За тем ручьем старинный дом. Я был мечом и был щитом. Я был струной и был стрелой. Костром горящим и остывшею золой. Какой-то неизвестный бард
Тринадцатый флот Конечно, он слышал о Яне Вэньли. Нигде военные не сплетничают больше, чем в курилках и кафетериях Генерального штаба. Когда он принял полк, этого дерьма — что Генерального штаба, что сплетен, — стало намного больше. Самое воплощение столичной планеты, — все эти чистенькие бумажные офицерики, которые косятся на тебя или жмутся к стенкам со своими папочками. Словно ты, Линц и Райнер тут в рейде, идете в полной боевой, с топорами и закрытыми забралами. Секретарши, архивистки, симпатичные девочки-адъютантки — вот против них он никогда ничего не имел. Выбор на Хайнессене был побольше, чем на военных базах, и многие млели от розы на шевронах. Эти женщины были просто незаменимым источником сведений. Он знал про всех всё и вся. Когда ты в положении командира полка то ли потенциальных предателей, то ли пропагандистской резиновой куклы для СМИ, становишься немного параноиком. Их пытались то ли реформировать, то ли расформировать с десяток раз. Особенно после последних двух перебежчиков, бывших командующих. Хрена с два, они были лучшие. И за это им отдельно доставалось. Вот и с этим коммодором, похоже, было что-то такое же. Страх и ненависть в Генеральном штабе. Поговаривали, что Яна Вэньли двигают старики, — те, что воевать не разучились, а политические зады лизать так и не научились. Ситоле, Бьюкок, — этот последний вообще не гнулся, академий офицерских не кончал и выслужился из низов. Ну и Гринхилл, — самый молодой из ветеранов, блестящий офицер, хищная штабная щука. Поколению Вальтера не повезло. Кто еще помнил Мафию-728 и воевал не числом, а уменьем, — либо на кладбище, либо стремительно теряли влияние. Он же приходился ровесникам всем этим Паэтам, Куберсли, Доусонам — людям, которые пришли в армию уже после «великого закручивания гаек». Когда политические мрази наверху так перепугались Эшби и его людей, что начали отбор на серых и послушных и заколачивали при этом по шляпку. Длительное перемирие, которое обеспечил Эшби, сыграло им на руку — воевать было не с кем. Но имперцы со временем опомнились. Такой разгром вколотит мозги в самые тупые головы. Впрочем, насчет демократических голов Вальтер не был уверен. Рейх сумел построить Изерлон, и даже потихоньку учился воевать. «Стеклянный потолок», веками стоявший в имперской армии для талантливых простолюдинов, желавших подняться выше капитана, разлетелся на осколки под залпы Второй при Тиамат. А эти армейские бездари, чье кредо «не высовываться» годами обеспечивало им звания и выслугу, — они гробили людей пачками. Лигница, Четвертая при Тиамат, шестая попытка взятия Изерлона… Экономика трещала, набор в армию сокращался, выгребали всех — от мала до велика. Все медленно катилось в чертову пропасть. Потом политики полезли своими мерзкими ручёнками в армию напрямую — будто мало было. Что-то должно было случится со всем этим. Точнее, кто-то. Вальтер не верил в демократию. Да и откуда бы — с имперским воспитанием, принятым в семье беглецов, и армией за плечами. «Можно вывезти человека из Рейха, но Рейх из человека так просто не вывезешь. В третьем поколении разве что» — так приговаривал отец, и как в воду глядел. Вальтер вообще не верил в систему. Та предавала его раз за разом, но он не давался, вертелся, выгрызал свое и радостно скалился ей навстречу: «Врешь, не возьмешь!». Своя система, чужая — какая разница. Только люди, те, что рядом, имеют значение. Любой десантник кровью распишется в этом. Когда Вальтеру шепнули, что новоиспеченный контр-адмирал Ян Вэньли затребовал их полк — все уже знали, что недоукомплектованный Тринадцатый флот отправляют штурмовать Изерлон, — он проклял все на свете. Герой Эль-Фасиля, ага. Плавали — знаем, еще одна жертва армейского пиара. Но вот Астарта была недавно и на слуху. Наверху, как обычно, выдали нужду за добродетель: флота вернулась только треть, что, конечно, объявили великой победой. Но все же вернулась. Искусство возможного. Однако взять Изерлон сможет только тот, кто умеет в невозможное. Вальтер пригласил пару сослуживцев выпить, организовал пару свиданий