Cast Gold
Яркий и почти вечно далёкий шарик света, что зовётся солнцем, кажется таким неистово белым в этот день и в этот час. Катится по безоблачно-голубому своду небес, озаряя весь мир своим великолепием: зелень придворцовых садов, полей и лесов цветёт и благоухает в лучах светила; реки и ручьи блещут своей чистой водой и ухоженными берегами; стены блестят золотом — то резное, гравированное, и у самых потолков. Но всё оно едино непостоянным видом рисунков — те описывают историю, восхваляют былые дни, пророчат дни грядущие; испещрены предсказаниями легенд и мифов. И среди всего злата стен всех спальных комнат, коридоров, балконов, садов, зал, сокровищниц, столовых и кухонь, ванн, тронного зала, — ничего не выбивается из общего постоянства красоты.Царский дворец.
Лишь это определение вселяет в сердца простого люда благоговение и трепет пред повелителем! В нём сотни коридоров: одни однотипны — представляют собой прямой путь из входа к выходу с простой резной кладкой стен, полов и потолков, обустроенные лишь горящими факелами; другие — змеистые ходы, и в них ровными рядочками у стен стоят высокие горшки с тенелюбивыми растениями; третьи — отдельные площади под длинные и высокие ступенчатые лестницы, как, например, четыре парадных входа со всех четырёх сторон. Из каждого коридора следуют комнаты: маленькие «коробки» с минимальным обустройством — для слуг и прочих, с зеленью и маленькими окошками, — как полагается, обычно они расположены на окраинах; большие апартаменты для жданых гостей, коих тут было едва ли, но сочинёные красиво — просторные отхожие и ванные комнаты, отдельные спальни, имеющиеся открытые балконы, что устиланы цветастой тканью полах, и есть опочивальня Царя — неповторимая собой и никогда не пустующая, — принимающая в свои владения только государя, да вожделенных прекрасных в молодости дам. Солнце в зените; его яркие лучи просвечивают через бокал из прозрачного тонкого стекла с резьбой, а в нём жидким огненным всполохом всплеснулась, по лёгкому мановению руки, алая жидкость. Прохладная, и в то же время чуть согревающая нутро. Сладкий терпкий вкус, чуть кислый, чуть горчит; запах прекрасен — стойкий, но не крепкий, чуть отдаёт ягодами и свежестью; цвет так же хорош — алый, напоминающий чем-то яркую ягоду малину; выдержка алкогольного произведения составляет около десятка лет. И всё бы ничего, всё было бы просто прекрасно, если бы эта прекрасная жидкость не принадлежала королю. Золотые украшения блестят на солнце, но отнюдь не нагреваются от него, — это браслеты, что находятся на левом предплечье и на обеих кистях, многосоставное ожерелье на крепкой тёмной нити, крупные серьги с зигзагообразными линиями; одежда легка и светла, и представляет собой лишь белую ткань подвязанную на поясе, а так же проходящую и по правому плечу. На ногах сандалии, подвязанные змеящимися вверх по ногам, немного выше щиколоток, кожаными лентами; видны рельефные мускулы на животе и груди, чуть загорелых крепких плечах и шее, руках и ногах — всё как полагается, но не излишне выпирает; светлые пшенично-жёлтые волосы в обыкновенной причёске «вверх и назад», а красные глаза уставлены на человека напротив. Чуть сощурившись молодой король Урука наблюдает за своим «Гостем», на деле являющимся паршивым надзирателем, посланным проклятыми ублюдками с Небес. А тот сидит себе на каменном кресле безэмоциональный куклой, абсолютно не выражая эмоций, и выглядит одиноко-скучающе. Глаза, цветом своим напоминающие свежую траву или листву смотрят прямо перед собой, на Гильгамеша, безжизненно и почти бесцельно, и ни на миг не дрогнут даже при движении царя, и лишь иногда мигая веками. Фальшиво детское лицо ни на секунду не дрогнет, ни одна скула не пошевелится, белоснежная кожа блестит на полуденном солнце, становясь ещё светлее отсвечивая, а зелень волос ниспадает даже в сидячем положении до пят. Единственный элемент одежды на нём — длинная туника белого цвета. Имеет глубокий ромбовидный вырез на вороте, с чёрными оборками по краям с внутренней стороны. Гладкая ткань, подобная хлопку, струится по ветру, колышется. Нет ни единой ниточки, что свисала бы. Ноги босы, немного истоптаны, немного испачканы, и покоятся на прогретом солнцем каменном полу. Руки расслабленно расположились на коленях, а пальцы без движения.Энергичное и все желающие золото со скукой и пренебрежением лицезреет сковывающую его инертную ко всему мирскому зелёную цепь.
