскими инстинктами и всё норовила дочь накормить, приласкать, словом восполнить всю ту любовь, которую Соня не получала во время отсутствия. Штольман тоже сильно скучал по дочери. Сонечка с детства была безоговорочно папиной девочкой, поэтому ему тоже было довольно тяжело отпустить её во взрослую жизнь, тем более в другой город, и совершенно одну. Он же в её приезды выспрашивал абсолютно все мелочи, которые на первый взгляд могли показаться незначительными, но по ним он выстраивал полную картину того, насколько удобно устроена Сонина жизнь вдали от дома, насколько ей там комфортно и безопасно. Сейчас уже был вечер, Соня приехала утром, но оба родителя до сих пор не могли от неё отойти. Впрочем, девушку это нисколько не смущало, потому что она вдали от дома тоже по ним тосковала. В дверях в столовую, где сидели Анна, Штольман и Софья, показалась Вера. Она вздохнула, как после нелегкого испытания (что, в принципе, и было правдой, потому что она только что укладывала свою дочь спать), поправила волосы, прошла к столу и начала наливать себе чай, а потом речитативом начала жаловаться: — Господи, я еле уложила её, это же не ребёнок, а какая-то юла! И откуда в ней столько энергии! И вроде бегала весь день, прыгала, а все равно не устала! Штольман с Анной переглянулись, одновременно улыбнувшись. Вера хоть и стояла к ним спиной, на момент обернувшись к окну, и не видела, как они это сделали, но всё равно почувствовала. — И не смотрите на меня так! — воскликнула девушка. — Я знаю всё, что вы хотите сказать: что я в детстве была точно такая же, и не стоит ожидать другого от моего ребёнка, но… — Дорогая, — Анна прервала речь своей словоохотливой старшей дочери, — таков жизненный закон. Через двадцать лет уже Лиза будет жаловаться тебе на своих невероятно активных детей, а ты будешь ей рассказывать, что в детстве она была такой же. Вера подумала о том, что перед тем, как такое случится, ей нужно будет эти двадцать лет как-то пережить, и глубоко вздохнула. Она села за стол с чашкой чая в руках, посмотрела на Соню, которая счастливо улыбалась, слушая своих родных, на довольных родителей и поняла, что для совсем уж идеальной картины кое-чего не хватает. — А Митя где? Неужели ещё в своей комнате сидит? — Да, — ответил Штольман и взглянул на настенные часы, — и пора бы ему уже оттуда выходить. Он ещё не ужинал. Сходи за ним, пожалуйста, позови. Может, тебе удастся вытащить его оттуда. — Почему ты думаешь, что мне удастся? — изумилась Вера. Яков усмехнулся. Его дочь, кажется, не видит очевидного У них всегда были особые, трепетные отношения. Вера с малых лет, ещё даже до рождения младшей сестры, мечтала именно о брате. Во время второй беременности Анна почему-то была уверена, что родится девочка. Штольман же взял себе за привычку никогда не подвергать сомнению интуицию своей жены, поэтому тоже морально готовился к появлению второй дочери. Поэтому так они и решили объявить Верочке, что так мол и так, скоро стоит ожидать сестрёнку. Её реакция была довольно неожиданной для обоих родителей. Нахмурив бровки и насупившись, Вера Яковлевна обиженно заявила: — А я братика хотела! Путём долгих уговоров, которые длились не один день, Штольман с Анной всё же добились каких-то результатов. Вера согласилась с тем, что и у младшей сестры иногда могут быть свои плюсы, и так уж и быть, пусть сестрёнка останется с ними жить, но всё же с братом было бы не в пример веселее. Тогда Верочка не знала, что когда у неё появится брат, то он будет совсем не такой, каким она его себе представляла. Конечно, как любой младший ребёнок, он тянулся к старшей сестре, даже с его замкнутостью. По натуре своей тихий, спокойный и медлительный, Митя никогда не горел желанием заниматься теми активностями, которыми любила заниматься Вера. Он даже не захотел учиться залезать на дерево! А ведь Вера, как заботливая старшая сестра, была готова его научить. Но всё же он был её долгожданным братом, и она любила его таким, какой он есть. А Митя это чувствовал и искренне отвечал ей взаимностью. С годами их связь только крепла, но особенно сильно они привязались друг к другу в страшный для их семьи период, когда Верин муж погиб на войне, и она осталась одна с маленьким ребёнком на руках. Пережить смерть любимого человека было невероятно тяжело. Невероятно тяжело вернуться к прежней жизни, понимая что по-настоящему прежней жизнь уже не станет никогда. Но её родные помогли ей хоть как-то с этим справиться. Они все делали всё возможное и невозможное для неё. И Вера была безмерно благодарна и родителям, которые работали, не покладая рук (а ведь им ещё помимо неё с дочерью необходимо было в этих условиях ставить на ноги своих двух несовершеннолетних на тот момент детей — Соню с Митей), так ещё и в