***
Утро Гето Сугуру началось не с кофе. О да, это определённо был не кофе. Это был низкий и совершенно фальшивый звук порванной струны. Спросонья мужчина решил, что это часть ночного кошмара, в котором он отвратительно сыграл на будущем концерте в честь благотворительного вечера, а потом вспомнил, что не убрал скрипку в чехол, так как репетировал всю ночь. Гето подскочил, как будто кровать превратилась в раскалённый уголь, и подлетел к инструменту. А потом мир в одночасье рухнул. Рухнул на колени и Гето. — Махитооооооо! — взвыл он наглой морде серого кота, так неудачно порвавшего этим утром струну на любимой скрипке Сугуру. Кота хотелось, как минимум, пнуть. А как максимум, избить-повесить-растоптать-выкинуть. Над животными скрипач доселе не издевался, но вот сейчас решил, что пора начинать. Всё ведь когда-то случается в первый раз, верно? Но Махито, верно уловивший запах надвигающейся экзекуции в воздухе, уже культурно смылся куда подальше. А Гето, расстроившийся теперь ещё сильнее, продолжал сидеть на коленях, мысленно произнося прощальную речь любимой скрипке. А за одно и себе, и своему успеху, как музыканту. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Сугуру встал. Он планировал весь день репетировать и ни на что не отвлекаться, так как накануне сыграть идеально не выходило. Репетировать пришлось чуть ли не до утра, и скрипку спрятать мужчина не успел. И вот сейчас жалел об этом, как ни о чём другом в жизни. «Блять! Если бы меня спросили, что я хочу изменить в прошлом, я плюнул бы на тот дурацкий секс в первом классе старшей школы и выбрал бы убрать скрипку прошлой ночью. Или не заводить кота», — в сердцах решил Гето. Он с тяжёлым и уж слишком старческим для его двадцати восьми кряхтением поднялся и поплёлся в душ. Тогда последовало второе разочарование этого отвратительного дня. Длинные чёрные волосы, которые Сугуру тщательно вымыл с вечера, выглядели, как гнездо, на которое вылили банку нефти. — Ммм, очаровательно, — резюмировал мужчина. — В меня, блять, ночью молния ударила или что? «Нет, просто не следовало ложиться с мокрой головой», — ехидно подсказало сознание. Музыкант на это только раздражённо цокнул. — Помыть что ли заново и высушить феном? — рассуждал он и уже заранее знал, что так и сделает. Потому что сегодняшний концерт был отличным способом выбиться, наконец, в люди и получить хоть какое-никакое, а признание. Но Вселенная решила, похоже, всеми силами помешать этому. Потому что горячей воды не было. И Гето пришлось повторять про себя нотный текст, чтобы хоть как-то отвлечься от замораживающего мозг ледяного душа. Выполз он из ванной злой и замёрзший, с мокрыми, но чистыми волосами и стёртыми в порошок от нервов зубами. Влажное полотенце Сугуру швырнул в сидящего на коридоре кота. Тот зашипел и одним прыжком бросился на брюнета, царапая ему лодыжку. Тот громко ойкнул и хотел было отцепить от себя пушистую вредину, но Махито уже и след простыл. Мужчина потёр больное место и тоскливо оглядел свою квартиру. Творческий беспорядок выдавал в нём человека искусства, которого Гето усиленно прятал под слоями непревзойдённого сарказма. Ничего необычного в его скромном жилище не было: однокомнатная квартирка, почти студия, с красивым балкончиком, для того чтобы курить там по ночам, рассуждая о смысле жизни, широкий матрас вместо кровати, огромные шкафы для шмоток, которые музыкант любил и ценил, и кухонька с большим чайным столиком у серого дивана. Повсюду были разбросаны ноты, где-то даже самостоятельно придуманные. А затёртости в обоях Гето скрывал различными афишами, плакатами и отрывками из собственных ежедневников. «Да уж, не пентхаус, — заключил он, решившись разом обдумать всю свою жизнь стоя в коридоре голышом. — Но ничего, управимся». В опровержение его мыслям Махито что-то опрокинул на кухне. Позже Сугуру выяснил, что это была банка с кофе. Потом он обматерил кота, выкинул все молотые зёрна (кофе, между прочим дорогой! Эфиопия, стопроцентная арабика!), оделся, выяснил, что измазал кровью от царапин светлые джинсы, снова обматерил кота, переоделся, параллельно пытаясь сотворить что-нибудь с волосами. И вот, уже уставший и заебавшийся, в чёрных джинсах, чёрной футболке и кожанке, со стянутыми назад передними прядями чёрных волос, Гето стоял у двери со скрипкой в чехле и давал Махито наказ не спалить хату до его возвращения. А шёл Сугуру отдать скрипку в ремонт и выпить кофе. С которого и должно было начаться это блядское утро. Через десять минут мужчина готов был кричать и молить Высшие силы о пощаде. Кофейня за углом была закрыта. Гето перечитывал записку на двери, наверное, уже шестой раз. Та гласила: Сандень: первая суббота каждого месяца «Почему не понедельник? По понедельникам не работает, например, почта, и все об этом знают. Почему не воскресенье? Это же выходной, всем хватает сил пройтись до следующей. Почему. Именно. Суббота?» — Скажите, тут правда написано, что сандень в первую субботу каждого месяца? — спросил он проходящую мимо женщину с ребёнком. — Боюсь, что так, — покачала головой та. — Да вы все надо мной издеваетесь! — воскликнул мужчина и, резко развернувшись, пошёл прочь. «Вдох-выдох, Сугуру, вдох-выдох. Кофейня не виновата в твоей кофеиновой зависимости. Кофейня не виновата в том, что Махито порвал струну на твоей скрипке. Кофейня не виновата в том, что сегодня благотворительный вечер, где ты должен сыграть сольный часовой концерт. НА СКРИПКЕ С ПОРВАННОЙ СТРУНОЙ!» — Я схожу за кофе в ближайшее к ремонту заведение, — пробормотал он себе под нос. Ремонт музыкальных инструментов находился в центре, в Роппонги, среди стеклянных офисных зданий и мужиков в костюмах. Сугуру не слишком любил такие районы, предпочитая им старенькие светлые домики с родными маленькими балкончиками. Но ребятки, которые могут натянуть струну на скрипку, считали иначе. И кто Гето такой, чтобы что-то решать за них? К превеликому счастью, неплохая кофейня, оформленная в стильном минимализме, оказалась тут как тут. Брюнет вошёл в забитое людьми помещение и услышал чей-то громкий насмешливый голос: — Вы, дамы, явно немного не догоняете, где находитесь. Это грёбаный Токио двадцать первого века! Токио, между прочим, входит в десятку самых развитых городов мира! ВВП Токио больше, чем ВВП всей Австралии! А вы говорите, что у вас нет миндального молока?! Годжо был раздосадован. Потому что да, у него непереносимость лактозы и личные тараканы, а в кофейне нет альтернативного молока. На часах было 12:03, когда он вышел из офиса с портфелем, в котором находились чертежи архитектурного проекта и флешка, на которой по идее должна была быть презентация. Мэй Мэй отчитала его по полной программе и не показала, куда спрятала моти, хранившееся у Сатору в офисе на случай, если он проголодается. Без завтрака, без кофе, без моти и без презентации он направился в ближайшую кофейню, где рассчитывал исправить все эти досадные недоразумения. Выглядел Годжо уже гораздо приличнее: заляпанную желтком белую рубашку он сменил на другую белую рубашку, оставил чёрные прямые брюки и надел одни из своих лучших часов. Так сказать, для крутости. Ну и чёрные очки, конечно. Пять минут любования собой в зеркале немного исправили подпортившееся настроение, и он уже почти убедился в том, что больной день идёт на поправку. Но в кофейне, мать его, не было альтернативного молока. — Вы знаете, что это угнетает меня, как меньшинство с непереносимостью лактозы? — заявлял он девушкам-бариста. Как вдруг в плечо Сатору толкнули, и вперёд очереди протиснулась черноволосая фурия со скрипкой за плечами. — Эй, я, конечно, люблю наглых брюнеток, но вперёд тебя не пропускал, — ангельским голоском проговорил он. Гето, которого только что назвали наглой брюнеткой, обернулся и одарил беловолосого хама фирменным взглядом, от которого люди обычно сгорали на месте. Но Годжо, как оказалось, был огнеупорным. — Ой, ваш взгляд, красавица, просто обжигает