Цепь без интереса смотрит на своенравного и жестокого короля, которого ниспослана остановить, усмирить.
***
Где-то там, на окраинах города, средь маленьких домишек преимущественно жёлто-бежевого цвета, в одном из новых зданий с рыже-кирпичной кладкой уже приличного размера, расположилась невычурная семейка из рыжеволосого мальчика, девочки чуть его младше, и белобородого старичка с шикарными белыми и густыми бровями. Если говорить о доме, то сам он в общем-то старый, но вот стены у него новые, свежей кладки, а если вести говор уже о самой семье… Да, она крайне неполноценна, но Широ, как и Анина, считает себя частью их небольшого семейства под крылом худощавого старика. Но вот что же происходит там, за преградой из стен и двери? — Вот так, смотри, — улыбнувшись, молвил Широ, и легонько щёлкнул указательным пальцем в муке по блестящему при свете огня носику Анины, оставив на нём след, и от которого она так мило фыркнула и недовольно сморщилась, шуточно стукнув рыжика рукой по спине. Широ не устоял, и умилился этому созданию, — Ха-ха, смотри же: берёшь, и раскатываешь тесто по доске, но не дави слишком сильно, — и говоря о муке сейчас — всё благодаря помощи Есина, без которого мечта одной маленькой девочки никогда бы не исполнилась, — ручки располагаешь вот так, друг от друга, и мнёшь. Правильно, правильно, — хвалил её Широ, когда она по его указке «размяла» белую субстанцию от которой пахло сырой землёй. И если честно, Анина не верила ни капли, что из этого… Куска чего-то может выйти то, что так восхвалял рыжик, — а теперь тихонечко подхвати за краешек снизу, и переверни так, чтобы не слиплось, — малышка сделала как сказали, и у неё получилось. Только вот тесто имело теперь множество складок и неровностей, и на это Эмия лишь хмыкнув, провёл рукой по сыромяжке, и она чудесным образом выровнялась, — Как?! — воскликнула Анина. — А вот, — с умным лицом Широ поднял вверх, у лица, белый указательный палец, — давай покажу. — расположив маленькие девичьи ручки вновь на тесте, он положил поверх них свои, и медленными поступательными движениями вверх, в стороны и вниз стал ровнять ингредиент. Сняв руки с рук малышки после завершения этапа, он заметил, что её маленькие пальчики так и остались в тесте. Эмия чуть покраснел, но это скрыл отсвет огня из печи. Если говорить об очаге жилища, то им выступила как раз-таки кухонная печь округлой формы из красного кирпича производства лавки Есина. Она имела серое покрытие снаружи и изнутри; поддон между очагом снизу и кармашком для готовки снизу; — в общем, мечта каждой домохозяйки! Ну, то есть Широ. Кстати, об Есине. Как оказалось, этот мужчина недаром такого телосложения, — мало того, что он крайне успешный в здешних краях торговый деятель, он имеет, как он сам и сказал, «особую кровь», а затем чуть не споил малолетнего густым и вонючим пивоподобным… Напитком, если у кого-то язык повернётся назвать это так. Широ, конечно, не понял о чём толкует его знакомый, и не придал этому особое значение. Ведь зачем? Он не станет смотреть на кровные задатки или что-то вроде того, покуда у человека человеческое сердце бьётся в груди. И ведь речь даже не о буквальном сердце, но и о внутреннем состоянии человека. И Есин, этот весёлый и добрый здоровяк, пусть и жуть, — как впоследствии выяснилось, — сколь жаден до денег, является прекрасным человеком. Пусть и любящим попойки. Но, хех, как ни странно, эта его черта вызывала у Эмии только лишь умиротворённую улыбку, хотя он понятия не имел почему. — Широ~о… А что делать с этим? — Анина с интересом уставилась на миску с сильно пахнущим какой-то странной горчинкой порошком. — О, это специи, и их лучше не трогать, ведь они не вкусные, — пояснил Широ, но по взгляду девочки понял её мысль: «Зачем класть что-то невкусное во вкусную еду?», и на губах в миг расцвела хитрая улыбка, — Но так и быть, ты можешь попробовать, — с наигранным вздохом сказал рыжий, хотя девочка эту деталь не поняла. Он отмыл её ручки от налипшей к ним муки, и обмакнул в небольшую тарелочку с этими «специями», за которыми Широ предварительно два