Танцпол

Второй раз Лера видит ее здесь. У нее в тусклом свете комнаты опять неопределимый цвет волос, как и тогда — она русая? блондинка? она красится в светло-голубой? Ее не было в начале, а теперь она тут — занимает собой все пространство, хотя сама — совсем шпилька. Иголочка. Лера чувствует себя слишком толстой ниточкой для нее, слишком блеклой. В стакане сок мешается с водкой почти сам — Вадик шаманит рядом, говорит — мне рассказывали что на меде ебейшие алкоты давай-ка отстаивай честь альма матер. От Вадика пахнет скучным мужчиной — сигами, аксом и чем-то странно-подгоревшим, как будто жженый сахар. — Хорош, — Лера отодвигает загорелую руку с бутылкой, и Вадик цокает где-то наверху, высокий и песочный. Этот жженый запах вокруг него, наверно, от его песочности — он весь какой-то жаркий, собранный из горячих песчинок — желтеющих волос, загорелой кожи. И он — боже, да ладно — касается ее пальцев на стакане случайно. Лера улыбается в глоток апельсинового спирта, и Вадик понимает по-своему: — Ну потанцуем хотя бы, львенок? От львенка Лера смотрит ему прямо в глаза — такие же послесолнечные — выгоревшие, словно цвет стерся, серо-прозрачные. — Неа, — качает головой, высматривает за его плечом — ее. Но комната уже опустела — то есть люди в ней были, но не те. — Делаешь мне больно, — он наклоняется к самому уху и правда сладко пахнет, а еще у него шрам на ключице совершенно косо зашитый, — вот здесь, — он проводит рукой по своей груди — рельефной под обтягивающей красной майкой, он весь — как будто гачи-беглец, и вот-вот побежит дальше по своей побережной пробежке, что вообще забыл на истфаке? и это Леру смешит. Вадик добивает. — Проведешь осмотр? Лера ржет. Когда Олег говорил, что Вадик кринжовый — казалось, это стандартная подготовка к знакомству с друзьями, мол — они все немного ебнутые, не стесняйся. Но Вадик и правда такой. — Только если поступишь с инородным телом. — А ты со вкусом! Ну еще бы, блять. Вкус у Леры — отменный. На недосягаемых узких незнакомок в неоне диджейских стоек. Она находится на балконе — не то чтобы Лера искала, но даже Вадик из своей непробиваемой сферы стремного флирта отслеживает бегающий взгляд, говорит вдруг — Олежика ищешь? Снова он мимо. От Олежика вайбы того самого одноклассника, которого у Леры не было — шутки про маленький член его не обижают, а смешат, и на надвигающийся кипиш он первый скажет — все, хорош, пацаны, а когда ты протечешь — предложит свой пиджак. В общем, Олег — как будто нормальный. И без вадиковских сахарных повадок. Первый раз Лера в бассейне главного здания думает, что это такой нелепый подкат. Олег свистит через весь зал — разносится под потолок, говорит, подходя, мокрый и крепкий, наверно, даже красивый — у тебя корпус заваливается, ты так скорость не наберешь. Лера нелепо молчит, и Олег выдает решающее — да ладно, думала, я не видел, как ты пыталась обогнать каждый раз. Вот сучонок. У корпуса потом курят, обсуждают кроль и брасс — еще апрель, и у Леры недосушенные кончики коротких волос неприятно холодят. Олег кидает — не заболей — тушит, улыбается и просто растворяется среди шагающих утренних, выходящих на пары. И Лера понимает, что, кажется, не подкат. Лера всю фарму думает о нем — как бы его теперь еще раз подкараулить. Зачем — не очень ясно, но в нем что-то неожиданно приятное, чего нет у парней вокруг, что-то компасно-ровное, как будто — я безопасен, и я правда подумал, что ты со мной на скорость, вот и все. Поэтому Лера Олежика не ищет — только возможность иметь друга, с которым между тренировкой и парой стандартный информационный перекур. Олега рассматривает с интересом — у него густые