меня. Что же может сделать тело? — он приложил руку к груди и театрально отвернулся. — Миндальное молоко продаётся в соседнем магазине, — холодно заметил Сугуру в ответ на издевательский флирт. — Не задерживай очередь. Сатору покачал головой и надул губки. — А вот стерв я не люблю, такие и придушить ногами могут в порыве страсти. Музыкант прикрыл глаза, повторяя про себя все известные мантры спокойствия, и процедил: — Слушай, йети, у меня было очень плохое утро. Давай я закажу свой американо, а потом уже ты разберёшься с молоком? «Йети? Он назвал меня йети?» — Годжо недоумённо моргнул. На мгновение сделал вид, что задумался, а потом снова расплылся в обольстительной улыбке. — Ну уж нет. У меня тоже утро не задалось, так что будь добра красотка, дождись очереди. — Вы будете заказывать? — простонала бариста за стойкой, уставшая слушать препирания мужчин. — Да! — хором крикнули те. — Латте на миндальном! — Американо с сахаром! — У нас нет миндального молока, я снова прошу прощения, — вздохнула девушка. Гето победно ухмыльнулся, глядя на скривившегося беловолосого. На самом деле при любых других обстоятельствах его флирт (даже такой грубый) был бы музыканту приятен, так как мужчина явно обладал хорошим вкусом и чувством юмора, не говоря уже о необыкновенной внешней привлекательности. Но сейчас Сугуру был слишком взбешён его выходкой, чтобы признать это. Годжо, в свою очередь, тоже окинул темноволосого парня изучающим взглядом. «Красотка» действительно заслужила свою кличку. Что-то в этом скрипаче было изящное, такое опасное и оттого только более притягательное. Сатору порадовался тому, что на нём были тёмные очки, скрывавшие интерес в глазах. Демоны, уже успевшие достаточно разжиться голове архитектора за сегодняшнее утро просили ещё немного подразнить брюнета. И мужчина, повинуясь их зову, наклонился ближе, насмешливо-игриво прошептав: — Не рассчитывай, что я так просто сдамся, красотка. Сугуру только дёрнул плечом, не показав, что слова как-то на него повлияли, а Годжо развернулся и вышел из кофейни. Гето проводил его растерянным взглядом. «Почему мне кажется, что мы ещё встретимся?» — подумал он. И не ошибся.***
«14:40. Пиздец», — резюмировал Сатору, когда выходил из четвёртой за сегодня кофейни. Во второй тоже не было альтернативного молока. Во всём Роппонги, казалось, не было альтернативного молока! Беловолосый потратил около получаса на поиски толерантной к людям с непереносимостью лактозы кофейни. В третьей ему рассказали, что возникли какие-то проблемы с поставками. А в четвёртой нашлось кокосовое молоко. Там Годжо и провёл следующие несколько часов за презентацией. Хотя бы ею мужчина остался доволен: пару весёлых картиночек из интернета для старпёров-инвесторов разбавили мрак дня. Единственной проблемой осталась пара для приёма. Её Годжо, на самом деле, искать даже не собирался, только жалел, что поругался на эту тему с дядей. Да что такого в том, что он придёт один? Не все в этом мире имеют отношения! Размышляя об этом Сатору шёл в метро. Да уж, утренняя прогулка по кофейням обошлась в необходимость пользоваться общественным транспортом, так как машину он не брал. Архитектор шёл и скучающе разглядывал рекламы на стенах подземки, размахивая портфелем с чертежами, флешкой с презентацией, прочими документами и телефоном, который запихнул туда же, чтобы не мешали звонки от сотрудников. Вокруг толпились люди, и он мысленно закатывал глаза на такую многолюдность. В плечо что-то толкнулось, и Сатору показалось, что это был гриф от скрипки в чехле. Тут какой-то альтернативно одарённый наступил мужчине на новые белые кроссовки. Он резко развернулся, сталкиваясь одновременно с десятком людей. Как вдруг почувствовал, что рука поразительно легка. Портфеля с презентацией, чертежами, документами, ноутбуком и телефоном не было. — Твою мать, — пробормотал Годжо и кинулся в толпу, взглядом разыскивая свой тёмно-синий портфель. О чудо! Какой-то мужичок стремительно лавировал в толпе ровно с таким же портфелем. — Стоять! — крикнул мужчина и принялся расталкивать толпу, пробивая себе путь к мужичку. Выкрики, угрозы и просьбы в таких случаях, конечно, не работают. Но Сатору дураком не был. Он решил воспользоваться хитростью и заорал: — Бомба! Там бомба! Сработало. Толпа остановилась и обернулась к нему. Остановился и воришка. Тогда разгневанный беловолосый схватил первое, что попалось под руку и со всей силы заехал этим предметом по его голове. Раздался жуткий хруст и противный гул. Как будто порвали несколько струн у скрипки. И заодно переломали весь корпус. За звуком последовал полустон-полувскрик и падение похитителя портфеля. Годжо уже было подумал, что он настолько повредил этой мрази башку, а потом справа раздалось жёсткое: — Я расчленю тебя, а затем сожгу твой труп. Сатору медленно обернулся и увидел красавицу брюнетку из первой кофейни. Хотя сейчас сомнений в том, что удар у этого парня совсем не женский, не оставалось. Архитектор медленно перевёл взгляд на подозрительно помятый чехол от скрипки у себя в руке. Внутри можно было нащупать обломки инструмента. Он снова поднял взгляд на музыканта, едва справляясь с желанием бежать прочь от взгляда, с которым тот на него смотрел. Тут Годжо снова толкнули в плечо, на этот раз сильнее и намеренно. — Что ты творишь, придурок!? — воскликнул мужичок-воришка. — Какого хрена ты меня ударил?! — Ты украл мой портфель, — огрызнулся беловолосый, с трудом отворачиваясь от завораживающе яростного скрипача. — ЧТО?! — заорал мужик. — Это мой портфель! Тут уже Сатору повернулся на него всем телом и ядовито произнёс: — Твой? Да ты знаешь, что там внутри?! Там будущая половина денег Токио! Да, немного драматизировал и приукрасил, но ведь правда. — Что ты несёшь? — мужик схватил портфель и одним резким движением расстегнул его. Внутри ровненькой стопкой лежали женские бюстгальтеры. — Хорошее кружево, — растерянно ляпнул Годжо. — Слышь ты… — Кто тут сказал «бомба»? — послышался суровый голос со стороны контрольного пункта метро. Через толпу зевак пробирался сотрудник станции. Годжо нервно хихикнул. — Извините! — продолжал орать мужчина с портфелем, который неСатору. — Я требую арестовать этого придурка! Он напал на меня! — Боюсь, так и будет, — проговорил сотрудник, прожигая беловолосого взглядом. «Не так страшно, как от брюнетки», — отстранённо подумал тот. — Я остаюсь. Он должен мне скрипку. Не могу ждать всяких компенсаций. Вспомни солнце — вот и лучик. — Расходимся! Дальше будут разбираться правоохранительные органы. Толпа снова пришла в движение. Не-воришка ушёл, потирая ушибленный затылок. А Годжо снова обернулся к красивому, но очень злому музыканту и протянул ему скрипку. Вернее то, что от неё осталось. Ответом на это послужил отточенный удар кулака в нос. — Бляяяять! — простонал Сатору и, шатаясь, отошёл к стене. — Очки не сломал, не волнуйся, — по-прежнему холодно заметил Гето. Он проследил, как «йети» сползает на пол и утыкается лицом в колени. На самом деле, Сугуру чувствовал себя настолько уставшим, что не было даже сил злиться. Этот день действительно был обречён с самого начала. — Заявил бы на тебя за избиение, но я признаю, что заслужил, — прохрипел Годжо. — Это радует. Потому что я не отстану, пока не купишь новую скрипку. Гето твёрдо настроился вытребовать себе инструмент. Судя по виду, йети не бедствовал, поэтому проблем быть не должно было. Не должно было, но они возникли. — Я бы купил, — вздохнул Сатору. — Но мой портфель, в котором были и деньги, украли. Думаешь, почему я кинулся на того мужика? Кто ж знал, что у него там лифчики… И зачем ему столько? — То есть. Денег у тебя нет? — сквозь зубы прошипел Сугуру. Беловолосый махнул рукой и слишком небрежно ответил: — Неа! Ни денег, ни карты, ни телефона, ни ключей от квартиры, ни моти, ни чертежей архитектурного проекта, который я презентую вечером, ни, собственно, презентации. Не одолжишь на гроб? Завтра