перерывах между работой, они поочерёдно дежурили около её кровати, не желая оставлять её одну даже ненадолго, уговаривали поесть. Она была также благодарна и Соне, которая без колебаний и просьб сама полностью взяла на себя все заботы, связанные с трёхлетней племянницей, понимая, что сестра сейчас не в состоянии ухаживать за маленьким ребёнком, а родители просто разорвутся, если им придётся думать ещё и об этом. И она как минимум два месяца подряд буквально замещала мать для маленькой Лизы, находясь при ней и днём, и ночью, пока Вера не могла найти в себе сил даже для того, чтобы встать с кровати. Потом Вера начала потихоньку вставать, что-то делать по дому, даже проводить время с дочерью, но периодически её снова накрывало страшное осознание, и тогда Софья тоже была на готове, она забирала племянницу к себе в комнату, и снова заботилась о ней, пока Вере не становилось лучше, но это уже длилось не так долго. Но брат… сам того не подозревая, он помог ей прийти в себя. Когда с ней оставались родители или Софья встречалась где-нибудь в коридоре, они все так на неё смотрели… с такой скорбью в глазах, что было невыносимо, хотелось тут же забраться с головой под одеяло, спрятаться от всех и завыть от жалости к себе. А Митя же просто был собой. Конечно, ему как и всем, было очень жаль Веру, но он как обычно не знал, как выразить свои эмоции. Поэтому он просто приходил к ней в комнату, когда родителям требовался хотя бы небольшой отдых, и читал ей книги. Потом он начал читать ей рассказы, которые сам сочинял целые ночи напролёт. И она начала его слушать. Не безразлично смотреть в потолок или утыкаться лицом в подушку и плакать, а слушать. Улыбаться забавным моментам, делать какие-то замечания по сюжету. Потом, уже гораздо позже, когда Вера окрепла настолько, чтобы выходить на улицу, они могли гулять вдвоём часами. Они доходили до озера, и Вера, кутаясь в большой шерстяной платок, садилась на берегу, вдыхала аромат трав и свежести, какой всегда бывает у водоёма, а Митя садился рядом и вертел травинку в руках. Иногда они молчали, каждый думая о своём. Но чаще всего разговаривали. Тихо, неторопливо обсуждали Митины рассказы, его персонажей и целые миры, которые рождались в его воображении, но которые он ещё не успел перенести на бумагу. Иногда говорили о Мите, о Митиных стремлениях, планах, о его делах в гимназии. Но никогда не затрагивали тему Вериного будущего и того, что с ней случилось, и как жить дальше. Ей было слишком тяжело об этом думать. А Митя никогда и не настаивал. И вот прошло уже почти три года. Митя за это время вытянулся — стал выше неё и даже немного выше отца, возмужал, но по-прежнему будто волнами излучал спокойствие, с ним всегда интересно было поговорить, и Вера не упускала возможностей это делать. Она поднялась по лестнице на второй этаж, свернула направо и постучала в дверь. Постояла минуту, постучала снова и позвала брата по имени. Ответа снова не последовало. Вера прислушалась к тому, что происходило за дверью и услышала ровным счётом ничего. Она осторожно приоткрыла дверь и вошла в комнату. Её брат сидел за письменным столом, неотрывно смотрел в одну точку на листе бумаги, прикусив кончик карандаша и о чём-то глубоко задумавшись. Вера подошла к нему, аккуратно положила руку на кудрявый затылок и взъерошила ему волосы. — Что, муки творчества? Парень слегка вздрогнул от неожиданности и развернулся к сестре. — Ты как здесь оказалась? — Не поверишь, через дверь зашла, — усмехнулась Вера. — Я стучала, но ты не слышал. С чем-то проблемы? — она взглянула на почти полностью исписанный лист в его руках, который весь был в каких-то странных палочках и пометках. — Да, мне не нравится это слово здесь, — он указал карандашом на строчку и вздохнул, — оно сюда… не подходит. Пытался придумать какую-то замену, но потом мне стало казаться, будто его не существует. Заспанный. Так вообще говорят или я это выдумал? — Говорят, — улыбнулась Вера. Ей всегда было интересно наблюдать за творческим процессом, но сейчас их ждали внизу, а Митя явно из-за прилива вдохновения потерял счёт времени. — Пойдём вниз, там родители, Соня, тебя ждут. И ты ещё не ужинал. — Но я… Вера, растеряв весь свой мягкий настрой, буквально выпихнула брата, которому не терпелось набросать ещё пару страничек, из его комнаты, уверив того, что вдохновение обязательно посетит его после вечерних посиделок с семьёй. Митя был вынужден согласиться (не то чтобы у него был какой-то выбор), все-таки его сестра умела убеждать. Они вдвоём спустились по лестнице и оказались в столовой. Вся семья наконец-то была в сборе. Тёплый свет от ламп заливал всё помещение. Пахло свежезаваренным чаем с мятой. Слышались шутки, радостный смех, весёлые истории. Они были вместе. И им было хорошо.