и затребовал некоторые документы из архива штаба 2-го флота. Ничего себе номер провернул этот штабной парень с вражеским флагманом под Тиамат! Интересно, как сумел уйти, миссия-то была вполне самоубийственная. Впрочем, любой скажет, что удача в военном деле — такая же важная штука, как и боеприпасы, хотя куда более трудноуловимая. А потом было то самое совещание штаба Тринадцатого флота. Конечно, познакомился он с новым командующим лично еще до того. Любое подразделение — это множество бумаг и подписей, командиров быстро засасывает бумажный водоворот. Ян Вэньли, бледный, неловкий, с сонными глазами, вечно прикрытыми тяжелыми веками, и вялыми движениями в жизни выглядел еще более помятым, чем на фото. Впрочем, Вальтер не обманывался внешним видом. Главное из того, что можно узнать о любом командире — выживают ли люди под его командованием. Он знал, что скажет штаб Тринадцатого флота относительно его парней, слышал не раз — всё это неважно. Интересно, что на это ответит Ян. Он, Вальтер фон Шёнкопф, со своими ребятами ему зачем-то нужен, что ж, послушаем. Вальтер забросил наугад несколько реплик, кивнул спичу про пенсию и стратегическое преимущество Изерлона, про 14-летнего сына адмирала. «Не хочу воевать», — это лирика, пока что мы все здесь и воюем. Ты хорошо это понимаешь, не правда ли? Сценка в кафе как индикатор доверия, ну да, ну да. — Что вы будете делать, если я окажусь седьмым предателем, командующий? — Трудненько мне придется, — тот улыбнулся и на мгновение посмотрел Шёнкопфу прямо в глаза так, словно точно знал, о чем он сейчас думает. То есть запасного плана у тебя нет. И каков же основной? Вальтер фон Шёнкопф выслушал основной план и, сощурившись, смотрел на пожимающего плечами на какую-то реплику Фишера контр-адмирала, будто впервые увидев его. Кой хрен — если предадим! Если у нас не сойдется хронометраж на какие-то 30-40 минут — вы тут, на кораблях, все покойники. Имперцы размажут вас между Изерлоном и своим флотом как между молотом и наковальней. Ты поставил на нас, потенциальных перебежчиков, не просто успех операции, ты заложил свою голову и головы 700 тысяч человек. Крутя на руке беретик. Он поднялся с кресла. В голове уже вертелись, выстраиваясь в четкую схему, детали операции. Линц, Блюмхарт — он возьмет только лучших. Мы все здесь — лучшие. И мы не подведем, о нет. Вальтер шел по коридору от комнаты совещаний и лихо и бесшабашно улыбался во весь рот. Жаль, что его берет вечно валяется забытым на полке. Внезапно захотелось крутнуть его разок на пальце. Вермиллион Он знал, что это бесполезно. Он знал и все равно почти кричал, нависнув над сидящей на приборной консоли фигуркой с опущенной головой и плечами. Когда-то давно, в старой книге из библиотеки отца Вальтер прочитал очень древнюю, пришедшую еще с Терры легенду про некоего человека, который всю ночь, до самого утра боролся с богом. Тогда легенда очаровала его, но сейчас он слишком хорошо понимал, что чувствовал тот человек. «Вы не верите самому себе». Но он не перестанет бороться. Он дождется, он знал это. Рано или поздно, но командиру придется поверить. А пока что им надо собрать остатки флота, организовать подсчет уцелевших, фальсифицировать личные дела уходящих с адмиралом Меркатцем, согласовать с имперским командованием спасательные работы. И осознать, уместить в голове эту позорную капитуляцию после выигранного сражения. — Что, если завтра Лоэнграмм потребует голову адмирала, и Альянс на это согласится? — спрашивает он у вытянувшегося перед ним Юлиана. Но Лоэнграмму понадобилось кое-что другое. Вальтеру с самого начала ужасно не нравился визит на «Брунгильду», но Ян только плечами пожал. Можно подумать, у них был выбор. Шёнкопф отправил с адмиралом Блюмхарта, крепко наказав «не поддаваться на провокации и глядеть в оба», и занялся делами. Когда же челнок вернулся, Вальтер внезапно обнаружил, что адмирал стал абсолютно неуловим. Матерясь про себя, он долго рыскал коридорами, выслушивал от офицеров очередное «вроде был у себя», и в итоге решил, что Ян просто заснул где-то в кресле по своему обыкновению. Все лучше, чем сидеть в одиночестве в комнате для совещаний с ногами на столе, чаем с бренди в стакане и мертвым