верну. — Ёбаный пиздец, — подвёл итог Сугуру и устало прикрыл глаза ладонью. — Ебанутейший, — подтвердил Сатору. Около минуты они оба молчали и смотрели в разные стороны. Точнее, в Вечность, попортившую весь день. Годжо уже думал, в каком стиле будут его собственные похороны, а Гето прислушивался к себе. К мужчине напротив он почему-то не ощущал гнева. Только сочувствие и понимание. Сегодня не везло им обоим, и это роднило. Почему-то хотелось помочь. Брюнет так и не проанализировал до конца это чувство, в конце концов вздохнул, пригладил волосы и твёрдо заявил: — Значит так, йети. На счёт «три» мы с тобой бежим. Ко мне домой. Там разберёмся, что делать с моей скрипкой и твоей презентацией. Остаться тут — загубить день. «Будь, что будет. Может, через знакомых деньги найдёт. За раз все проблемы решим». Сатору удивлённо поднял голову. А потом расплылся в широкой, по виду насмешливой, но на деле благодарной, улыбке. И хмыкнул: — Ого, уже зовёшь на чай? Не зря, значит, я утром обратил на тебя внимание. С такой красавицей… я только за. — Ещё слово, йети, и я правда тебя расчленю, — закатил глаза Гето, но протянул руку, чтобы помочь беловолосому подняться. — Вообще-то я не йети, а Годжо Сатору. Лучший в городе архитектор или просто самый сексуальный и везучий человек на свете. Хотя последнее сегодня даёт сбой. — Гето Сугуру. И я не красавица, а красавец. И единственный, кому любой, в том числе и ты, уступает в сексуальности. — Это мы ещё проверим. — Побежали уже.***
В такси оба молчали, устроившись с разных сторон заднего сидения. Каждый из них думал о том, насколько несправедлива Вселенная. Годжо смотрел на проносящийся за окном Роппонги, размышляя о том, как успеть сделать весь проект заново и выжить. А Гето глядел на счётчик таксиста, прикидывая, сколько у него осталось денег. — Остановите здесь, — устало выдохнул он, когда возрастающая цифра на счётчике достигла количества его бюджета. До дома оставалось идти примерно два с половиной километра. Сугуру протянул все свои сбережения таксисту и вышел на улицу под внимательным взглядом беловолосого. — И где ты живёшь? — поинтересовался тот, окинув взглядом окрестности. Сатору прекрасно знал эту местность: никаких жилых квадратов. Музыкант взглянул на темнеющее небо. От утреннего солнца ни осталось ни следа. Резкий порыв ветра растрепал чёрные волосы. Вместо ответа он просто буркнул: — Пойдём. Годжо, даже если и удивился, то решил промолчать. Они снова шли в тишине, мрачно прослеживая глазами снующих тут и там прохожих. А потом с неба на нос Сатору упала крупная капля. — Зевс ссыт, — изрёк он. — Проникновенно, — кивнул Сугуру. А потом дождь усилился и превратился в ливень. Черноволосый молчал, поджав губы, а Годжо материл матушку-природу. Они вместе перешли на бег. «Я помыл голову дважды за день. И придётся мыть ещё раз?!» — мысленно взвывал Гето. — Я менял одежду дважды за день. И придётся менять ещё раз?! — вслух кричал Сатору. До места назначения они добрались промокшие насквозь и безумно уставшие. Но что-то в этом всё же было. Адреналин от осознания полного пиздеца и похуизм разочаровавшихся в жизни людей грел сердце. А, возможно, просто все эти неудачи не нужно было проживать в одиночестве. Ввалившись в квартиру, Гето скинул кожанку прямо на пол и присел на стульчик рядом с дверью. Он молча наблюдал за архитектором. Тот разулся и, прижавшись к стене, сполз вниз, принимаясь растирать уставшие от долгого бега ноги. Йети сейчас казался ещё более красивым: мокрые волосы были зализаны назад, по острым ключицам стекала вода, а рубашка стала почти прозрачной и прилипла к телу, открывая вид на идеально проработанные мышцы груди и пресса. Сугуру пришлось напомнить себе, что здесь они по делу, а не для того, чтобы придаваться страсти. Нехотя он встал и прошёл на кухню, ероша волосы и сходу взвывая: — Махииитооо! Годжо мигом поднял голову на крик. Что? У красавицы кто-то есть? Почему-то в голове с новой силой появились мысли о несправедливости и бренности бытия. Но тут из-за угла вылетел резвый серый кот со шрамом через один глаз. Он сразу же кинулся на архитектора и зашипел так яростно, что тому пришлось вскочить. — Он царапается, Сугуру-кун! — Не парься. Дело не в том, что ты плохой или новый для него. Махито со всеми так. Даже со мной, — махнул рукой Гето, проходя на кухню. — В одном вы с ним похожи: оба сломали мне скрипку. — Ой, да брось! Купим новую. Я так точно. Кот не знаю, — Годжо хмыкнул, осторожно, будто орудуя с каким-то особо опасным биологическим видом, отцепил от себя кота и прошёл вслед за черноволосым, осматривая квартирку. — Очень мило. Есть комп и флешка? Тот проследил укоризненным взглядом, как йети садится в мокрых джинсах на диван. — Есть, — вздохнул Сугуру, затем наклонился, чтобы подцепить кота, но не успел, так как тот быстро шмыгнул в сторону спальни. Сугуру вздохнул ещё раз и обернулся к внимательно разглядывающему его самого Сатору. — И скрипку ты не купишь. Она нужна мне сегодня. — Оу… У тебя выступление? — Не совсем. Скорее концерт для благотворительного вечера. Гето только пожал плечами и отвернулся, чтобы поставить чайник. А Годжо молчал. Подозрительно долго. А затем Гето подхватили за талию и стиснули в объятиях, приподнимая над землёй. — Ты ёбнулся? Отпусти! — Сугуру-кун, красавица, мы оба в одной пизде! — счастливо взвыл архитектор и, покружив ошарашенного мужчину, поставил его на пол, продолжая прижимать к себе. — Нам на один благотворительный вечер. Глаза бедного задушенного музыканта удивлённо расширились. Он юрко выбрался из-под рук Годжо и пробурчал: — Ну и что? Разве что страдать не по одиночке. Я сварю тебе травяной чай, а то ты сильно нервный. — Ты просто сокровище! — пропел Сатору и рассмеялся. — Ебанутый. — Но ты ведь тоже! — сквозь смех заметил он. — Полез вперёд злого меня в очереди, не разозлился, когда я сломал твою скрипку. Тот удар не считается. Он слишком хорош, чтобы вносить его в список твоих минусов. Приютил, даже после такого. Послушай-ка, Сугуру-кун… Годжо медленно приближался. Его насмешливое лицо приобретало опасное выражение. Либо Гето так просто казалось, но он в любом случае начал невольно отступать. — Лучше молчи… — Сугуру-куууун, — сумасшедший архитектор замер в паре сантиметров и недобро ухмыльнулся. Черноволосый наткнулся спиной на подоконник и с ужасом обнаружил, что ему некуда бежать. Следующую фразу Сатору он ждал, как объявления приговора. — Будешь моей парой на этот ебучий благотворительный вечер? Гето тихо выдохнул и заставил себя взглянуть наглецу в лицо. С одной стороны, все факторы указывали на то, что стоит согласиться. Но… Так было бы слишком просто. — С дуба рухнул? — музыкант скрестил руки на груди. — Так я с удовольствием подсажу назад. Нет. Он быстро ушёл обратно к чайнику прочь с траектории обиженного взгляда Сатору. Тот наигранно обречённо простонал. — Ну как же так?! Принцесса отказала мне в таком любезном предложении. Я тут тебе душу наизнанку выворачиваю, чуть ли ни ковриком расстилаюсь… А ты! — Сходи в душ, Годжо, — буркнул Сугуру. — Весь грязный после дождя. Беловолосый сначала раздражённо цокнул, а потом притих. Не успел Гето почувствовать неладное, как на бёдра легли чужие ладони, и Сатору, этот грёбаный йети, прошептал мужчине на ухо: — Вся моя одежда промокла, а твоя мне вряд ли подойдёт. Что прикажешь делать? Гето замер лишь на секунду, а потом взял себя в руки, уверенно развернулся, оказываясь с Годжо лицом к лицу, и ответил: — Что хочешь делай. Хоть в полотенце сиди. Мне наплевать. А затем скинул чужие руки и вернулся к чаю. Сатору, на удивление, не обиделся, лишь весело хохотнул и по пути к душу крикнул через спину: — Я заставлю тебя изменить своё решение и пойти со мной на приём, Сугуру-кун. Тот лишь фыркнул, убеждая себя в том, что ничего этот нахал не сможет. Но уже через пятнадцать минут, когда Сатору вышел из душа в одном тёмно-сером полотенце на бёдрах, сверкая своим