***
— посмотри на меня. — хрипло шепчет жар, прокладывая дорожку поцелуев от распухших от поцелуев губ до часто вздымающейся груди. обводит горячим языком ореол соска, прихватывая последний зубами. гортанно рычит, когда слышит под собой тихий сладкий стон. ваня переводит на него замутненный взгляд, вытирая выступившие в уголках глаз слезы. содрогается всем телом и нетерпеливо подается вперед прямиком под руки алжана, зазывно раздвигая ноги в стороны насколько ему позволяет его положение. жар спускается ниже, хватая парня под ним за пухлое мягкое бедро, оставляет влажные поцелуи на внутренней стороне. не может не улыбнуться на ванино "еще, еще, еще, пожалуйста", прихватывая и зацеловывая второе бедро. — алжан... — сбивчиво шепчет едешко. — алжан! алжан!***
жармухамедов резко садится на постели, нервно хватаясь за скомканное одеяло. настойчивый стук в дверь и громкий голос тренера вытащили его из сна, который он невероятно сильно хотел досмотреть до конца. — жар, ты до сих пор спишь? все уже встали, давай, приводи себя в порядок и дуй в столовую. на все про все тебе полчаса, — уже менее громко говорит тренер, под алжаново "угу". это их последний день на тренировочной базе, поэтому тренер разрешил им отдохнуть чуть больше, чем обычно. видимо, жар малость приборзел, поэтому торопливо умывается, одевается и бредет в столовую на первом этаже, где его уже все ждут. ждут его не менее потрепаные упорными тренировками сокомандники, кто носом клюет в тарелку, кто вовсе спит прямо на столе. только зураб весело щебечет что-то о том, как ванино ерзание на скрипучей казенной кровати было слышно даже через стенку, пусть и почти картонную. едешко только ворчит "уснуть не мог" и дальше утыкается в свой почти остывший завтрак. жармухамедов садится рядом с сашкой болошевым, тот приветственно хлопает его по спине, заводя разговоров симпатичной медсестричке из медкабинета в другом конце коридора. — чего-то ты совсем кислый сегодня, — бодро молотя челюстями говорит мишико. — от тебя аж молоко в стакане свернулось... -эй! "в большой семье клювом не щелкают! " рапортует модестас, утаскивая одну и трех конфет рядом с тарелкой коркии. жар тихо смеется вместе со всеми, на секунду поднимая взгляд вперед, где перед ним сидит ваня, тот сверлит его взглядом и решительно непонятно, что сейчас в его кудрявой головушке. он не смеется, но слабо улыбается одними уголками губ. мужчина опускает голову назад, в свою тарелку, непроизвольно вспоминая свой сон. "стыдоба то какая..." думает про себя, в пару укусов приканчивает ломоть хлеба и практически не притронувшись к супу, ретируется с места, которое еще чуть-чуть и стало бы местом его казни. уносится к себе в комнату, собирая по пути все вазы, углы и ступеньки, опрометчиво решив не надевать ни линзы, ни очки. в автобусе ситуация сбавляет свой накал, даже то, что ваня сел с алжаном, выгнав болошева к тезке, не портило картины. едешко удобно устраивается на сидении, слегка задевая соседа локтем, успевает даже перебрасываться шуточками с непривычно разговорчивым сегодня сергеем. дорога предстоит не близкая, так что ваня решает довязать шарф, который он так хотел закончить до конца осени. книга в руках алжана отходит на второй план, пока мужчина, подслеповато щурясь, косит глаза в сторону вани, что так резво, хоть и неумело, крутит петли, забавно поджав губы. морщит нос, когда петли идут в пляс и распускает заново, пробуя до тех пор пока не получится красиво. у него только красиво и получается, думает жар, неотрывно следя за пальцами едешко. у того пальцы еще не загрубевшие, хоть и играет он уже давненько, все еще мягкие, нежные и аккуратные — полная противоположность алжановых. его пальцы длинные, загрубевшие и узловатые, ногти обкусаны под самое, а содраные теми же зубами заусенцы практически никогда не заживают. дурацкая привычка, от которой он избавиться не мог, как бы не обещался. интересно, а каково провести по его обнаженной спине грубыми пальцами? наверняка покроется мурашками, поежившись, поднимет голову на него, взглянет своими глазами невозможными, похлопает пушистыми ресницами и невинно так "ну алжнан, чего ты... " мужчина трет раскрасневшееся лицо ладонями, прогоняя настырные мысли. "нельзя так. за это садят, не по-людски это." проносится в голове, а следом укоризненное — "а мучаться вот так по-людски? мальчишку от себя отталкивать тоже по-людски и правильно? " вот попал так попал. — алжан, смотри, красиво получается? названный дергается и переводит расфокусированный взгляд на удивленного ваню. красиво очень, молодец, скороговоркой и треплет парня по кудрявой макушке. тот улыбается так, что сердце щемит невозможно и в этом момент он примерно понимает, что ощущает сашка белов. по приезде, когда они уже расходятся, ване сообщают, что общага при универе, где он живет, закрывается на ремонт где-то недели на две-три. едешко сидит с вещами на лавочке рядом с алжаном, что великодушно предложил свою помощь. — и куда же я теперь? — спрашивает, хватаясь руками за голову. — поедешь ко мне?