Я бы вплёл тебе в волосы гипсофилу

      У Янь Чжэнмина такие мягкие волосы, будто шёлк. Кожа на запястьях, словно фарфор: через неё проступают скрытые за рукавами вены, поцарапаешь — пойдёт трещинами. И взгляд мягкий, когда он хочет спать или когда видит, что всё у всех в порядке.       Янь Чжэнмин нежный от макушки до кончиков пальцев. По-девичьи нежный.       Лишь мозоли на внутренней стороне ладоней жёсткие, да характер. Тоже жёсткий. Закалённый в трудностях и иногда совершенно невыносимый. Чэн Цянь об него будто бы сдирает колени в кровь и обжигает ступни, словно об песок. Чэн Цянь такого не любит и не привык. А вот к Чжэнмину, по видимому, да. Привык.       Он его, может быть, любит, а может и нет, или да, он сам не знает и не в курсе. Но если старший брат позволяет быть так близко, если подпускает к себе, значит, чувствует отклик.       Чжэнмин действительно подпускает. Позволяет расчесать волосы. Они у него ещё более длинные, чем сто лет назад, но такие же черные. А ведь кто угодно поседел бы от нервов на его месте.       Чэн Цяню приходится трудиться с самого утра. Он только проснулся, не успел встать с мягкой постели и заметить, что на улице ни облачка. Увидел лишь, что волосы старшего брата выглядят по-особенному из-за лучей, падающих на них. Значит, солнечно.       Чжэнмин сидит на кровати, свесив ноги к полу. Тянет руки к потолку, пытаясь окончательно проснуться, зачем-то после этого обхватывает себя ими. Его волосы спутаны, Чэн Цянь замечает это, украдкой наблюдая за ним. Старший брат всегда просыпается так, чтобы Чэн Цянь, чей сон невероятно чуткий, просыпался вместе с ним.       Это неправда. На самом деле Чэн Цяню просто хочется мысленно поворчать на кого-нибудь утром. Право ворчать вслух есть только у того, с кем он сегодня встретил начало дня в одной постели. Как и вчера, как и позавчера…       Чэн Цянь невольно улыбается, и Чжэнмин будто бы умудряется эту улыбку услышать. Резко поворачивается, надеясь поймать преступника, а тот в миг закрывает глаза. — Сяо-Цянь, — Чэн Цянь не двигается. Рука старшего брата ложится ему на плечо и слегка трясёт его сонное тело, — ты не спишь.       Тот лишь переворачивается на другой бок. Чтобы его не будили, чтобы скрыть невольную улыбку. Чтобы побесить немного и вместе с этим избежать ответственности за настроение главы клана. — Сяо-Цянь, перестань прикидываться и расчеши мои волосы. — Почему ты не можешь сделать этого сам? — бормочет куда-то в одеяло. У Янь Чжэнмина появляется резкое желание придушить его подушкой и за такие слова, и за низкий после сна голос. — Не задавай глупых вопросов.       Чэн Цянь решает всё-таки поднять голову с постели. Не то чтобы он был любителем поспать — солнце только поднялось — просто Янь Чжэнмин с некоторых пор ещё более ранняя пташка, чем он. Или же прикидывается таковой. В прошлом старший брат являлся настоящим соней, но за сотню лет в нём слишком уж много изменилось.       Чжэнмин с самого утра выглядит идеально, разве что волосы запутались, да одежда для сна самую малость помялась. Только привычный недовольный взгляд не так привлекателен, как всё остальное в нём. — Ещё немного, и я подхвачу из-за тебя простуду. Ты слишком холодный, — снова себя руками обхватывает. — Тогда не обнимай меня, пока спишь. — Ты сам липнешь ко мне, — услышанное ненадолго застало Чэн Цяня врасплох. — Я постараюсь так не делать. — Нет! — в одну секунду Чжэнмин подползает ближе, лишь на момент в его зрачках заметно волнение. Однако вскоре, осознав, как близко находится лицо Чэн Цяня к собственному, он отводит взгляд. Пряди волос спадают ему на лицо, — так ты тёплый хотя бы из-за меня. Начнёшь себя контролировать, и в комнате можно будет охлаждать вино.       