идеальным телом, Сугуру понял, как был неправ. Чёртов йети был ходячим соблазном, а его глаза… Мужчина мог поклясться, что увидел вечность. Только огромным усилием воли он заставил себя не подать виду и равнодушно поставить перед Годжо чашку с обещанным травяным чаем. Ноутбук и флешка уже были на столе. — Взял бы тебя в жёны, — хмыкнул беловолосый, присаживаясь за стол. Всё так же в одном полотенце. — Мечтай, — махнул рукой Гето. — Я мыть голову, а ты не разверни тут кухню. Господи, обычно я говорю это Махито… — Да, милый! — Придурок. Годжо смиренно приступил к работе, посмеиваясь себе под нос. Отвратительное настроение улетучилось мгновенно. Чай был с мёдом, как он всегда любил, хоть и скрывал. Скрывал потому, что люди его в этом не понимали. Но нашёлся, похоже, ещё один сумасшедший, который любит подобные извращения. И Годжо от этого было приятно. Сугуру на удивление легко воспринимал его раздражающе-смешливую натуру и даже не стеснялся подыгрывать. И Сатору словил себя на мысли, что ему нравится провоцировать изящного и сдержанного брюнета, хочется узнать его другую, более дикую сторону. Она у музыканта была, это точно. Об этом тихо нашёптывало всё: дизайн квартиры, выбор одежды, шампуни на любой вкус в душе, дикий кот и мощный хук в нос. Вопреки внешней безалаберности, Сатору был крайне разборчив в людях и умел отличать мудаков от искренних лапочек, коим являлся и Гето. За окном, не утихая, барабанил дождь. Мужчина задумчиво взглянул на намокающую пустынную улицу. «Райончик хороший. Красавице подходит. Тут хочется жить. Не то что в моих скучных высотках», — подумал Годжо. В голове вспыхнула идея. Пока что лишь в зачатке, но отторжения у самого архитектора не вызывала. Он глотнул тёплого чая, улыбнулся своим мыслям и вернулся к презентации. Когда Гето выполз из душа в третий раз за последние 24 часа, то кинул быстрый взгляд на кухню. Йети там уверенно что-то строчил на ноутбуке, и черноволосый, порадовавшись его увлечённости, быстро шмыгнул в спальню. Сатору же кинул в его сторону быстрый взгляд, с удовольствием отмечая красивый разворот плеч и упругую задницу под полотенцем. Порывшись как следует в шкафу и, приличия ради, прибравшись в спальне, Сугуру надел простые клетчатые штаны и чёрную футболку с V-образным вырезом. Почему футболка, которая лучше всего подчёркивает его острые ключицы? Просто потому что. Не прошло и десяти минут, как из кухни раздалось жалобное: — Сугуру-кууууун! Мне нужна помощь! Музыкант как наяву увидел наигранно надутые губки нового знакомого. И поспешил на зов. — Чего тебе? — А у тебя, случаем, не завалялись чертёжные листы, размером А2, как минимум, и готовальня*? — Годжо хитро прищурился, развернувшись всем телом на стуле. Взглядом он быстро скользнул по фигуре мужчины и его прекрасному, хоть и озадаченному лицу. В голову пришло, что Гето неплохо бы вписался в интерьер собственной квартиры беловолосого. И эта мысль отвращения не вызывала. — Всё настолько плохо? — нахмурился Сугуру. — Мне вообще-то архитектурный проект презентовать через… — Сатору взглянул на наручные часы, лежавшие рядом на столе, — три часа. — Пошли поищем тебе что-то из инструментов, — смиловался Гето и быстро отвернулся, чтобы не пялиться на пресс беловолосого. Во всех закромах квартиры нашёлся только карандаш, линейка в двадцать сантиметров и детский циркуль. На такой скудный ассортимент Годжо лишь махнул рукой. — Я буду использовать твои тарелки и кастрюли, не против? — Это проект для дорогущего офисного квартала, где будут крутиться миллионы? — Да, вроде того. — Пиздец, — вздохнул Сугуру. Архитектор только кивнул. — А что по бумаге? — Кроме листов А4… — начал музыкант обречённо, но вдруг его взгляд упал на место, где огромным плакатом были заклеены разодранные обои. — Есть кое-что. Он осторожно отодрал плакат от стены и протянул его Годжо. — Это полуголый Дэвид Боуи? — серьёзно спросил тот, вглядываясь в плакат, словно проверяя шедевр мирового искусства на подлинность. — Не лучший вариант… — Шутишь? Он же легенда рока! Лучше чертёжного листа и представить нельзя! Годжо весело расхохотался, хлопая ошеломлённого Сугуру по спине, и направился обратно к месту работы. В течение получаса музыкант сушил волосы и наблюдал, как почти что голый йети носится вокруг стола, усиленно пытаясь начертить что-то с помощью супницы и рамок от фотографий. Притом создавалось впечатление, что проект он придумывает заново, а не вспоминает. В основном потому, что периодически до ушей Гето доносилось: — Нееет, блять, это лучше сюда. Или: — А площадку вот тут. Или даже мечтательное: — Тут так красиво выглядело бы дерево сакуры… Сам черноволосый успел два раза выпить чай, заварить ещё кружку сумасшедшему Годжо (та осталась нетронутой), перекусить всем, что нашлось в холодильнике, прибрать окончательно спальню, перевесить пару плакатов, чтобы закрыть-таки эти разодранные Махито обои, уложить волосы и запомнить каждую линию рельефа на спине и ногах Сатору. Настрой от последнего, произошедшего бессознательно, немного подпортился, а потом Сугуру вспомнил о скрипке и совсем пропал. Но вдруг, всего через пару минут, после того, как мужчина погрузился в прострацию, его окликнул беловолосый: — Эй, красавица, чего печалитесь, милая? Он, мягко улыбаясь, отошёл от стола и приблизился к очнувшемуся музыканту. — Цц, не называй меня так, — отмахнулся Гето. — И всё же… — Мне играть на скрипке сольный концерт через два с половиной часа… Скрипки у меня нет. А за деньгами на такое надо идти в банк… Глядя на потерянное лицо скрипача, сердце беловолосого сжалось. Он чувствовал за собой небывалый груз вины и знал, что должен это исправить. На лице Сугуру хотелось видеть насмешливую улыбку, а не скрытое разочарование. — Дай телефон. Я сделаю звонок, — решительно сказал мужчина и поднялся со стула. Гето отвёл взгляд, будто в поисках телефона, чтобы не пялиться уже на необыкновенные глаза Годжо, и буркнул, протягивая устройство: — Надеюсь, ты его не сломаешь. В ответ архитектор одарил его красноречивым взглядом аля «какого же ты обо мне мнения?!» и быстро набрал номер, который, похоже, знал наизусть. — Нанами-кун, я тебя умоляю! Очень нужна скрипка прямо сейчас. Почему сам не могу? Ну, возникли некоторые трудности… Нет, я не просадил все деньги на моти, Кенто! Пожалуйста… Как для чего?! Да какая разница! Может, моя презентация включает в себя интерактивную музыкальную часть! Знаю я, что не умею играть. Прошу… Будь другом. Я дам тебе двухнедельный отпуск сразу после приёма! Сделаешь? Нанами-кун, ты Бог! Адрес скину. Чмоки. Сатору говорил минут пять, а когда закончил, устало улыбнулся и сообщил наблюдавшим за диалогом Сугуру: — Ну вот. Всё не так сложно, — тот кивнул и закусил губу. На что Годжо положил ему руки на плечи и ободряюще погладил. — Не раскисай. Я уверен, ты великолепно сыграл бы даже на стаканах. Гето опустил взгляд, благодаря свои гены за то, что те дали ему некраснеющую кожу. Потом тут же разозлился на себя за такую реакцию и уже бодро, по-старому нагло заметил: — Ты никогда не слышал, как я играю. Не пытайся подлизаться. — О чёрт, меня раскусили! — хмыкнул Годжо, а затем, игриво улыбнувшись, проговорил: — Но я был бы рад услышать… Мысленно Сугуру поразился тому, насколько эротично это звучало, хотя смысла такового в себе не несло. Потому он ответил максимально нейтрально, насколько позволяла уверенность в голосе: — Я буду репетировать, так что услышишь. И сейчас, и вечером. — Мммм… Приватный концерт? Гето поджал губы, мысленно стирая эту наглую ухмылку с лица Сатору. — У тебя там презентация вроде недоделанная… — Ох, да! — спохватился тот. — Но ты не переживай. Я скоро закончу. «Лишь бы это скоро наступило нескоро», — подумал Гето и свалил от греха подальше в спальню повторять ноты, которые и так уже знал наизусть. Всяко лучше, чем наблюдать за прыгающим по комнате в полотенце йети. Такси-доставка приехала спустя семь минут, и счастливый