выражением на лице. А затем его отловил Юлиан. Он держал в руках отпечатанный приказ за подписью флот-адмирала. Личному составу подразделения розенриттеров во главе с генералом Шёнкопфом надлежало передислоцироваться на наименее пострадавшие в битве корабли, — список прилагается, — которые уходили на Хайнессен с первым же имперским конвоем. Этим же приказом в столицу отправлялось несколько штабных офицеров, и среди них Вальтер увидел имена Фредерики и Минца. — Командующий каким-то образом объяснил этот приказ? — скрипнув зубами, спросил он Юлиана. Тот посмотрел с недоумением. — Так многих же отправляют, в первом конвое пойдут транспорты с тяжело раненными и телами погибших, еще отсылают специалистов, которые здесь не нужны. Адмирал сказал, что Фредерике стоит начать подыскивать дом перед свадьбой, с военной квартиры же мы съедем. А я должен буду ей помогать. — Когда он подписал приказ? — Полчаса назад у себя в кабинете и сразу велел отыскать вас. Вальтер зарычал. Четверть часа назад он встретил в коридоре Фредерику с толстой пачкой какой-то документации, которая встревоженно спрашивала, не видел ли он адмирала. Невежливо выхватив бумагу из пальцев Юлиана, Вальтер быстрым шагом устремился к кабинету. Разумеется, там никого уже не было. Еще через полчаса Ян нашелся в комнате для отдыха старших офицеров при зале совещаний. Он сидел на столе в полной темноте, подобрав ноги, и со стаканом в руке пялился на звездное небо на трансляционном экране. Вальтер не сразу и заметил его. — Это вы, генерал? Он почувствовал большое облегчение. Ну что за напасть! — Сидите, как сыч во тьме? — Шёнкопф щелкнул выключателем, яркий свет залил комнату, заставив адмирала поморщиться. — Там лейтенант Гринхилл с бумагами с ног сбилась, вас разыскивая. Что это за приказ? — Что вас не устраивает? С Яном было что-то не так. Вальтер понял это на второй реплике. Какие-то преувеличенные, слишком старательные интонации. Он шагнул к адмиралу и вытянул из его пальцев стакан. — Сколько вы уже выпили? Тихий смешок, от которого волоски на загривке у Шёнкопфа стали дыбом. — Ну, я еще не начинал вообще-то. — Что сказал Лоэнграмм? — спросил Шёнкопф, холодея. — Почему вы собираетесь отправить меня, Юлиана и Фредерику подальше и поскорее? — Лоэнграмм сказал много всякого разного, — равнодушно произнес Ян, нашаривая перед собой на столе бутылку. — Верните мой стакан, Вальтер. И не надо так смотреть, он не приказал расстрелять ни меня, ни Бьюкока, ни генштаб. — Что ж, это хорошие новости. Но зачем такая спешка? Адмирал неловко крутнулся на столе, протянув руку за стаканом, покачнулся и потерял равновесие. Вальтер шагнул вперед, на автомате поймав командующего за плечо. Ян резко шарахнулся в сторону. Вальтер от неожиданности выпустил его, зацепив небрежно обмотанный вокруг шеи форменный шарф. Тот сполз, и в глаза бросились свежие отметины, очень похожие на те, которые Вальтер часто обнаруживал в зеркале после особенно приятной ночи. Шёнкопф замер, а затем уперся взглядом в непроницаемое лицо своего командующего. — Верните мне стакан, — тихо повторил тот, не отводя взгляд. В этот момент картинка со щелчком сложилась в голове, и Вальтер выругался так, как не ругался после своего второго боя, когда рикошет прилетел в неудобосказуемое место, прямо в сочлененье доспехов. Ян слушал его внимательно, склонив голову к плечу, будто запоминал наиболее удачные обороты. — А представляете, как я удивился? — внезапно пожаловался он с тем же странным смешком. Вальтер резко захлопнул рот. Хотя он должен был что-то сказать, срочно. А лучше — что-то сделать. Например, вылететь на «Брунгильду» в десантном боте и оторвать Лоэнграмму сначала обе руки, а потом и все остальное. Мразь, чертов имперский поганый извращенец. — Ну, не такой уж извращенец, — проговорил Ян, аккуратно вынув из руки Вальтера несчастный стакан и качнув ним, словно проверяя, сколько там еще осталось. Оказывается, последние слова генерал произнес вслух. — Он, по-моему, сам был в шоке от своих действий. Кажется, его будущее величество несколько по-другому трактует исход этой битвы, чем мы. И еще, он вроде как обиделся, что я отказался стать его адмиралом. — Мне срочно нужно выпить, — пробормотал