брови, всегда легкая небритость, аккуратные руки, как будто это он на меде, а не Лера с запрещенкой — чернеют точки лака на указательных и безымянных. — Танцевать любишь? Лера выдыхает дым, удивленно поднимая брови: — Не умею. — А такое? Олег изображает что-то странное, как будто у него в голове во всю старые добрые продиджи, которых иногда в детстве папа в машине ставил — Киру нравилось, бесился в салоне, а мама говорила — от этой долбежки потом мигрени! Лера улыбается, начинает двигается вместе с ним под несуществующий бит, и выходящие из тяжелых дверей на них оглядываются. — Погнали с нами. В Мутабор. Ты понравишься Серому. — Кому? Серый в Мутаборе — змей в перламутровой чешуе, блестит губами, оголяет клыки — чуть-чуть неровные, смеется — много про тебя слышал, и Лере даже трудно представить, что — как она за месяц наконец-то научилась «корпусом не заваливаться»? Там Лера и видит ее первый раз — диву за диджейским пультом. Волосы переливаются малиновым, фиолетовым, и синие лучи разрубают узкую фигуру. На ней только сетчатая майка, огромные наушники и блеск — наверно, там жарко — она откидывает голову в таком смущающем Леру экстазе от собственных рук, вертит что-то на стойке с ритмом нападающей, и Макарова видит, как блестит мокрая шея. Отворачивается, пылая щеками. Потом ловит ее взгляд всего два раза, первый — случайный, с высоты ее неонового пьедестала. Наверно, в Лере лишний шот и невысказанное желание влюбиться. Все вокруг совсем не то — и даже Катя, весело сплетающая под партами их руки, какая-то недостаточная. А вот она — Лера оборачивается посмотреть на нее еще, на эту богиню дрожащих коленей — от этих звуков щекочет в горле. Или не от них. Оборачивается — а натыкается взглядом на него, Серого — рыжую, пылающую почти красным макушку — он целуется в жаре толпы с кем-то. Так становится ясно две вещи — Олег — гей, а Лера — снова проебалась. Девочка выросла, и теперь вместо феи из мультиков хочется полетать с настоящей. Сет заканчивается, и вместо Олега вдруг Серый тянет ее курить в охлаждающий простор пролетов и лестниц. — Как тебе? У него живое лицо — на нем столько чувств, что Лера от напора, алкоголя и охуевания, что реально впервые нашла своих, подключается мгновенно к его энергии — давай я расскажу тебе все! — Просто охуенно, — Лера торопливо затягивается, и Серый смотрит как лиса — довольно, хитро, весело. — А вы с Оле.. — Ага, — он кивнул, не дослушав, и тут же отвлекся на шагающего мимо парня — Лере показалось, что волосы у него были синие, как тот свет, разрезающий ее тело. — Первый раз вижу неинтернетного гея. — А с чего ты взяла, что я гей, машери? Леру уже не спугнуть — в ней четыре шота и две сигареты. — Так вот, про что это было — ты Серому понравишься, — Макарова вложила в передразнивание столько артистизма, что самой стало смешно. Но Серого цепануло — на крючке повис сразу же, взмахивая бесцветными ресницами, чуть белеющими в доливающемся неоне. — Нет, это о другом было, кис, — и кис такое, словно — это я тебя запутаю так, чтобы это ты ничего не понимала, а не наоборот. — А что за диджейка? — Это моя птичка, — Серый ухмыляется снова, как когда — а кто сказал, что я гей? Еще играет, сверкая клыками, довольный. У Леры в груди смесь возбуждения и пьяного восторга — охренеть, типа прям его?! А потом резко так — а в смысле его?! А вот в таком, говорит — это Марго, она к нам спустится. Лера ждет все следующие выступления, ну когда же! — и в толпе высматривает ее. И находит — у бара в той же майке, вызывающе-прозрачной, и льнет она к Серому тоже вызывающе-странно, и вся она — чересчур-хорошо-откровенная. Откидывает с плеча волосы, тянет