Сугуру чуть ли не прыгал по ступенькам вместе со скрипкой и пачкой моти. У Годжо, похоже, был хороший, хоть и упрямый помощник. На этот раз мужчина даже не забыл взять на улицу зонт, и волосы остались в целости и сохранности. — Это моти?! — по-детски восторженно воскликнул беловолосый, едва увидев угощение. Он тут же подскочил и выхватил пачку из рук музыканта, принимаясь распаковывать и закидывать сладкие кружочки себе в рот. Гето незаметно хмыкнул себе под нос, умиляясь такой реакции, и распаковал уже свой подарок. Новая скрипка была красивой, лакированной и тёмной. На ней были все струны и ни единой царапины! Черноволосый погладил корпус и гриф, прижал к груди смычок, и наконец счастливо вздохнул. — Даже своей первой скрипке я так не радовался, — поделился он шёпотом. Годжо только улыбнулся, подмечая в голове, что красотке невероятно идут положительные эмоции. Его руки подрагивали от нервного возбуждения, а на щеках появлялись едва заметные очаровательные ямочки. Уже через минуту из спальни, где скрылся музыкант, стали доноситься великолепные звуки. И Сатору, старавшийся сосредоточиться на презентации, совсем отвлёкся и плюнул на доклад, прислушиваясь. Играл Гето превосходно: чувственно и профессионально, со всей полагающейся музыканту страстью. Но что-то было не так. Звуки, которые должны были звучать мелодично, выходили какими-то отрывистыми, неровными. Похоже, не одному Годжо так показалось. Спустя пару минут музыкант прервался на середине такта, и из-за стены послышалось негромкое: — Твою мать. Да что ж не так?! Беловолосый фыркнул под нос и поднялся, окончательно забывая о презентации. В комнату Сугуру, уже начавшего играть заново, он вошёл тихо, осторожно прикрыв за собой дверь, и замер у стены. Черноволосый кинул на него быстрый взгляд, нахмурился и быстро отвернулся, не прерываясь. Сатору подумал, что он стал играть ещё усерднее, ещё напряжённее. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, архитектор зашёл Гето за спину и медленно приблизился. Он мог поклясться, что на мгновение скрипач напрягся, но потом вновь расслабился, будто отмахнулся от присутствия Годжо, как от назойливой мухи. Мужчина на это мысленно усмехнулся, а затем прижался губами к голому левому плечу Сугуру, тому, что было ближе к грифу. Нота, которую тот пытался сыграть, сорвалась и застыла в тишине комнаты противным фальшивым гулом. — Ты специально мешаешь мне? — обернулся Гето, презрительно подняв бровь. Годжо улыбнулся и покачал головой. — Никак нет. Посмотри, Сугуру-кун, ты весь натянут. Вот прям как струна. Нужно снять напряжение. — Спасибо, не надо. У меня вечером концерт, конечно я нервничаю. — Поэтому-то у тебя и не получается, — усиленно закивал Сатору. — Ты играй. Постарайся не отвлекаться. Закрой глаза и думай о том, что играешь только для меня. Ну или для себя самого. Гето окинул его скептическим взглядом, цокнул и, снова приняв положение, заявил: — Учти, мне плевать, что бы ты не делал. «Конечно-конечно», — саркастически подумал беловолосый, но решил не спорить. Комнату снова наполнила красивая мелодия. В сочетании с дождём за окном и далёким шумом автомобилей она звучала нереально, будто пение души. Годжо прижался к Сугуру всем телом и провёл носом дорожку от основания шеи до уха с чёрной серёжкой. Скрипач никак не реагировал, однако музыка стала только более сбивчивой. — Закрой глаза, — шёпотом попросил Сатору. К его удивлению, Гето подчинился и опустил свои пушистые ресницы. Ритм мелодии восстановился. Годжо подцепил край тёмной футболки и пощекотал пальцами линию выступающих тазовых косточек. Мягко, почти невесомо поцеловал белоснежное плечо и погладил шелковистые волосы, которые за сегодня вымыли уже три раза. Сугуру прерывисто выдохнул, чувствуя прикосновения чужих пальцев к своему животу. Сначала он старался концентрироваться только на музыке, игнорируя манипуляции чёртова йети, но потом понял, что это в корне неверное решение. Ощущать лёгкие, словно пух, ласки было приятно. Гето вздохнул глубже и постарался словить баланс между мелодией, посторонними звуками и своими ощущениями. И обнаружил, что они идеально сочетаются друг с другом. Из головы вылетели ноты, но это было неважно, ведь черноволосый писал произведение сам, а значит знал эмоции, которые вложил туда, лучше, чем кто-либо другой. На миг почудилось, что время исчезло и превратилось в один сплошной поток, идущий параллельно с происходящим. Гето не знал, чувствует ли что-то подобное Годжо, думает ли о странности всех событий этого дня, но против воли доверялся ему. Тёплый влажный язык рисовал на шее узоры, зубы лишь слегка прикусывали чувствительную кожу. Смычком Сугуру двигал наугад, словно совсем позабыв, что тот находится в руке. Невольно эмоции сами передавались в музыку. Сатору слушал, как стабилизируется ритм звука, как расслабляется тело в его руках, и млел. С ним такого раньше не было. О чём он думал, когда вообще подходил к Гето? Неизвестно. Наплевать. Просто так показалось правильным. И сейчас этот красивый мужчина мелко подрагивал от малейших прикосновений, совершенно не замечая ничего вокруг. Сатору это приводило в полнейший восторг. Он сам, всегда далёкий от музыки, казалось, понимал, что чувствует сейчас скрипач. Не сдержавшись, беловолосый подцепил пальцами кромку его штанов и огладил кожу под ними. — Я заеду тебе в глаз локтем, — пробормотал Сугуру и намеренно далеко отвёл правую руку со смычком. — Тогда мне лучше опуститься на колени, — посмеиваясь, ответил Годжо и скользнул вниз, уходя с траектории движения локтя. Гето приоткрыл глаза, глядя на устроившегося в ногах мужчину, и выдохнул: — Не смей. Однако вопреки его словам, в чёрных глазах плескалось что-то безграничное и умиротворённое. Гармония, непоколебимая уверенность в своей жизни и сладкое предвкушение, какое бывает у людей, которые не бояться уже ничего. Архитектор его прекрасно понимал: сам ощущал то же. Почему-то сейчас Годжо был убеждён в том, что всесилен. Он поднял взгляд на Сугуру, снизу наблюдая, как сам собой движется его смычок, и отыскав в тёмных омутах желание, коснулся резинки штанов уже спереди. Развязал узелок и медленно потянул их вниз, вместе с бельём. Затем приблизился и на пробу лизнул вставший член. Взял в рот головку и принялся неторопливо посасывать, отмечая про себя приятный вкус Гето. Тот вздрогнул и заиграл интенсивнее, более чувственно и страстно. Сатору взял глубже, расслабляя горло. На миг отстранился, провёл языком по всей длине члена и снова взял в рот. Он, сам того не осознавая, старался двигать головой в такт музыке. Та становилась всё быстрее и быстрее. Сугуру дрожал весь, целиком и полностью, из его рта вырывались тяжёлые вздохи и тихие стоны. Гриф скрипки он сжимал так сильно, что белели костяшки. — Годжо… хватит. Я не могу. — Продолжай, красавица, продолжай, — промычал Сатору, поглаживая музыканта по обнажённым бёдрам. Тогда в музыкальном произведении наступила более динамичная часть. По мере того, как к мелодии прибавлялся темп и яростность, Годжо брал всё глубже и ускорялся. Ноги Гето тряслись и подкашивались, чувствовалось, что он всеми силами борется с желанием бросить играть и схватить руками волосы архитектора. — Я сейчас упаду, Сатору. Твою мать! — простонал мужчина. Беловолосый на это промолчал и взял до самого основания, наслаждаясь несдержанным стоном. Струны на скрипке дрожали, как дрожали и руки Гето, и вся мелодия. Он стала ещё более громкой и дикой. Вот и кульминация. Годжо обеими руками огладил бёдра музыканта и ускорился ещё сильнее. Мысленно он просил: «Доиграй, доиграй. Прошу, ты должен доиграть». И Сугуру играл. Как мог. Всё ещё с закрытыми глазами. Скрипка тряслась, намереваясь сорваться с плеча. Но так эмоционально и идеально чисто его музыка ещё никогда не звучала. Вместе с тем, как перед глазами расплывались цветные пятна, как в паху стягивался, вот-вот готовый взорваться, узелок возбуждения, Сугуру