Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний.

      В этот день Алексей вёл себя довольно очаровательно и доброжелательно — охотно разговаривал, выслушивал кого-то, пил чай и довольно открыто улыбался, не прикрывая рот ладонью как обычно. Пока половина членов общества «наших» пытались угадать, что произошло с замкнутым и холодным как камень Кирилловым. Кириллов же никогда не расскажет, что происходило не так давно и почему он так улыбается, когда переводит взгляд на Верховенского. Сначала могло показаться, что он победил в конфликте с Петром Степановичем, но Верховенский улыбался в ответ. Ладно, никто не мог уловить, что произошло с ними. Об этом знали лишь они.       Алексей берет перчатки Верховенского с тумбочки, которые тот снял всего на пару минут. Сделал он это довольно незаметно, ведь Пьер, который так старательно расчесывался перед зеркалом, тронув тумбочку, с удивлением не заметив там его неотъемлемый предмет гардероба.       — Алексей Нилыч! — окликнул он Кириллова, который стоял не так далеко от него, после чего возмущенно нахмурился. — Вы для чего взяли мои перчатки?       — Я? — усмехнулся Алексей и моментально спрятал руки за спину, прислоняясь к стене так, что теперь перчатки у него никто забрать не сможет. — Я ничего не трогал.       — Ну мне хотя бы не врите. — Верховенский подошел к инженеру почти вплотную и протянул руку, видимо, надеясь, что тот их так просто вернет.       Кириллов на это лишь улыбнулся краешками губ и посмотрел Петру Степановичу прямо в глаза, бросая взглядом «вызов». Пьер задумчиво закусил нижнюю губу, после чего усмехнулся.       — Так Вы поиграть хотите? Знайте, я никогда не проигрываю. — он угрожающе придвинулся к Алексею Нилычу поближе, на что тот улыбнулся шире. — А Вы не улыбайтесь, я серьезён в своих намерениях.       Кириллов плотнее прислонился к стене, а Верховенский задумчиво провел ногтем по его боку, размышляя о чём-то, как бы раздумывая, чтобы сделать с Алексеем пострашнее, чтобы он прямо на всю жизнь это запомнил. Алексей же вздрогнул и фыркнул от его прикосновения.       — Ой, Алёшенька, Вы щекотки боитесь? — наигранно-ласково улыбнулся Пьер, когда до него дошла истинная причина этой реакции.       — Может быть. А может быть и нет. — уклончиво ответил «Алёшенька» и забавно нахмурился — Но я по-человечески Вас прошу — не смейте.       Верховенский неоднозначно кивнул и снова провел ногтем по боку Кириллова, делая это размеренно и довольно мучительно. Алексей запрокинул голову назад, закрыв глаза. Мурашки стремительно прошли сначала по спине, а потом поднялись к шее. Пьер усмехнулся и положив левую руку на его другой бок, тем самым обхватив за талию. Алёша даже не хотел видеть, что происходит, он лишь приготовился к мучительной щекотке. Хотя, может быть, Верховенский решит, что это слишком радикально?       — Если Вы отдадите мне мои перчатки, то моя месть не будет такой страшной.       — Но всё-таки, будет? — спросил Кириллов, слегка краснея, когда Пьер оставляет легкий тычок прямо под его рёбрами. — Мне щекотно…       На эту фразу Верховенский дьявольски заулыбался и стал легко водить ногтями по его бокам вверх-вниз, иногда надавливая сильнее. На лице Кириллова тут же появилась заметная паника, кадык задрожал, что говорила о попытках сдержать смех, резко подступивший и взявшийся из ниоткуда. Ему было очень щекотно, но он пытался вытерпеть, так как считал себя очень выносливым, но как только Пьер случайно коснулся ногтями его нижнего ребра — Алексей прерывисто выдохнул и тихо рассмеялся.       — Мне правда очень щекотно! — он закусил нижнюю губу, стараясь максимально долго не пересекаться взглядом с Верховенским.       — Сдаетесь? — Пётр Степанович поднялся кончиками пальцев к ребрам Кириллова и усмехнулся, смотря на то, как в глазах «жертвы» мелькнула паника.       — Нет. — Алексей осторожно отложил перчатки на столик рядом, чтобы они уже так сильно не мешались. Было видно, что он вошел в эту игру окончательно. — Посмотрим, что Вы сможете сделать.       Пьер же усмехнулся и глянул на диванчик прямо рядом со стеной, у которой они стояли.       — Как минимум — повалить Вас на этот диванчик и защекотать до такого, что Вы начнете меня умолять прекратить. — произнёс Верховенский таким игривым тоном, от которого Алеша слегка покраснел.       — А давайте, Пётр Степанович. — Кириллов поднял одну бровь и полностью расслабился, чтобы Пётр Степанович попытался что-то сделать.       Верховенский обхватил Алексея за талию так крепко, что тот удивлённо положил руки ему на плечи, чтобы не упасть от резких прикосновений. Они были настолько близко, что на лицах обоих появился легкий румянец, но их захватил азарт, что смущение даже не имело никакого значения. Мгновение, и Алексей действительно оказался поваленным на диван, да еще и Пьер гордо уселся на нём, ухмыляясь.       Началась щекотка. Пётр Степанович начал щекотать Кириллова по ребрам, нежно перебирая их и смотря ему на личико. Алёша предпринимал ещё какие-то попытки сдержать смех, но через несколько мгновений громко и заливисто рассмеялся, аж случайно пискнув.       — Щекотно! — инженер выгнулся в спине и начал ёрзать под Верховенским так, как явно не делал никто и никогда. Смех иногда приобретал истеричный оттенок, а глаза заслезились от беспрерывной экзекуции щекоткой.       Пьер щекотал умело, перебирая ребра уже куда более напористо и мучительно, на его губах была широкая улыбка. Да уж, он явно наслаждался тем, что Алексей так сильно выгинался и смеялся. Смех Кириллова плавно переходит на тихие попискивания, так как кончики пальцев Верховенского касаются самого верхнего ребра своего «то ли товарища, то ли врага, а то ли…».       — Вы так забавно смеётесь, Алексей Нилыч. — хихикает Пётр Степанович и наклоняется к лицу Алёши ближе, чем до этого, делая прикосновения чуть нежнее и чувствительнее. — Признайте это.       Кириллов отрицательно помотал головой, всё ещё заливисто смеясь, но уже потише, чем до этого, после чего блеснул своими чудесными светлыми глазками, пытаясь посмотреть в глаза Верховенского и уловить его эмоции сейчас. Пьер встретился с Алёшей взглядом и улыбнулся шире. — Вам стыдно признать это, Алёшик?       Пауза. Оба довольно долго молчали, после чего Пётр Степанович облизнулся и нежно соприкоснулся губами губ Кириллова. Кириллов чуть-чуть дернулся, но не особо резко, скорее, просто рефлекторно. Поцелуй был нежным и трепетным, даже без особого напора. Никто из них даже не приоткрыл рот, чтобы начать целоваться взасос или просто с языком, лишь их губы нежно трутся, не сливаясь в поцелуе окончательно. Отстранившись, Пьер отвел взгляд.       — Простите. — он нежно щипнул Алексея за бок и тот дернулся, взвизгнув. — Вы и так умеете?       — Мне щекотно… — повторил Кириллов уже раз пятый, кладя руку Петру Степановичу на щеку и снова рассмеялся от нежной щекотки на боках.       Верховенский прильнул к губам инженера снова, радуясь, что его не отталкивают. Щекотку он не прекращал, отчего Алёша пытался не рассмеяться в поцелуй и просто расслабиться, что плохо выходило. Пьеру это очень сильно нравилось. То, как Кириллов смеется, хватает его за плечи, пытается нормально поцеловаться. Такие нежности правда очень нравились Верховенскому, он даже не скрывал этого.       — А знаете, Кириллов, Вы такой чудесный. — шепчет Верховенский, убирая руки с талии Алексея Нилыча.       — Мы обязаны это повторить после собрания. — ухмыляется Алексей и целует Пьера в губы снова.