дня по утрам на коленках ползал и вручную собирал, а затем ещё и высушивал сначала на солнце, а потом и в печи, а затем усердно толчил. Так вот, оказавшиеся на пальце Анины гранулки мигом переместились в её рот посредством языка. Секунда. Уже две. И вдруг мир вспыхивает яркими красками, выразительными запахами и… Жгучими болями во рту. — Ай! Фу-у!!! — завопила девочка, топая то одной, то другой ножками на месте. Высунув язык, она сказала на него руками, как бы пытаясь смахнуть внезапно нахлынувшие жар и горечь, — У-ужа-а-ас!!! — нетерпеливо она схватила первую попавшуюся миску с водой, и залпом выпила. Пару секунд спустя её немного отпустило, но жжение во рту осталось, — Шеро! Т-ты! — надула щёчки девочка, обиженно смотря на пытающегося не засмеяться в голос рыжика, — Ты обманщик! — вынесла вердикт Анина, притопнув ногой. — Ну прости-прости, — сложил руки в шуточно молящем жесте Эмия, чуть поклонившись, пока на его лице выступала широкая улыбка. — Дурак! — хмыкнув, она отвернулась, недовольно сложив руки на груди, — Это нельзя класть во вкусную еду, дурак! — констатировала она крайне очевидный ей факт. — Хах, — у Широ уже немного начало сводить мышцы лица, но отчего-то улыбка отказывалась «сползать» с губ, — тогда это получится невкусно! — Нет, это точно не будет вкусно! — причитала девочка, даже немного покраснев от нахлынувших чувств недовольства и праведного гнева на эту… эту… Что это, чёрт возьми, такое?! — Эй, тише-тише, хорошо? — снисходительно улыбался рыжеволосый мальчик в примирительном жесте выставив перед собой открытые в ладонях руки, Давай мы сначала вместе приготовим то, что изначально планировали, попробуем, и если это вправду окажется плохим на вкус, то я и слова не скажу, а ты меня отругаешь, хорошо? — предложил он довольно здравую мысль, которая секундным размышлением заставила Анину чуть поумерить свой пыл. Она довольно долго буравила взглядом героя справедливости, поджав губы и сведя к переносице тонкие брови. В этом взгляде отчётливо чувствовались негодование и недовольство, и Широ уже подумывал над тем, что идея-то провальная, но Анина с тяжёлым и тягучим вздохом прикрыла глаза, и присела на корточки, немного оттянув коротковатый подол одежды. — Ты дурак, — снова повторила она, но в этот раз чуть более спокойно, — но хорошо, давай сначала сделаем это, — она навела на него указательный палец правой руки, надув щёки, в сознании Широ став более похожей на надувшегося хомячка, — а потом я уже буду тебя ругать — сказала она, как нечто само собой разумеющееся, полностью уверенная в глупости всей этой затеи. Откуда, интересно, в ней разом взялось столько пессимизма? На этот вопрос Широ не дано было получить ответа.***
В один какой-то не слишком заметный момент времени, изнывающая от ожидания ёрзая на низенькой скамье Анина забыла о своих причитаниях и не самых лестных словах в пользу кулинарного чувства Широ. Нет, конечно, сейчас ей было немного стыдно за свои слишком резкие и не самые хорошие слова, но разве мысли о них имели значение, когда перед тобой открывается совершенно новый мир запахов и вкусов итальянской, как сказал сам мальчик, кухни. Хотя Анина не совсем поняла что такое «итальянская кухня» и «кухня» в принципе, но опять же её это как-то мало волновало. В тот момент были лишь щенячий восторг и нетерпение в преддверии чуда. По помещению разносился приятный жар в сопровождении явно не одного десятка запахов, каждый из которых заставлял томиться в ожидании всё неохотнее с каждой пройденной секундой. Её глаза сверкали как драгоценные камни в ровном свете рыжего огня, а желудок так предательски заурчал, вгоняя свою хозяйку в пурпур. На эти явления молодой, но с тем и более великий, кулинар-домохозяйка лишь снисходительно улыбался, в голове не имея и мысли обижаться на былые немного резкие слова, брошенные в пылу лёгкой детской обиды, а лишь старался привнести как можно лучшую характеристику своему блюду. И признаться честно, он чувствовал себя всё же немного нервно — как никак, а такое он пробует впервые, да и… при крайне интересных обстоятельствах, но