сливался с музыкой. Пропускал её через себя, через них с Годжо. И они все: квартира, Токио, нелепый день, дождь, йети, сам черноволосый и его скрипка становились одним целым. Гето вздрогнул, одновременно с этим играя сильнейшую ноту. Его накрыл мощнейший оргазм, однако руки не шевельнулись. Музыка стихала, уходя в плавную развязку, а Сатору до последней капли глотал сперму мужчины. Стоило прозвучать последней, окончательной ноте, как Годжо отстранился, быстро поднялся, безошибочно уловив состояние Сугуру, и успел выхватить из его ослабевших рук скрипку со смычком. Гето же попятился назад, широко распахнутыми, наконец, глазами глядя на беловолосого, и рухнул на матрас. Для него мир замер. Возникло то самое странное ощущение, когда всё вокруг превращается в одно большое слоу-мо. Медленно кружится по комнате пыль, за окном капли дождя падают медленнее, часы на стене почти не движутся, и сердцебиение становится оглушительным. Годжо и бесконечность в его глазах тоже двигались в слоу-мо. Мужчина приближался, всё в том же одном полотенце, под которым очевидно было его возбуждение. Он опустился на матрас и навис над музыкантом, гипнотизируя смешинками во взгляде. «Какой странный, причудливый день. Будто сон», — отстранённо подумал Сугуру и положил ладони беловолосому на щёки, притягивая ближе к себе. Тот наклонился и трепетно коснулся губами губ Гето. Несмотря на то, что поцелуй был таким невинным и детским, черноволосый почувствовал, как сердце словно раскрывается широко-широко и возникает желание обнять весь мир. Он почти не осознавал, что Сатору стягивает с него застрявшие на лодыжках штаны и разводит колени в стороны. Сугуру ни капли не смущался, смотрел только на мужчину, на его светящиеся голубые глаза. Годжо порывисто скинул дурацкое полотенце, которое, если подумать, и предназначалось только для этого момента. Для него всё было иначе: в ушах ещё звучала динамичная часть музыкального произведения, окаянное сердце молотило в грудную клетку, как сумасшедшее. А Гето в этой картине мира — что-то постоянное, константа. Он неподвижен, на щеках лёгкий румянец, а всё тело до сих пор подрагивает от оргазма. Нестерпимо желая снова услышать красивые мелодичные стоны музыканта, Сатору прижался к нему всем телом, позволяя ощутить своё возбуждение, и поцеловал ключицы, открывавшиеся вырезом футболки. Сейчас он хотел больше. Больше, чем трепет беззащитного тела, больше страсти. Теперь Сатору решился укусить тонкую кожу, обследовать её языком — всё это, только чтобы увидеть реакцию Гето на свои действия. Тот дёрнулся, зарылся пальцами в белые волосы, крепче прижимая мужчину к себе и пробормотал: — Сними, сними её. Архитектор послушно отстранился, дождался, пока черноволосый приподнимется, и рывком сорвался с него оставшийся предмет гардероба. — Ты весь такой соблазнительно красивый. Хочу, — довольно улыбаясь, прошептал он, и, не теряя ни минуты, повалил Сугуру обратно на матрас, наклоняясь и прикусывая затвердевшие соски. Гето поёрзал, потёрся собственным вновь зарождающимся возбуждением о член Годжо и застонал. — Поцелуй меня, Сатору, — прошептал он, оттягивая его за волосы от себя. Тот послушался и поцеловал, на этот раз глубже, порывисто и несдержанно, скользя языком по губам и нёбу, переплетаясь им с собственным языком Гето. Годжо надавил бёдрами на пах сильнее, заставляя музыканта прогнуться в пояснице и обхватить ногами свою талию. По животу приятно растекалась их смешавшаяся естественная смазка, во рту чувствовался вкус собственной спермы. Сатору переплёл их пальцы и зафиксировал руки на кровати, одновременно и не позволяя коснуться, и постоянно поддерживая контакт. Когда они на секунду оторвались друг от друга, чтобы взять воздуха, Сугуру вырвал одну свою руку из захвата, пошарил по матрасу и, нащупав тумбочку возле, постучал по ней. Сатору понял без слов, что он имеет в виду, выудил из полки презерватив и вопросительно изогнул бровь, как бы спрашивая о смазке. Гето быстро покачал головой и притянул мужчину обратно к себе, снова втягивая в поцелуй. Тот с энтузиазмом ответил, одновременно пытаясь справится с блестящей упаковкой не глядя. — Чёрт, — цыкнул он, отстраняясь. — Позволь. Сугуру кивнул, разрешая отвлечься на презерватив и, как только Годжо справился, схватил одну его руку и лизнул два пальца. Беловолосый замер, зачарованно наблюдая, как пухлые тёмные губы обхватывают фаланги одну за другой, млея от того, как по коже скользит язык, обильно смазывая каждый миллиметр. Сатору осторожно вынул пальцы и поднёс их к пульсирующему входу музыканта, шире раздвигая его ноги. Положив одну себе на плечо, он поцеловал внутреннюю сторону бедра и начал медленно вводить. Мышцы Гето послушно расслаблялись, а он сам закусил губу от нетерпения. — Быстрее, чёрт возьми. Мужчина не выдержал и самостоятельно насадился на пальцы, хмурясь от боли. — Эй, аккуратней! — возмутился его порывистости Годжо, покачал головой и наклонился, чтобы поцеловать белоснежную шею. Сугуру обнял его, сделал глубокий вздох и снова двинулся навстречу растягивающим его изнутри пальцам. Последний раз у него был достаточно давно и мышцы немного отвыкли. Тщательно вылизывая чужие ключицы, Сатору наслаждался тем, как дрожит под ним тело. Член готов был взорваться от напряжения, но мужчина терпел, считая эту пытку частью удовольствия. — Хватит, — цокнул вдруг на ухо Сугуру и прикусил мочку, тем самым выражая своё нетерпение. — Вставь мне уже. — Ты просишь? — лукаво усмехнулся Годжо, отстраняясь и вынимая пальцы. Музыкант поморщился от ощущения пустоты и, сверкнув чёрными глазами, упрямо заявил: — Требую. — Тогда я должен повиноваться. «Какой смешной, — улыбнулся самому себе Годжо. — Весь дрожит подо мной и приказы отдаёт». Он поднёс головку ко входу и стал осторожно вводить, глядя как меняется выражение лица Сугуру. Его руки комкали простыню, а ноги сжимали талию мужчины. Музыкант дышал тяжело и прерывисто, забавно жмурясь, будто от яркого солнца. Войдя до основания, Сатору провёл руками вдоль красивого тела Гето, затем отцепил его руки от простыни, поднёс их к губам и нежно поцеловал. Чёрные глаза шокированно распахнулись, Сугуру вздрогнул, но рук не отнял. Лишь подцепил одной подбородок Сатору и потянул на себя, первым начиная двигаться. Беловолосый, не разрывая поцелуй, в который его втянули, толкнулся глубже. Гето выгнулся, оплетая руками шею мужчины и грубо прикусил его губу. Тогда Годжо тихо рыкнул, сжал руками бёдра черноволосого и увеличил темп. С губ музыканта сорвался стон, стоило члену проехаться по простате, и мужчина усилил толчки, не меняя угол наклона. Частые громкие шлепки, совместные стоны и сбивчивый шёпот нарушали умиротворённый шум дождя за окном. Годжо был счастлив: вот и дикая, страстная, несдержанная сторона музыканта. Его самого это распаляло, заставляло дарить ласки и обхаживать. Хотелось прижаться ещё теснее, чтобы их внутренний огонь слился. Но одного архитектор точно не ожидал. В какой-то момент Сугуру, извивающийся и выгибающийся, как породистый кот, на удивление мягко коснулся искусанными губами виска Сатору. Затем ещё и ещё. Он покрывал поцелуями всё лицо беловолосого, не подозревая, какой эффект это оказывает на мужчину. Тот еле сдержался, чтобы не обратить к Богу, потому что, блять, какого чёрта он творит? Откуда такая хрупкая нежность? Словно они знакомы долгое время, а не встретились с утра в очереди за кофе… Крышу снесло окончательно и бесповоротно, и Годжо, подхватив черноволосого под руками и дёрнув на себя, прижимая крепче к своей груди, кончил с тихими стоном. Гето впился ему ногтями в спину, ругнулся и последовал за ним. Мокрые и обессиленные, они оба рухнули на матрас. Притом Сатору завалился сверху, придавливая музыканта всем весом. Но тот лишь устроился поудобнее и обнял беловолосого за шею, бездумно глядя в потолок. — Сатору-кун… — прошептал он спустя какое-то время. — Мы знакомы где-то пять часов. — Мммм… С годовщиной нас. — Ебануться. Годжо мысленно согласился, слишком уставший, чтобы говорить что-то вслух. Немного погодя он скатился с Гето, накинул на них одеяло и уткнулся мужчине носом в волосы, закинув руку поверх груди. — Теперь-то ты согласишься пойти со мной на приём? — лениво поинтересовался он у тёмной макушки. Гето хмыкнул и пробормотал: — Если достанешь сейчас откуда-нибудь сигареты, то да. Но у тебя их нет, как и денег. Так что ответ остаётся прежним. — Даже если я очень-очень попрошу? — прохныкал Сатору. Повисло молчание, в котором ощущалась внутренняя борьба. В конце концов скрипач вздохнул: — Да куда я денусь… Весь день друг друга спасаем. Звучало это скорее мягко и заботливо, чем обречённо, так что архитектор улыбнулся и благодарно чмокнул чёрные волосы. Почему-то его это согласие обрадовало гораздо больше, чем ожидалось изначально.***