После этого Чжэнмин всовывает ему что-то в руку, а затем вновь садится на край постели, ожидая. В ладони Чэн Цяня оказывается гребень для волос: простой, но не лишённый изящества. Кажется, он был сделан из персикового дерева, а узор на нём имел какой-то символизм или даже обладал магическими свойствами — Чэн Цянь не уверен, правда ли это, да и спрашивать не хотел. Ему бы лучше поскорее начать выполнять уже ставшую рутиной работу.        Чэн Цянь никогда не признается ни кому-либо, ни самому себе в том, что он любит расчёсывать волосы Янь Чжэнмина. Особенно по утрам, когда тот совсем уж растрёпанный, невероятно спокойный и чуть менее прилипчивый. Такому Янь Чжэнмину и не нужно быть навязчиво-ласковым — Чэн Цяня самого так и тянет склеиться с ним во что-то цельное, хотя обычно ему всегда в чужих руках непривычно и даже как-то неловко, сколько бы времени они не провели вместе.       Но сейчас они очень уж близко. Янь Чжэнмин сидит между бёдер Чэн Цяня, их голые ступни соприкасаются друг с дружкой, а сердечный трепет погружает обоих в щемящую нежность, вызывающую только большее желание остаться в кровати.       Чэн Цянь и в юношестве постоянно расчёсывал Чжэнмина, и тот постоянно угрожал ему чем-то вроде мытья посуды за каждую выпавшую волосинку или малейшую боль. Тысячу раз проклятый в ответ никогда ничего не говорил, однако мысленно думал, что не виноват в том, как легко у старшего брата путаются волосы.       Может быть, Чэн Цянь смог приловчиться делать это, или же гребень всё-таки непростой, но сейчас расчёсывание волос Янь Чжэнмина стало чем-то более безопасным, чем раньше. Возможно, это даже не так уж и утомительно и раздражающе. Может быть, даже приятно им обоим.       Чэн Цянь сначала руками разделяет прядки, распутывая узелки, касается пальцами кожи головы. Он чувствует, как вздрагивает слегка старший брат, слышит еле уловимый вдох удивления и выдох удовольствия. У Янь Чжэнмина волосы длинные и прямые, их хочется пропустить сквозь пальцы, словно родниковую воду, а иногда взъерошить, чтобы вызвать напускной гнев. Они красиво переливаются на солнце, а ещё пахнут орхидеями.       Весь Янь Чжэнмин пахнет ими, и всё, что его окружает, и даже Чэн Цянь, который с некоторых пор тоже вокруг него кружит и который почти всегда рядом, пока на него не обижаются, или он сам не выдерживает.       Этот юноша с детства ненавидит орхидеи, потому что их сладкий аромат вызывает у него тошноту. Чэн Цянь на самом деле не влюблён, ему просто дурно от цветочного запаха, исходящего от Янь Чжэнмина. Из-за облика старшего брата и его взгляда живот скручивает, от прикосновений в глазах мутнеет, а от улыбки появляется непреодолимое желание броситься на острое лезвие меча. Если понадобится. Если он попросит.       Чэн Цянь не влюблён, он просто болеет Янь Чжэнмином.       Ладно, не так уж и противны Чэн Цяню эти орхидеи. Настолько уже приелся ему запах, так глубоко в сердце он находится, неразрывно связанный с Чжэнмином, что можно даже носом уткнуться куда-то ему в затылок, чтобы утонуть в неге, смешанной с мыльным корнем и поверхностной заспанностью, а ещё с некоторой морозной свежестью. — Медная Монетка, не засыпай, — слышит Чэн Цянь. Возможно, его дыхание выровнено, а глаза прикрыты, пока лицо уткнуто в чужие волосы. Уж очень Чэн Цяню они нравятся. Но только пока не лезут в рот во время сна или поцелуя. — Я не сплю, — отвечает, так и не поднявши голову. — Неправда. Неужели ты хочешь остаться в постели на весь день? Или хотя бы опоздать на завтрак? — у Янь Чжэнмина голос вкрадчивый, немного ленивый, словно у кошки, а вовсе не птицы, и это совсем не похоже на предостережение, а скорее напоминает предложение или даже откровенное подначивание. Чжэнмин отклоняет голову назад, а руки скользят выше по чужим бёдрам. Чэн Цянь отстраняется и решает воспользоваться гребнем.       