Hardest Of Hearts - Florence + The Machine
любовь в твоем теле – вытащи же её
Он об нее разбивается, как о горячие скалы перед рассветом, как в те моменты, когда хуже всего и бежать уже некуда, когда думаешь, что застрял в этой жаркой стране навсегда, что здесь его и задушат, отравят, этого испытания он точно не переживет. Он смотрит на ее рыжие волосы, яркие, переливающиеся отблесками на солнце, на веснушки, разбросанные по лицу, Роуз пинает его коленкой под столом – засмотрелся, потерял оборону, выпрямил спину, а краем глаза все равно за ней наблюдает, как она ковыряет царапинку на правой руке, как щеки становятся румяными и, что рядом с ним она совершенно крошечная. Лима его боится, держится рядом с Амалой, которой, кажется, в принципе страх неизвестен, которая цепляется за серые ткани сари Рэйтана, как за спасательный круг; Лима с детства наблюдательная, а не увидеть, как ее светло-карие глаза озаряются при виде их нового знакомого, было бы совсем глупо. И Киллиан с его вечной заботой, с его недосягаемым уровнем дисциплины, кажется ей статичным богом, до которого ей не достать, ни физически, ни эмоционально. Киллиан провожает ее глазами. Ему кажется, что у него есть несколько рабочих задач, и одна очень личная, очень милая и рыжая, о которой он переживает отдельно – совсем не как профессионал, как мужчина, как человек, которого тренировали не обращать внимания на движок там, под ребрами, колотящийся неприятно каждый раз, когда она улыбается. Лима тихонько плачет за дверью пустого кабинета, всхлипывает тихо-тихо, не знал бы, подумал, что котёнок. Он тихонько отворяет дверь и ступает по скрипящим половицам. Ее тонкие плечи под белой футболкой вздрагивают, она быстро вытирает тыльной стороной ладони слезы и улыбается, даже теперь и даже после всего случившегося. - Извини, я тут… не знала, что еще кто-то остался. Киллиан думает о мертвом друге. Думает о его обезображенном теле. И впервые понимает, что они оказывается не бессмертные, и его драгоценная служба не спасет его от всех бед. - Ты меня извини, не хотел тебя напугать. Он садится рядом. Лима напрягает спину, хоть немного с ним поравняться, хоть немного дотянуться до него. А потом понимает, что ей с ним не страшно, не страшно разрыдаться, не страшно положить голову на его теплое плечо, он ее любую примет – он в принципе не умеет отталкивать. Она так и делает. Доверяется ему, хотя с прошлого раза зареклась мужчинам не доверять. Но абсолютно теряется в его серо-голубых глазах, когда он протягивает ей бутылку воды в запыленном архиве, так ласково улыбается; она случайно касается его горячей руки и думает, что еще никогда ее так не манила дурацкая мужская энергия хоть в ком-то. Она привыкла сама за себя бороться, доказывать и силой, и умом, что не просто девчонка с обаятельным лицом, что за копной рыжих волос скрываются амбиции и талант, а там, в мужском мире, ее ставили на три ступени ниже и делили на ноль. Он отличается. Отличается от тех, кто был до. Она совсем не может сосредоточиться на словах, которые плывут по желтой бумаге, ее тошнит от самой себя – поддалась на его красоту, на его силу, на его власть… поддалась на самые теплые глаза во всей вселенной, поддалась его голосу нежному и рукам сильным, обхватывающим ее за спину, когда она слегка пошатывается. Киллиан даже не раздумывает, сразу поднимает ее на руки и несет наверх, к воздуху, пока Амала подбирает рассыпавшиеся бумажки. У нее глаза цвета зелени, цвета его любимых сладких карамелек, а веснушки созвездиями раскинулись по щекам, еще немного на носу, он ставит ее на ноги, убирает с лица прядки волос и никак не может отвести глаз – ему сейчас просто необходим Роуз, который толкнет его и скажет, что он хватку потерял; но как же хорошо так с ней стоять. Амала суетливо подбегает к ним, интересуется все ли хорошо, Рэйтан холодно поддерживает ее, но ему в целом безразличен весь мир. Киллиану, кажется, тоже. Они идут вместе в гостиницу, в которой остановились. Амала сослалась на свои дела и дала им время побыть вдвоем. Киллиан благодарно ей кивает. Ему надо было. Ему присутствие Лимы будто мазь к разодранной коленке – он помнит, как в детстве упал с велосипеда и, как мама заботливо обрабатывала разодранную кожу. Он одна сплошная рана с тех пор, как в молодости с Роузом вляпался в грязные дела правительства. Он совсем не хочет обратно. А теперь Роуз мертв, а он застрял в грязном, разлагающемся мире, на горизонте маячит мистика и неизведанные существа, и пора