На благотворительный вечер они опаздывали. А всё потому, что, отдыхая в полутёмной комнате, Гето задремал, а Годжо задумался и совсем позабыл о времени. В результате на сборы осталось пятнадцать минут, в течение которых оба мужчины в унисон материли весь мир и пытались исправить положение. Сатору вслух доделывал текст презентации, не утруждаясь даже записывать, а Сугуру снова пытался исправить причёску. Заново мыть и сушить голову времени не было, так что он просто стянул волосы в пучок на затылке. В такси они тщательно осмотрели друг друга. Годжо цокнул и осторожно вытянул из пучка музыканта передние пряди, а тот, в свою очередь, поправил воротник на его рубашке, чтобы скрыть невысохшее пятно. Ещё в квартире они пытались досушить одежду архитектора феном, но в итоге плюнули и решили, что «да похуй, так высохнет». — Как лучше сказать: «Будущее влияние этого проекта однозначно стоит вложений» или «Гоните бабки, тупые зажравшиеся козлы, и дайте людям нормальное жильё»? — поинтересовался Сатору у Гето. — Как ты дожил до двадцати восьми? — фыркнул тот и, подумав минуту, предложил: — Думаю, лучше будет: «Я считаю, что проект принесёт много пользы инфраструктуре Токио и его жителям». И всё. Не намекай на инвестиции. Это грубо. — Красавица, ты ангел. Годжо быстро наклонился и чмокнул черноволосого в щёчку, на что тот закатил глаза и заметил, указывая на скрипку у себя на коленях: — Осторожней с инструментом. — Да что с ней может случиться? Красноречивый пылающий взгляд Сугуру мужчина проигнорировал. — Приехали, уважаемые, — прервал их перепалку таксист. Мужчины вылезли из старенькой тойоты, оставив водителю крупную купюру. Годжо при этом выглядел так, будто это не тойота, а, как минимум, новый мерс. Хорошо хоть зонт на этот раз не забыли. — Ноут спрячь, — вернул его с небес на землю Гето. — Флешку не потерял? — Я не такой тупой, — цокнул беловолосый, но флешку в кармане проверил. — Это как посмотреть. Они быстрым шагом поднимались по широкой лестнице, ведущей в старое классическое здание с мраморными колоннами и ажурными светлыми вставками на окнах. Сатору кривился, оценивая строение. — Отвратительно вульгарное сочетание. — Мрамор и бетон? Мне тоже не нравится, — заметил Гето. «Он понял, о чём я! Расцеловал бы!» — восторженно подумал беловолосый. Уже на пороге, во время секундной заминки перед дверью, он спросил: — Ты же будешь держать за меня кулачки? Ответил музыкант на удивление серьёзно: — Не думаю, что кто-то может составить тебе конкуренцию. Он быстро открыл дверь и прошёл внутрь, а Годжо застыл в дверном проёме, медленно расплываясь в улыбке. Однако через мгновение он уже бросился следом, весело подпрыгивая и вереща: — Я самый лучший! И ты это признал! Ну ведь правда я лучший? — Ясно, тебя хвалить нельзя. Запомню на будущее. Это «на будущее» неожиданно тепло отозвалось в груди у обоих, но мужчины предпочли никак этого не показывать. Из головы мигом унеслись сторонние мысли, стоило им обоим оказаться в огромном просторном зале, так и кишащем людьми. Слева приблизился охранник, оценивающе окидывая их взглядами, и сказал: — Ваши имена. — Годжо Сатору и Гето Сугуру, — ответил за них двоих беловолосый, внимательно следя за тем, как глаза охранника ищут их имена в списке. — Пропускайте нас уже, а то вечер начать не получится. Охранник кивнул, забрал мокрый зонт и указал рукой в сторону собравшихся гостей. Далеко впереди, на невысоком помосте, стояла кафедра, за которой висел длинный экран для презентаций. Справа в холе была небольшая сцена с пюпитром. Мужчины быстро переглянулись, мысленно соглашаясь в общей нервозности, и уставились каждый на своё место. — Годжо! — хрипловатый мужской бас заставил обоих обернуться. — Дядя Масамичи, — расплылся в улыбке архитектор, сильнее сжимая портфель Гето, в который еле-еле уместились чертежи. Мигом ему вспомнилось и обещание, данное дяде утром, и все косяки сегодняшнего дня. Как бы Сатору не пытался скрыть это, но волнение этим вечером просто зашкаливало. Неожиданно на плечо легла рука Сугуру. Годжо выкинул из головы все невесёлые мысли. Тем временем коренастый мужчина в очках приблизился. За ним следовала молодая девушка с косой длинных голубоватых волос, спадавшей ей на лицо. Где-то за их спинами маячил блондин в жёлтом галстуке. И Гето вдруг вспомнил, почему они с Годжо здесь как официальная пара. — Здравствуйте… А вы…? — Масамичи обратился к музыканту. Тот подавил желание крепче сжать плечо беловолосого, скинул со своего чёрного гольфа невидимые пылинки и с достоинством представился: — Сугуру Гето. — Он сегодня нам концерт играет, — добавил Сатору подчёркнуто небрежно. — Яга Масамичи. Приятно познакомиться, Сугуру-сан. — Мэй Мэй, — цокнула девушка с голубой косой. — Нанами Кенто, — отчеканил блондин с галстуком. — Так вот зачем тебе нужна была скрипка. — Скрипка? — бровь Масамичи насмешливо изогнулась. Он смотрел в упор на Годжо. — Ты же помнишь про наш уговор? — Разумеется. — Так как вышло так, что в качестве твоего партнёра сегодня наш несомненно великолепный скрипач? Гето ни капли не польстил комплимент, сказанный таким саркастическим тоном. Да и ситуация в целом складывалась не слишком приятная. Как бы нагло не вёл себя архитектор, было видно, что ему тоже некомфортно. Тогда Сугуру решительно схватил его за воротник белой рубашки и поцеловал на глазах у всей честной, весьма охуевшей компании. Годжо, не менее охуевший, зацепился за этот поцелуй, как утопающий за спасательный круг, и порывисто углубил его, притягивая черноволосого к себе за талию. Но тот быстро отстранился и, пригладив рубашку мужчины, ушёл в сторону своей небольшой сцены. Сатору расплылся в тупой улыбке и довольно обернулся на дядю. — Буду ждать твоей презентации, — буркнул Яга и удалился. Мэй Мэй и Нанами проводили его задумчивыми взглядами и воззрились на Годжо. Первая с ленивым интересом, второй со скептическим непониманием. — Я, походу, влюбился, — тупо пробормотал архитектор. — Крыша протекает? Всё ок? — фыркнула Мэй Мэй. — Нет. Определённо нет. Или да. Блять. — Я, пожалуй, пойду, — закатил глаза Нанами и быстро потерялся в толпе. — Как так вышло, Годжо? — поинтересовалась девушка. — Ты тщательно всё рассчитал? — Нет, ничего я не считал, — хмыкнул тот. Вдруг по залу начал разливаться мелодичный звук скрипки. Гето заиграл. — Но это мой будущий муж. Или я не Сатору Годжо. Больше он не сомневался. А ведь и правда, влюбился. Иначе нельзя было объяснить, почему чувствовал себя таким тупым и счастливым. Только вот когда успел? Прямо сейчас, когда Сугуру, наплевав на всех и вся, поцеловал его? Или раньше, когда поправил воротник рубашки в такси? Или ещё раньше, когда начал нежно целовать во время жаркого секса? Или даже ещё раньше, когда врезал так аккуратно и точно в метро? Или, может, вообще в самом начале, когда полез вперёд очереди за американо? — Играет он красиво, — заметила Мэй Мэй, когда они подошли поближе. Годжо в кои-то веки молчал и просто любовался. Гето играл с закрытыми глазами, покачивался в такт и наслаждался собственным произведением. Сколько