Ты знаешь, что такое свобода?

— Ты знаешь, что такое свобода? Ночь перед казнью — самая страшная. Недели пыток, допросы, даже сама казнь — ничто по сравнению с этим проклятым временем. Последние часы спокойствия — точно такая же мука для осужденного, как и для судьи. Одного из инквизиторов обязательно посылают принять покаяние. Не обольщайтесь — еретики редко каются, особенно в последнюю ночь. Чаще всего ты просиживаешь с ними несколько часов, шепча молитву, а они на всех диалектах и известных им словах просят тебя замолчать. Какое раскаяние! Они даже говорить с тобой не хотят. Никто не понимает, что людям перед лицом неизбежной смерти хочется побыть с любимыми и родными, а не с отстранённым служителем Бога. С Создателем они и так скоро увидятся, зачем им нужны мы со своими прощениями? Это я понимал и раньше, но окончательно осознал лишь перед собственной казнью. Вот ты смотришь на его измученное бледное лицо, чуть прикрытое капюшоном, и тебе до тошноты противно. В ту ночь и меня отправили принимать покаяние одной молодой особы, подозреваемой в ереси, или колдовстве, или в чём-то таком, сейчас и не вспомнить. Юная девушка, не старше семнадцати. Её длинные медные волосы спутались в клубок, под глазами пролегла тень, а запястья и щиколотки были исполосованы верёвками. Поначалу я, по всем правилам, предложил ей покаяться в последний раз. Получив в ответ лишь презрительный взгляд и усмешку, я вздохнул и сел на маленький табурет рядом с её камерой. Но как только я приготовился пропеть первые слова "Pater noster", она заговорила: — Ты знаешь, что такое свобода? Я поднял на неё взгляд, но она тут же отвернулась. Я повертел в пальцах чётки и вновь решил приняться за молитву, но она не позволила: — Вы ведь сами не понимаете, что делаете, правда? Отложив чётки, я устало посмотрел на неё. — Не осознаёте, зачем убиваете людей? Типичные россказни еретиков, помешавшихся во время пыток, как обычно. Она пристально посмотрела на меня. — Мы не убиваем людей, дитя, мы лишь помогаем им вернуться в лоно святой матери Церкви. — Любым способом? — хмыкнула она. — Любым, — ответил я, слегка смутившись, — любым, какой указывает нам Господь Бог. — Этот ваш Господь Бог указывает вам ломать людям руки на дыбе, сдирать с них кожу и опускать в кипяток? — не унималась она. — Ты богохульствуешь, дитя. В последнюю ночь, отведённую тебе, очистись от этих мыслей, чтобы непорочной предстать перед Создателем, — встрепенулся я. — Огонь очистит, вы сами так говорите, — парировала она, — а мне недолго осталось. — Да, тех, кто не пожелал жить с чистой совестью и помыслами, очистит священный огонь, — поддакнул я с полной уверенностью. — Священный огонь? — она рассмеялась, — Вы в это правда верите? Я угрюмо кивнул. Она рассмеялась ещё сильнее. Красивый, очень красивый и задорный смех. Я бы и сам улыбнулся, позволяй положение. — Кто же сделал его священным? Стой, не отвечай. Дай угадаю, Господь Бог? Я резко встал. Терпеть её насмешки я был не намерен. — Замолчи, дитя, ты не понимаешь, о чём говоришь. Имя Господа Бога священно, ты не смеешь… Но она прервала меня: — Священно? Имя — священно? Что за глупости, святой отец? Святой отец, — она спрятала смешок в кулак, — единственное, что священно — это свобода. Ты знаешь, что такое свобода? Я даже не успел сказать что-нибудь, как она продолжила: — Свобода — это не бояться всех вас лишь из-за того, что мои волосы рыжего цвета, свобода — это верить в себя, верить в собственные силы, а не в Бога, свобода — выбирать того, кого любишь, любить именно так, как хочется тебе, а не так, как приписывает вера. — Дитя, — я ошарашено смотрел на неё. — Я тебе не дитя. Я дитя своему отцу. Если слова моего родителя важнее, чем то, что написано в вашей книге, то я — преступник веры? Я молчал. Я не знал, что мог бы ответить. Я слышал бессвязный бред еретиков, обвинения колдунов и проклятия ведьм. Но то, что сказала мне она, заставило меня задуматься. — Нет, ты не знаешь. Вы сожжете меня сегодня, на рассвете. Вы не вернёте мою душу в лоно Церкви, вы не передадите мой дух в Божьи руки, нет. Вы дадите мне свободу, ту свободу, о которой я молила всегда, — она закрыла глаза и выдохнула. — Спасибо. Я был потрясён. Накинув капюшон, который спал с моей головы во время спора, я выбежал из подземелья. На рассвете начался дождь, но вечером приговор привели в исполнение. Я был рад, что от дыма она задохнулась до того, как к ней подобрался огонь. Сейчас, растирая потянутые на дыбе запястья, я коротал последние часы в камере. Быть может, именно в ней сидела она, не знаю. Взглянув на молодого послушника, я громко выдохнул. — А ты знаешь, что такое свобода?