коктейль — ногти неоновые — желтые. Лера топчется в музыке нерешительно — вот сейчас — застревает в танце с каким-то парнем, он ей улыбается, ловит ее поломанный ритм — нет, вот сейчас — проходит ближе, сталкивается с девушкой в белом — у нее топ сполз, вот-вот останется голой посреди танцпола — нет, вот сейчас! — Сейчас не случается. Марго оборачивается на Леру именно, именно тогда, когда она уже почти-ну-вот-я-же-подошла-, оборачивается, смотрит пару секунд — нечитаемо-говоряще, и обратно — на Серого, наклоняется к самому уху, и ее длинные волосы снова падают с плеча. Ну ты и сыкло — думала Лера, качаясь в такси до дома в четыре утра — шанс проебан, поздравляю, все, с чем ты можешь коммуникационно справиться — это бомжи в травме, потому что для них фея ты, а не наоборот. А теперь Лера здесь — скользит в узости коридора, снова видит этого, синего — он и правда синий. После вадиковской водки Олег кажется белым кроликом, заманившим в нору — подарочным проводником, словно открылась дверца в мир мечты — здесь всем наконец-то похуй, почему у тебя нет парня. Она находится на балконе — Лера искала. И находку уже не проебет — пусть у нее хотя бы волшебное слово от нее останется, или та щелкнет пальцами с усыпанными стразами ногтями — и вокруг Макаровой будет вечное сияние блесток. Будут, наверно, складываться в магическое слово — п р о е б а к а. Надо эффектно начать — как они все тут умеют, словно знакомы. Выходит: — Привет, — в общем — пока один-ноль в пользу проебаки. Лера стоит на пороге балконной двери, смотрит в белеющую спину, остро сведенные лопатки под полупрозрачной тканью кофточки — и правда тонкая как струна. Хочется выдать — не замерзнешь? В общем всякую антиработающую хуйню, которую слышала от редких парней. А получает вдруг: — О, Лера, — она оборачивается, выпрямляется, облокачиваясь на узкие перила поясницей. Это было как в кино из головы, как продолжение Алисы для взрослых — рыжий чешир где-то позади, а ты теперь здесь — перед Белой Королевой. Марго улыбнулась, сверкнув маленькой щербинкой, и поднесла к губам тонкую сигаретку — держала она ее странно, как бандиты и крутые следаки из отцовских сериалов по телеку, совсем неженски, если так вообще бывает. На большом было переливающееся кольцо. — Куришь? — она кивнула на свою веточку меж пальцев. Лера кивнула в ответ. И все стало легким, как будто укрыли прозрачным куполом — за спиной на кухне слышался Вадик, между гоготом было — спорим поварешкин пиздец — вот такие какие-то слова. А здесь — на границе света и тьмы, яви и начинки фантазий — уже была тишина, как будто даже слышно, как тлеет кончик ее сигареты, чуть шипя. — Ну да, — голос у Марго был тихий и обволакивающий, словно каждый звук смыкался с губами на кончике языка — вкусный, — глупый вопрос. Как бы ты еще с Олегом познакомилась. Она достала из заднего узкий портсигар, розовый в какой-то мелкий узор, протянула распахнуто. Охренеть — какие у нее красивые пальцы. Прикурить из них было так ново — огонек спички из коробка с подоконника озарял ее руку выше — было видно узор татуировок под прозрачной тканью рукава. Лера затягивалась как первый раз — как будто никогда не наклонялась к бесконечным подружкам прикурить от сигареты. — Я думала, ты не знаешь, кто я, — улыбнулась Лера, — шла сюда воинственно — знакомиться. — А зачем воинственно? — Марго ухмыльнулась, и вдруг что-то в ее лице стало таким сережиным, как будто у них одна ухмылка на двоих — лисья. Лера подошла ближе, развернулась — встала вровень у перил, слева, и теперь, чтобы говорить, нужно было поворачивать голову, а значит — рассматривать ее еще ближе. Приятная необходимость. — Ну, я