он пережил за день для этого момента? Совсем некстати вспоминалась совершенно другая обстановка. Музыка была той же, на улице всё ещё лил дождь, но, кроме них двоих, здесь была ещё и толпа посторонних. Так почему же Годжо чувствовал, что играет скрипач для него? — Скажи Нанами заказать кольцо, — шепнул беловолосый Мэй на ухо. — Ты шутишь? — Пока что да. Но только пока. И пусть начинает готовить речь шафера. — Ты просто влюбился, Сатору! Идиот! «Да, я просто влюбился. Просто влюбился. Но я ещё никогда до этого не влюблялся». — Согласен. Я идиот. Время, за которое Гето сыграл свой концерт, пролетело незаметно. А когда он открыл глаза, щурясь от яркого света, зал начал аплодировать. Сатору очень хотел бы подойти и поцеловать черноволосого просто за то, что тот сделал это, но сам должен был готовиться к выступлению. Спустя минуту он вышел на сцену, параллельно закатывая рукава рубашки и ероша волосы. Куча напыщенных инвесторов ждала его, как рыбы ждут свою добычу. Но они не знали, что это Годжо здесь был самой крупной рыбой и самостоятельно охотился на них. Отыскав в толпе Гето, он улыбнулся ему и, получив ответную улыбку, начал презентацию. На белой доске был прикреплён плакат полуголого Дэвида Боуи с чертежём архитектурного проекта. Который мужчина изменил целиком и полностью. В квартире Сугуру он решился на это: полностью поменял концепцию, место строительства и стиль. Набор офисных зданий, так похожий на бездушный район, где жил сам Годжо, стал жилым. Здесь были места для кафешек, улица для магазинов, мини-парк и детские площадки. Местность, где жил Гето, вдохновила архитектора на создание этого проекта. Дома в нём включали в себя большущие широкие балконы, на которых, как выразился Сатору, было бы приятно тихими вечерами пить вино и долго целоваться. Район был спланирован так, что выходило много уединённых мест для долгих глубоких разговоров. А парк был виден почти из всех окон, что позволяло бы вдыхать запах свежих цветов прямо из квартиры. «Да, я уже тогда влюбился в тебя», — понимал Годжо по ходу своего рассказа. Он видел удивлённые лица Масамичи, Кенто и Мэй Мэй. Но больше смотрел на Гето и на то, как на его лице появляется мечтательная улыбка. И сомнений у мужчины не оставалось: он всё делал верно. Подтверждал это и собственный восторженный голос, слышимый будто со стороны. Речь шла о потребностях каких-то групп людей, о современных удобствах и об эстетике. Судя по всему, голосом Годжо убеждал инвесторов ещё сильнее, чем самой сутью слов. А когда на презентации загорелся последний слайд с весёлой картинкой, с губ сорвалось: — Я считаю, что проект принесёт много пользы инфраструктуре Токио и его жителям. Спасибо за внимание, драгоценные. Остаток вечера архитектор помнил плоховато: с ним кто-то постоянно говорил, было много смеха и восхищения проектом. Сам он всё пытался отыскать Сугуру, но тот, как назло, постоянно пропадал в толпе. — Да твою мать, Нанами-кун! — дёрнул как-то Сатору помощника. — Где он? Ты его видел? Кто-то вообще видел Гето? — Не видел. Оставь в покое меня и мою мать. — Да блять! — Не ругайся. — Я не могу найти своего будущего мужа! Однако это не помогало. Годжо беспрестанно одёргивали, включали в какие-то обсуждения, спрашивали про реализацию проекта и предлагали шампанское. Пару раз беловолосому казалось, что он видел музыканта. Тот тоже с кем-то говорил, кивал и улыбался. Но не задерживался в поле зрения. Когда счёт выпитых бокалов перевалил за три, Сатору, будучи весьма восприимчивым к алкоголю, окончательно запутался во всех, с кем говорил за вечер. Сил на доброжелательность не оставалось, он отвечал всё более грубо, чем бесил вежливого Нанами. А потом Гето нашёл его сам. И неожиданно концентрация к Сатору вернулась. Черноволосый выглядел смущённым и немного взволнованным. Он быстро сказал: — Мне надо ехать. Забыл покормить Махито. — Что? Ехать? — опешил Годжо, а, дождавшись утвердительного кивка, добавил тихо: — Ну ладно. Раз надо, так надо. — Ага, — Гето как-то стушевался. Опустил взгляд и махнул рукой. — Тогда пока. Рад был познакомиться. Он хотел добавить ещё многое. Многое, чему был рад за этот день, связанному с Годжо. Но слова застряли в горле. Глядя в спину уходящему музыканту, Сатору очень хотел его остановить. Но не знал как. Да и что выбрать за причину. Да и надо ли. — Чёртов кот, — пробормотал он себе под нос, стоило Гето исчезнуть из виду. В груди неприятно сжималось сердце. «С другой стороны… Ну сколько мы знакомы? Всего день. И дело не в том, что переспали. Таких, с которыми я спал, даже имя не узнав, действительно много. Он классный, конечно, но всё это лишь шутки. Что же сейчас не так?» — Что он за скрипач такой, что скрипка в день концерта понадобилась? — поинтересовался подошедший вдруг Кенто. — Я разбил его предыдущую об голову мужика с лифчиками в портфеле… — пробормотал Сатору. А потом хмыкнул, вспомнив, как они друг другу представились. «Гето Сугуру. Единственный, кому любой, в том числе и ты, уступает в сексуальности». Мужчина расхохотался вслух. И ведь прав оказался, соблазнитель чёртов. — Мне показалось, что тот мужик украл мой портфель с деньгами, ноутом, телефоном, чертежами и прошлой презентацией. Но настоящий вор удрал. И на мне осталась только одежда, очки и часы. Годжо рефлекторно поправил солнцезащитные и потёр запястья. Которые оказались по-дурацки голыми. — Нанами… — Что ещё? — Я влюбился в самого прекрасного человека во Вселенной! — он обернулся к помощнику, обхватил его за плечи и потряс так сильно, что у блондина клацнула челюсть. — Закажи кольцо! С тёмными бриллиантами! Последнее он орал уже набегу, стремительно вылетая из здания и даже не думая, как именно поедет к Гето без телефона. — Такси дождись, сумасшедший, — гаркнул вслед ошарашенный Кенто.***
В квартире было слишком тихо. Это первое, что понял Сугуру, когда вернулся домой. Даже мяуканье Махито не считалось. Днём тут всё было наполнено Годжо: он существовал в квартире свободно, будто так было всегда. Раньше тишина казалась блаженной, но теперь ужасно резала слух. Гето сразу прошёл к тумбочке в спальне и проверил лежащие внутри часы. Часы дорогущие, про такие просто так даже грёбаный йети не забудет. Мужчина спрятал их ещё тогда, когда они лежали в обнимку, и Сатору, прикрыв глаза, дышал ему в шею. Порывистый поступок. Глупый и необдуманный. Но черноволосый рискнул, слишком переживая о том, что они так и разбегутся, постоянно жалея о том, что не встретились вновь. Сейчас Сугуру не знал, что и думать. В голову сами собой закрадывались неприятные мысли: «А вдруг он пошлёт Нанами-куна утром? Или, того хуже, попросит отправить через такси? Ведь мы друг другу ничего не должны, и я только зря старался». — Как-то нелепо вышло. Может, я слишком надумываю? Идиот. Тупица. Как я мог так в него вляпаться? И всё за один ебанутый день… — прошептал себе под нос Гето. Очень захотелось просто выпить чего-нибудь покрепче и завалиться спать, чтобы утром, с чистой (в фигуральном смысле) головой, жить как прежде, наслаждаясь своим одиночеством. Он уже было решился запрятать часы обратно в тумбочку, чтобы разобраться с этим утром и жить дальше, как вдруг в дверь постучали. Стараясь не надеяться ни на что, чтобы не разочароваться, увидев на пороге Кенто, Гето рванул на звук. — Добрый вечер. Интимные услуги заказывали? Годжо без разрешения вошёл в квартиру, насквозь мокрый от блядского ливня, но с широкой, радостной улыбкой. Как ни старался он выглядеть обольстительным, выражение лица было слишком счастливым. — Придурок, — фыркнул Сугуру. — Ты ведь всё подстроил, моя жгучая брюнетка? С часами. Махито хоть сыт? Может быть, накормишь теперь и гостя? Я хочу сладкого тебя, — мурлыкал Сатору, насмешливо-соблазнительным тоном. Таким приторным, что Гето наигранно поморщился и проговорил: — Дайте ведро, хочется бле… Но остаток фразы он договорить не успел, потому что Годжо заткнул ему рот поцелуем.