— неожиданно для себя выпаливает алжан, даже не подумав. иногда все таки необходимо иметь связь между языком и мозгом, думает жар, открывая старую скрипучую дверь в подъезд. с момента заселения прошла от силы неделя, а сдерживаться алжану все труднее и труднее. особенно, когда ваня выходит из душа в одном полотенце и подолгу сидит, раскинувшись в кресле. купается он в неимоверно горячем душе, да так, что потом кожа красная и горячая, а после него не зайти — парилка. в один из таких дней — суббота после вечерней тренировки, если быть точным — ваня выходит из душа после алжана, плюхаясь на кровать звездочкой. едва натянувший на себя трусы алжан глубоко вздыхает, подходя к парню на кровати — тот лежит, закрыв глаза, а выглядит уровень как из того сна, что жармухамедов забыть так и не в силах. переборов внутреннее «я», он делает шаг к кровати. "будь что будет..." мужчина нависает сверху, горячо дыша прямо в шею пискнувшему ване. ожидавший удара по лицу, жар удовлетворенно мычит, когда горячие ладошки ложатся ему на щеки, а мягкие теплые губы накрывают его собственные. поцелуй выходит скомканным, трепетным, никто из них толком то и не целовался, не смотря на приближающиеся 22. поцелуй больше похож на взаимное облизывание друг друга, потом ваня обязательно скажет, что просто лизаться языками приятнее, чем просто поцелуй. жар — точь в точь как в том сне, господи прости — спускается поцелуями от подбородка до груди, обхватывая губами трогательно розовый сосок, втягивает и лижет под тихие поскуливания. руками водит, куда дотягивается, не прекращая целовать нежную кожу, покрытую множеством веснушек, будь его воля — поцеловал бы каждую. ваня что-то шепчет ему, но звук доходит до него словно из под воды. все еще влажные кудри разметались по простыням, когда ваня опустил назад голову, увидев алжана у себя между ног, что покрывал влажными поцелуями внутреннюю часть бедер, оставляя бордовые засосы так, чтобы под спортивными шортами было не видно. едешко громко всхлипывает, чувствуя как горячий влажный язык ведет по всей длине, слегка задевая острыми клыками выступающие венки. голова совсем тяжела, а тело не слушается, когда жар выпрямляется, закидывая его ноги себе на одно плечо, плотно их сжимая. стонет в голос, дико смущаясь и закрывая краснючее лицо ладонями, когда чувствует, как алжан ведет членом, помогая себе рукой, меж ягодиц и, крепче прижав ванины ноги к себе, входит меж бедер. неопытные движения распаляют, сдерживаться нет сил, ваня тянет руки к себе, потому что возбуждение уже почти болезненное. осекается, убирая руки себе на грудь, когда видит неистово черные глаза любовника и его жаркий приказной шепот "не трогай." тело дрожит в предоргазменной судороге, парень выгибается позвоничком насколько можно, громко вскрикивая, содрогается крупно вместе с алжаном. а потом все происходит, словно в тумане. жар переворачивает едешко на живот, приподнимая дрожащие бедра и вклинивается меж ягодиц лицом, широко ведет языком по поджавшимся мышцам. язык проталкивается с трудом, не смотря на то, что ваня лежит разкумаренный и совсем расслабившись. широкими грубыми ладонями сжимает ягодицы, оставляя красные следы, целует поочередно, заставляя ваню скулить и просить. после второго оргазма тело не в силах даже пошевелиться, а глаза слипаются сами собой. алжан валится рядом, притягивая к себе уставшего и почти засыпающего едешко, тот только клюет его в щеку и, уложив голову на широком плече, проваливается в крепкий сон под мягкие поглаживания алжана, что также как и ваня почти спит. они поговорят об этом завтра. да, определенно завтра. **** — да я тебе говорю: план надежный, как швейцарские, блять, часы! — подтрунивает паулаускас, получая подзатыльник и зычное "не выражайся" от сергея. — то есть, мне придется врать о ремонте, дак еще и задом перед ним светить?! — сидит белее мела едешко, трагично смотря в стакан с молоком. иногда он задается вопрсом: почему он до сих пор с ними общается? — ну... должен же кто-то сделать первый шаг, верно? можете даже в автобусе вместе сесть, я уступлю, — вещает болошев, стуча ложкой о стенки стакана с чаем. — а то вы так морозитесь, что даже смешно. все давным давно поняли, что вы друг к другу неровно дышите, а жар либо тупой, либо слепой и намеков не понимает...хотя, скорее второе. или что, думал всю жизнь ныкаться от него? — нет, конечно. — ага, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, — тупо гыгыкает зураб под всеобщее "цыц! идет! "