Now it's too late

      Мидория? — Понимаю, что тело мне не принадлежит, когда по привычке пытаюсь поднять руку, чтобы коснуться его веснушек на щеке. Пусть он и стоит так далеко, это действие слишком прочно отложилось в голове. Не смотря на полный хаос внутри, мозг не изменяет своим установкам.       Он молчит, спрятав изумрудные глаза под копной непослушных волос. Этот мальчик так вытянулся, окреп сильнее, чем раньше, стал выглядеть старше своих лет. Его бледная кожа кажется такой блестящей на контрасте с темной одеждой и мерцающими всплохами огня рядом с взорвавшейся машиной. Это все тот же он, только почему-то теперь не знакомый мне. Далёкий, чужой, без искреннего тепла к людям внутри. Сломавшийся от несправедливости мира.       — П-прости меня, Изуку… — едва выплевывая смешавшуюся со слюной кровь, хнычу я. Слезы горячими дорожками размывают обзор, но возможности утереть их или просто перестать плакать нет. Но так страшно потерять его из виду после стольких лет разлуки, что я бесконтрольно взмахиваю ресницами, прогоняя влагу, — Я.я не должна была уезжать, ост… авлять тебя одного. — От сильного удара открылось внутреннее кровотечение, хотя видимых повреждений на лице и теле не было. Я просто лежала в неестественной позе с каким-то серьёзным переломом, о котором даже думать было страшно. Хотя осознание, что поправиться будет уже врятли возможно, дошло до меня довольно быстро.       Продолжая хранить молчание, Изуку медленно подошёл ближе, поднимая на меня пустой взгляд. Его измученное, грубое, осунувшееся лицо было почти неузнаваемым, в сравнении с его прошлым жизнерадостным выражением. В этих угасших глазах столько невысказанной боли, которую он несёт эти долгие годы, отчего слишком тяжело поверить, что человек и правда может выдержать подобное. Пожелания смерти, вечные насмешки и побои исполосовали его огромным уродливым шрамом, который давно затянулся, но уже никогда не сойдёт. Находясь рядом с этим парнишкой хочется собрать все силы мира и покрепче сжать в объятиях, без слов дать понять, что он — не один, он — не ничтожество, он — лучшее, что случалось со мной в этой жизни. Только поздно уже для поддержки и перемен, точка невозврата достигнута, а на губах привкус горечи от собственных ошибок и бессилия, которые стоили кому-то жизни. Если бы кто-то спросил о моём самом заветном желании, я бы ответила, что очень хочу спрятать ото всех одного мальчика в такое место, где никто злой и жестокий его не найдёт, не разобьёт вдребезги его доброе сердце и не сотрёт с лица смущенную улыбку, наверное, самую красивую в жизни.       — Ты знаешь, я была бы оч… ень рада умереть от твоей руки. — Присев на корточки рядом, Мидория невесомо провёл ладонью по моим волосам, слегка приподнимая уголк губ в грустном подобии ухмылки. Тёмные зрачки гипнотизировали поселившимся внутри безумием, едва не прорвавшимся сквозь тонкую грань остатков адекватности. Когда он изо всех сил сдерживал себя, где-то отдалённо можно было разглядеть куски его прошлой личности.       От него пахнет мокрой пылью и гарью, застревающей в лёгких плотной пробкой и сбивающей дыхание. Но я продолжаю остервенело впитывать этот запах, напоследок сохраняя больше напоминаний его присутствия, не до конца веря, что он снова находится передо мной. Пальцы Изуку спустились чуть ниже, проходясь по зажмуренным глазам и протирая мокрые ресницы и щеки шершавыми подушечками. Может это всё моя фантазия, разыгравшаяся в последних мгновениях сознания, но нежности во всех этих манипуляциях было столько же, сколько и у прежнего Мидории, мечтающего стать таким же отважным и сильным героем, как всемогущий. И когда лежащий рядом кусок арматуры плавно и четко вошёл в центр груди, я не ощутила злости или наслаждения со стороны друга. Лишь сожаление и прощение за вынужденную разлуку. Жаль только тягостное молчание, которое было больнее любого удара, до самого конца так и не нарушилось вопреки моему безмерному желанию.