надёжно держал себя в руках. А с данными обстоятельствами он точно поймёт как разобраться, он был в этом отчего-то уверен. — Шеро-о-о… — тянула его имя девочка, прыгая вокруг него словно шаман во время ритуала жертвоприношения, и молилась на еду. От такой мысли Эмии стало и страшно, и смешно отчего-то, — А когда уже всё? — она протиснула свое белое личико между его рукой и телом, теперь став крайне похожей на невыспавшегося хомяка. — Скоро, скоро, — заверил он её, и в который уже раз отвёл подальше от жара печи — загорит ещё, и будет не очень приятно. Усадить её в другой части помещения задача не сложная, конечно, ведь она довольно податлива, но долго она задерживаться там не собирается, и уже меньше чем через минуту вертится рядом с мальчиком словно хвостик, — Буквально пять минуток, — сказал он чистую правду, правда довольно уставшим голосом. И вот, спустя заветные пять или чуть больше минут, произведение кулинарного искусства стояло на столе, обдавая пространство горячим полупрозрачным паром. Нарезать на кусочки не составит труда, но после придётся ждать — кто ж будет есть едва приготовленную еду, так? Ну так вот, у Анины были другие планы, и её загребущие маленькие руки уже тянулись к пышущему жаром блюду. Быстро убрав в сторону девочку, строго на неё впоследствии посмотрев, на что она конечно, едва обратила внимание, и вооружившись острым инструментом принялся резать от корки по выступившей мягкой начинке, к корке с другой стороны. И только по прошествии двадцати, наверное, минут, он таки разрешил назойливой маленькой бестии отведать, наконец, такой жданый кусочек. Сначала по лицу было видно, что она остыла не до конца, чего и следовало ожидать, но затем на её лице начали выступать эмоции: сначала были сведены брови, через секунду глаза раскрылись, и ещё через секунду на губах выступила блаженная улыбка. В какой-то момент, пересилив себя, Анина отложила еду, на что Широ встревоженно приподнял бровь, отряхнула руки, и с небольшого разбега прыгнула на него, заставив приземлиться не самым мягким образом, и стала крепко, насколько позволяли её руки, обнимать ошарашенного рыжика. — Шеро, Шеро! — радостно кричала она, словно он бы её не услышал иначе, но он лишь неловко улыбнулся от такой ситуации, — Спаси-и-ибо! — и уткнувшись ему лицом в плечо быстро-быстро потёрлась, а затем резко встала с самой солнечной улыбкой и блестящими счастьем глазами. На этом, кажется, её порыв нежности и закончился, ведь она сразу стала уминать свою часть еды, весело напевая какую-то мелодию и покачиваясь из стороны в сторону. Недоуменный Широ ещё немножко посидев, встал с пола, быстро отряхнулся от пыли, и направился к двери, попутно надевая оставленные у входа тапочки, которые каким-то чудом с момента его «чудесного» перенесения в неведомы дали остались относительно целы; лишь лямки потёрлись. Выйдя на улицу, он посмотрел в сторону уже зашедшего солнца, отдающего земле свои последние бледноватые розовые закатные лучи. К слову, люди, которых он встретил в этой деревне, что сначала смотрели на него как на какого-то нового дикого зверя и попервой шарахались как от чумного, стали сейчас, по прошествии некоторого времени, конечно же, более тепло относиться к нему, и даже разговаривали на самые простые волнующие их темы в перерывах между занятиями. Хотя, к сожалению, как бы большего Широ не хотел, данное правило распространялось только на ближайших соседей, с которыми он непосредственно и виделся довольно часто. Ну а он, как бы в благодарность за доброту, хотя это совсем не так, помогал им чем мог: то дверь поправит, то с детьми поиграет, то воды принесёт. Помотав коротко головой, Широ робко улыбнулся, вспоминая все эти моменты и благодарных ему людей, которым он помогал, хотя делал такие пустяки. Ненадолго задержавшись на месте, он оглядел неровные рядочки домов, неаккуратную ухабчатую дорогу и тропинки среди травы, не стал задерживаться, и отправился за дом, чтобы позвать Арина на довольно поздний ужин, пока его маленькая подруга не добралась до чужих порций, и тихонько хохотнул от этой мысли.