Вальтер и пошел к мини бару за стаканом. Украдкой вытер о штаны резко вспотевшие руки. Кажется, адмирал был в порядке. Насколько вообще можно быть в порядке после того, как тебя домогался вражеский командующий. Он вдруг увидел эту картинку в своей голове во всех тошнотворных подробностях. У них же разница в росте, и этот белый шарф и воротник-стойка закрывает шею. Значит, они сидели, и Лоэнграмм должен был расстегнуть форменный альянсовский китель. Он не только выше, но и сильнее, и служил в десанте. А адмирал и кошке не способен оказать хоть какое-то сопротивление. — Вы хоть двинули ему разок между ног? — безнадежно вырвалось у Вальтера. Он плеснул себе сразу на три пальца. — Ну, вы же знаете, что я бесполезен в таких делах, — Ян рассеяно почесал затылок. — Тем более, мне стало интересно, где он остановится. В досье нет ничего о его специфических предпочтениях. Даже в отношении лучшего друга, адмирала Кирхайса. Я ведь довольно сомнительный объект для любителя мужчин. Нужно же уяснить, что это вообще такое было, понимаете? Шёнкопф с удивлением осознал, что то мертвое выражение лица, которое командующий носил с самого момента капитуляции, куда-то испарилось. То, что проглядывало за лихорадочным румянцем, скорее походило на… азарт. — Вы поэтому хотите отправить Фредерику и Юлиана пораньше и подальше, и под надежной охраной? А по поводу того, что этот золоченый имперский божок хотел — тоже мне, великая тайна. Поставить на своем, показать, чье тут сверху. Как полководец вы его сделали. В адмиралы его — кланяться и против своих воевать — тоже не пошли. Наверно, еще и ввернули про эту свою отставку и выращивание яблок в цвету, то есть… ээээ, написание исторических книжек на пенсии? — Ввернул, да, — Ян задумчиво покивал и помахал стаканом. — Он предлагает еще раз встретиться, на этот раз уже не тет-а-тет, а целой делегацией — согласовать ход флотов на Хайнессен, порядок обмена телами и пленными, еще ряд вопросов. На самом деле, технические детали, нет никакой нужды в присутствии командующих. Шёнкопф помолчал и сделал большой глоток. У адмирала совсем мало опыта на этих фронтах, вон как он долго тянул с лейтенантом Гринхилл. Если он сейчас занимает свой гениальный мозг расчётами возможных мотивов и многоходовок Лоэнграмма — хорошо. Хотя правда на самом деле куда как проще. В таких делах она всегда проще. Изерлон После битвы за коридор, когда на Вальтера и вице-адмирала Кассельна свалились обязанности по поддержанию крепости и потрепанного флота в боеспособном состоянии, у них не было и минуты присесть. Врачи нашли у Яна сильнейшее обезвоживание и прописали ему постельный режим и капельницы, чему он, кажется, был ужасно рад. В больничное крыло, где с вирусом и переутомлением лежала Фредерика, он идти отказался, и целыми днями валялся на узкой кровати в маленькой комнатке, примыкающей к кабинету. В кабинете же за адмиральским столом сидел Юлиан и изображал юного цербера, ловко переадресовывая запросы, требования и рапорты и разбираясь с неотложными, но не слишком важными делами. В комнату к адмиралу он запускал немногих. — Парень прекрасно справляется, — заметил Вальтер, устраиваясь на жестком стуле рядом с кроватью Яна. — Махать ли топором, летать ли на «спартанце» — зарывать его талант в землю. Он отличный штабной офицер и командир. Ян отложил в сторону какую-то бумагу и взялся за чашку с чаем. Выглядел он уже лучше, то есть чуть меньше напоминал свежевыкопанный труп, и вопросительно уставился на Вальтера. — Раз Юлиан вас впустил, генерал, дело посчитал серьезным, вы это хотите сказать? — Это о предстоящих переговорах с Лоэнграммом. — Я видел вашу докладную и считаю увеличение количества охраны необоснованным. — Читать резолюции я умею, адмирал. Знаете что? Мне на них плевать. Я не собираюсь отпускать вас прямо в пасть к Лоэнграмму без прикрытия. — И что сделает ваше прикрытие, если это ловушка, чтобы выманить нас с Изерлона? Доблестно, но бесполезно погибнет? Я не могу взять с собой половину подразделения. Официально эти переговоры Галактической Империи с республикой Эль-Фасиль, то есть ее гражданскими представителями и правительством. — Ну да, вот только все понимают, что это переговоры