Кажется, Монетка восприняла его слова за чистую монету.       Зубчики гребня легко разделяют волосы на небольшие прядки. Они становятся ещё более гладкими и послушными, чем до этого, и Чэн Цяню ещё больше хочется трогать, и трогать и трогать. Они всё ещё удивительно переливаются на солнце, показывая какие-то неуловимые в другое время оттенки, а свет пятнает их бликами.       В прошлом Чэн Цянь расчёсывал старшего брата неумело и без какого-либо желания, отчего мог легко причинить боль. Но Янь Чжэнмин отчего-то всё равно требовал, чтобы этим занимался именно он.       Сейчас же Чэн Цянь начинает расчёсывать с кончиков, аккуратно придерживая их пальцами, а уже после проводит гребнем у корней, аккуратно укладывая волосы так, чтобы те излишне не пушились. Приходится немного отодвинуться, чтобы полноценно проделать свою работу. Чжэнмин немного протестует, пытается головой следовать за ускользающим касаниями, но понимает.       Видеть, как гребень плывёт сквозь густые пряди от макушки до самых концов, не встречая никаких препятствий, невероятно приятно. Насколько разумно гордиться собой, когда ты просто расчесал чужие волосы? И насколько нормально чувствовать себя хорошо и спокойно, когда они просто у тебя перед глазами?       Чэн Цянь пальцами приподнимает пряди у лица, чтобы гребень коснулся и их. Не выдерживает — оставляет поцелуй где-то за ухом, спрятанным до этого. Чжэнмин на это ничего не говорит, лишь то самое ухо краснеет на кончиках. Чэн Цянь заправляет за него уже расчёсанные волосы, и отчего-то вновь тянется к затылку, и там еле касаясь губами. — Если продолжишь так делать, то придётся расчёсывать заново, — бурчит Чжэнмин неохотно, будто бы ради приличия. Он от этих поцелуев и рук разомлел не меньше. — Тогда расчешу заново, — отвечает, не раздумывая. — Мы опоздаем на завтрак. — Ладно. Можно тебя заплести? — просит неожиданно. Этим всегда занимались служанки, и никогда не занимался Чэн Цянь.       Вопрос вводит Чжэнмина в недолгий ступор. В его глазах можно увидеть некоторое недоверие, но вместе с этим приятное удивление. — Я думал, ты не любишь возиться с моими волосами, — взгляд отводит и даже губы немного надувает. — Ты неправильно думал, — роняет Чэн Цянь, — так я могу?       Янь Чжэнмин кивает в ответ.       Чэн Цянь никогда подобным не занимался. Даже маленькую сестричку всегда заплетали служанки или Ли Юнь, из-за которого та ходила с кучей хвостиков на голове, напоминая не до конца ощипанного цыплёнка.       С Чжэнмином так нельзя. Он ужасно привередливый, а ещё очень красивый.       Казалось бы, отделить часть волос, закрутить, закрепить. Ничего сложного на первый взгляд, но у Чэн Цяня уходит палочка благовоний на то, чтобы всё это проделать. Конечно же, не без недовольного шипения старшего брата каждый раз, когда волосы потянут чуть сильнее. За свою боль он требует поцелуи, и отказать получается не всегда.       В конце концов, пучок был закреплён привычными гуанью и шпилькой. Чэн Цянь наверняка вспотел бы, будь он обычным человеком, пока делал это. Но ему показалось, что для первого раза получилось недурно. Нужно было лишь дождаться реакции старшего брата. Тот берёт в руку небольшое медное зеркальце, крутит лицом во все стороны, и, наконец, произносит: — Переделывай.       Чэн Цяню хочется горько усмехнуться, но он послушно вновь берёт в руки гребень, как вдруг слышит тихое бормотание: — Если поцелуешь, то я избавлю тебя от тяжёлой участи.       Чэн Цяню смешно. Он думает о том, какой всё-таки Янь Чжэнмин глупый, раздражающий и до теплоты любимый. Снимает с головы старшего брата гуань. Тот, кажется, не выдерживает непонимания простейших намёков, и утягивает в глубокий поцелуй.       Всё равно без них никто завтракать не будет. Подождут.       А в следующий раз можно будет и цветы в волосы вплести…