бы сообщить, куда надо. Пора бы сдать Вайша со всеми его недосказанностями и тайнами, пора бы закончить все это и вернуться домой, в пустую, прохладную квартиру, туда, где никто не ждет и нет зеленых глаз, ласковых и нежных, его одного замечающих. Нет. Надо разобраться сначала со всем. Они принимают решение разделиться. И Киллиан чувствует, как противится все его существо. Он плотно подходит к Рэйтану, смотрит на него исподлобья: - Если хоть что-то с ней случится, я с тебя три шкуры сдеру, ты понял? Лима смущается, потирает плечи холодными ладонями. Рэйтан охотно верит, сам недавно готов был растерзать местного, едва дотронувшегося до Амалы. А Киллиан считает время в секундах до момента, когда они соберутся, когда она снова будет рядом, когда он сможет ее прикрыть своим телом-щитом от каменного рэйтановского взора. - Я ему верю, - говорит Амала. У нее глаза по-кошачьи проницательные. Не зря она ему напоминает божественных фигур. Киллиан молчит, думает о неизбежном расставании, о бессмертии, которое оказалось иллюзорным. Его друг мертв. Как бы ему уберечь Лиму от этого ада. - Я не доверяю ему. Я не доверил бы ему даже свою зубную щетку охранять, и уж тем более... – он запинается. - И уж тем более человека, который не безразличен тебе? Киллиан кивает. Больше ничего не говорит. Амала давно все сложила. Она умная. Умнее, чем он. Неожиданно для себя Киллиан понимает, что не дышал все это время, только теперь, когда Лима и Рэйтан появились около дома, он смог полной грудью вздохнуть. Если бы только мог себе позволить, то крепко-крепко бы сжал ее руку в своей. Лиму немного трясет от холодного ветра, пришедшего с гор, она в совсем тонкой футболке. Ее бы к нему поближе – он согреет ее. Киллиан бесится, отталкивает Вайша и раздраженно возвращается домой. Лима думает, что ему бы успокоиться, иначе от дома Рэйтана не останется ни следа. Киллиан немного наклоняется перед входом и краем глаза цепляет ее, у Лимы дыхание перехватывает – ждет ее, убедился, что она с ним останется, в безопасности от чужих тайн. Амала улыбается так, словно прожила до этого миллион лет. Ей надо к Рэйтану. Она без него не вернется, и Лима понимает, как никто – она больше к другому полюсу тянется, двухметровому, огромному, сероокому, с которым безопасно. Она набирает воздуха в легкие, открывает скрипучую дверь. Киллиан сидит на диване, сложил наплечную кобуру на маленький столик перед собой. Лима заваривает мятный чай и протягивает ему – спасает от всех бед, ведь чай всегда спасает. Киллиан довольно улыбается – ему впервые за все это время так спокойно, его впервые не пытаются подловить на чем-то, убить или подставить. - Спасибо, Лима. Щеки у нее моментально заливаются алым. И снова это чувство – чувство, что он бежит в стену и разбивается на мелкие части. С ней он себя собирает по кусочкам заново – нельзя же, он уже давно сам себе обещал, что не станет отвлекаться, не станет с людьми сближаться, только бы с ними ничего не случилось, иначе придется весь мир под пеплом собственной ненависти закопать. На его губах тлеет мята, он спокойно целует ее, приобнимает за талию, не делает резких движений; Лима осторожно касается тонкими пальцами его двухдневной щетины; а расстояние между ними сокращается до нескольких миллиметров, а затем они и вовсе сливаются единым целым. Она перекидывает ногу и садится на него – как же давно ей хотелось этой близости, выплеснуть эти опаляющие чувства на его грубую кожу, касаться губами его шеи, слышать, как колотится сердце под ребрами, как он стучит по ее костям, как ему с ней катастрофически мало воздуха, и как она готова засыпать и просыпаться с ним до конца своей жизни. А пока они тут, в доме подозрительного коллеги, целуются на стареньком диване, пока ее руки обиваются вокруг его шеи, они еще никто друг другу, может им даже не пережить это удивительное путешествие. - Я тебя всю жизнь ждал, Лима Берг. - Не драматизируй так сильно, Киллиан, - она улыбается и зарывается куда-то в его шею, обнимает так сильно, как только может. Рэйтан и Амала возвращаются под утро. Находят два переплетенных тела на потрепанном диване. Киллиан, обнимающий Лиму за плечи, и она, спокойная, уткнувшаяся лицом в его грудь. Им и слов не надо, чтобы знать, они теперь друг к другу надолго (навсегда, может) прикипели, спаяли свои души друг с другом под гнетом вселенной, все еще разрывающейся на куски. Но здесь, на его теплой груди, когда она в объятиях, так близко, все хорошо, здесь отступают все беды.