Вопросы взросления

Постепенное развитие — его принято называть взрослением — является отличительной чертой людей. Обычных. Жить просто и открыто, не умея лгать или недоговаривать; но потом что-то ломается, а, может, просто понимаешь, осознаешь или же еще что, и дверь в то безоблачное место под именем «детство» захлопывается навсегда. Со многими так происходило и происходит; и, несомненно, произойдет. Вот только Ниа в это неопределенное «многие» не подходит ни по единому параметру. Мелло даже кажется, что повзрослел он уж слишком внезапно; даже куда быстрее — за тщетные пару секунд. Но юноша не понимает, когда именно. Ровно, как и что стало тем спусковым крючком, переполнившей чашу каплей. И все же Мелло думается, что он мог видеть это, но до какого-то мгновения не придать значения. Ниа ведь и тогда был одинок и немногословен, так что изменилось мало что. Разве что, наверное, глаза… Бездушные и пустые, какими были всегда, но, возможно, с какого-то момента в них стал отражаться холод. А вот сам Мелло так и не снял своих розовых очков. Стеклышки могли потерять всю свою яркость и броскость, но так и сидели на носу, обрамленные тонкой стершейся оправой. Хотя, по ним и могли пойти трещины, может, даже отколоться крохотные кусочки тогда… А, впрочем, оно ведь и не так уж важно, да? И еще, вернее, в причину этого была так наигранная детством неприязнь к мальчику со «стариковскими» волосами и глазами. Дети ведь всегда хотят побыстрее вырасти и — кто-то в сердцах, кто-то же открыто — завидуют об этом взрослым. Ниа повзрослел слишком рано, хотя по годам был младше. Так кто ж тут не станет воздыхать? Но особенно юношу поразила холодность, отчужденность, полное равнодушие к той роковой новости. Мелло не мог понять, как тот, на кого он всегда старался ровняться, мог умереть? Как мог так отойти «L»? Преемник гениального детектива старался найти тому объяснение, достойное того, чтобы зваться оправданием, но внезапно заметил на лице сидящего рядом Ниа… Нет, не так. В том-то и вся суть. Там не было ничего. Мальчик лишь уложил последнюю часть паззла на законное место и вновь вывалил детали себе на колени. Ни единый мускул не дрожал, и на мгновение юношу охватила неоправданная ярость. Как… да как же может он так?! И он не замедляет спросить об этом, как только предоставляется возможность. — Это излишне, — бесцветно отвечает Ниа и уходит дальше по коридору, чуть сгорбившись; Мелло не может видеть его лица и холодных глаз. Он также не может заметить, отразилось ли в них что-нибудь. Или же просто показалось. Мелло вспоминает об этом через какое-то время и отчего-то улыбается; по-своему, правда, по-особенному — криво и как будто хищно. Кажется, к тому стеклышки на очках уже успели дать брешь. Воспроизводя в памяти детали той далекой сцены, он анализирует все самое мелкое в мальчишке, в его манере и поведении, и приходит к одному итогу раз за разом: повзрослеть — пусть даже столь рано, — еще не значит лишиться некоторых вольностей живого человека — пусть даже гения; в частности — чувств и восприятия. Юноше даже было несколько обидно за него — в том выражалось его практически отеческое волнение и, черт, какая-никакая привязанность к странному парнишке. Мелло ведь все же не видел его лица. И глаз. Но отчего-то внутренняя уверенность крепла и крепла в сознании, становясь простой, почти природно-естественной правдой. Ведь Ниа — такой же человек. А значит, и он может грустить об утрате — внутренне, глубоко похоронив это под множеством слоев пустых головоломок без единого намека на отличный от белого цвет. Нет, не так. Просто чувствовать.