лично между вами и Лоэнграммом! — И это проблема, — нахмурившись, адмирал хлебнул из чашки. — Мы не можем торговаться с кайзером одновременно за автономию Эль-Фасиля и системы Балаат. Изерлона и того диска с данными по терраистской сети, что привез Юлиан, будет недостаточно. Нам-то нужен Балаат, Эль-Фасиль мы не удержим как автономию просто логистически и в военном отношении. Но вот у доктора Ромски, я боюсь, будет другое мнение на этот счет. — Да кого волнует мнение доктора Ромски? — взорвался Шёнкопф. — Лоэнграмма? Единственное мнение, которое этот парень в принципе захочет услышать — ваше. Сколько раз он предлагал сложить ему присягу? Ян проницательно посмотрел на Шёнкопфа. — Ах вот вы о чем, генерал… — Да, именно об этом! Прошлый раз, когда вы с ним общались, ситуация вообще вышла из-под контроля. — И опять-таки, что нам даст в таком случае увеличение охраны на «Леде»? Они станут вокруг меня стеной и будут прикрывать от эротических поползновений кайзера, если таковые случатся? — Вот только не говорите так, словно вы на это рассчитываете! В составе делегации нет не только моих ребят, но и Юлиана и Фредерики. Либо вы не берете их из соображений безопасности — и тогда мы опять возвращаемся к количеству охраны. Либо по той же причине, по которой отослали их на первом же транспортнике после Вермиллиона. Когда Ян побледнел и с громким стуком поставил чашку на стол, Шёнкопф понял, что перегнул, и мысленно дал себе подзатыльник. — Вальтер, — мягко произнес адмирал со странным пробирающим смешком, который вдруг вспомнился по тому разговору после Вермиллиона, — да если бы завтра Лоэнграмм поставил условием создания автономии хоть мою задницу, хоть мою голову — я посчитал бы, что это прекрасная сделка. Господи, автономия и прекращение войны за одного адмирала-неудачника! Но боюсь, что мы не настолько счастливчики. — А если он захочет, чтоб вы присягнули? Ян немного помолчал. — Вы же понимаете, что это совсем другое. Да, он прекрасно понимал. И поэтому выбрал себе этого человека и шел за ним, и верил в него. Неважно, сколько у Лоэнграмма кудрей, флотов или удачных реформ, ведущих Рейх к светлому будущему. Скорее звезды замерзнут, чем Ян поклонится ему, — и Вальтеру было плевать на причины. Демократия, автократия, взаимоответственность народа и элит, сменяемость властей — все то, о чем любил поболтать адмирал после второго стакана, о чем с таким восторгом слушал Юлиан — все это ерунда, просто куча слов. А слова, даже самые правильные — они просто ветер. Он сделал из себя и ребят лучший меч в этой Галактике, и этот меч годился только одной руке. Армия — это инструмент, так вы, кажется, любили повторять, адмирал?***
Они опоздали на «Леду». Лоэнграмм, как впоследствии оказалось, выслал навстречу изерлонской делегации два настоящих корабля сопровождения, но и они опоздали. Если бы Вальтер тогда настоял на том, чтобы выкинуть хотя бы половину бесполезных эль-фасильских представителей, три-четыре бойца выиграли бы им так необходимые несколько минут. Но что теперь об этом. Бесплодные сожаления не в его стиле. Да, Юлиан оказался действительно отличным полководцем и командующим, он ясно видел цель и двигался к ней. Он, как и Вальтер, крепко запомнил слова адмирала, цитату из каких-то его бесконечных книжек: «Чтобы оставаться на одном месте, нужно бежать изо всех сил. Но если хочешь переместится куда-то, надо бежать в два раза быстрее». И сейчас, на «Брунгильде», им придется бегать очень–очень быстро. Юлиан шел к кайзеру за разговором — автономия, конституционализм, свобода в четко ограниченном загончике. Вальтер же шел за кайзеровой головой. В этом был смысл, пусть и его личный, особый. Он знал, что сейчас адмирал тут рядом, — одобрительно улыбается Юлиану и озабоченно хмурится в его, Вальтера фон Шёнкопфа, сторону. «Что ж, адмирал, сами виноваты, не надо было позволять себя убить. А теперь уж — не обессудьте. Мы не доделали свою работу под Вермиллионом, а потом, я, кажется, пообещал себе поотрывать Лоэнграмму обе руки и все остальное? Слов на ветер не бросаю, вы же знаете. Но я присмотрю за вашим парнем, не очень ругайтесь потом на меня там, в Вальхалле». Он крепче сжимает топор и кивает Юлиану: «Идем».