такая, — Лера начала говорить и вдруг сама рассмеялась со своих слов, — львица по натуре! — господи, какую херню ты несешь, Макарова! — Прости, я просто, кажется, с Вадиком переобщалась. Марго засмеялась — почти беззвучно, только содрогаясь плечами, и Лера почувствовала, как слева по ней скользит мягкость ткани. И повернулась — пока смеется, можно порассматривать! — у нее едва заметная горбинка на носу и ямочки от улыбки. — У тебя, — Лера не договаривает, потому что Марго теперь поворачивается тоже — и они смотрят друг на друга, озаряемые светом шумной кухни — знакомятся. Макарова не хочет туда даже взглянуть в квадрат горящего оранжевым окна, если столкнется с многозначительной ухмылочкой Серого, станет малинового цвета, — …у тебя такой классный сет был. — Спасибо, Лера, — собственное имя второй раз звучит поражающе, — а у тебя, — она снова улыбнулась заговорщицки-таинственно, — хороший вкус. Между нами сейчас знаешь, какая музыка? — Какая? Марго игриво хмыкнула, откидываясь назад — с таким прогибом, что это почти небезопасно без растяжки! Белая шея обнажилась снова, и ямка меж острых ключиц — Лера опустила взгляд ниже, на тонкость кофточки, острые соски едва топорщили ткань. Со своей застиранной dont be afraid  на футболке Лера почувствовала себя нелепо. Марго не ответила — так и зависла, опуская волосы, развевающиеся на кончиках легким ветром — пятый этаж. Первое лето, начинающееся так. Так — это чувствовать легкость, быть собой, смотреть, как в бутылочку даже парни целуются, слушать истории про то, как «препод лишался разума в агонии от достоверных исторических фактов» — свою историю надо знать! — Вадик перекрикивает музыку, под своей после вопроса Леры уточняет — конечно, no hetero, львенок! Марго в этом мире квартиры шестьдесят девять — крестная феечка со своими фаворитами. Серому шепчет так много, что Леру успокаивает только сталкиваться с Олегом взглядом, как и всегда — безопасно-надежным, мол — да улыбнись! Через два часа выбегают на улицу — у Леры кружится голова. Марго в коридоре мажет свою помаду, говорит — нравится? — кивает в зеркале себе на губы и мажет! Лера не сдерживается от жаркого выдоха на ее пальце — очень. У зеркала смотрит на себя — румяную, улыбающуюся. Марго за спиной вдруг кладет руки ей на шею — прохладные, нежные — замирает в груди. Ведет выше, к затылку — мурашки бегут по рукам, и даже Лера видит их в отражении, так приятно задевают длинные ногти. — Эффектная прическа, — хмыкает Марго. — Эффектная? — Макарова смотрит в зеркало, думая, что вот сейчас и падает туда — в какую-то пропасть влюбленности из тонны фанфиков. — Ага, — острые пальцы доползают до самой макушки и — вдруг! — клюют резко и ярко. — Пойдем на качели? Время три двадцать, и от Кира висят — ну че придешь? ты где? все норм? ты реально у парня?! если да то с меня пятихаточка. ккккх. Во дворе предрассветно — июнь, и вдали домов тишина. Редкий звон стекла о мусорку, гарканье проснувшейся вороны, чей-то смешливый крик. Вообще-то Лера не ходит гулять по ночам — и лежать в полутьме в круглом гамаке странно. Но в груди теплое, неверящее в собственную реальность. Представь — ты две недели о ней думала, нашла инсту, сама себе смотреть запретила, писала Кате — пойдем в субботу в кино. А теперь — Теперь с соседнего гамака полушепот, вдруг такой волшебный в этом тепле московской ночи: — Лер. — М? Сначала было тихо, а потом несколько шаркающих шагов — Марго нависла сверху, и ее волосы разлетелись ореолом, укутали от осветляющегося синего неба. — Давай полежим. Я нашла кое-что. Полежим — это и правда: лежать. В голове легко и пусто — и все чуть кружится снизу, с земли, когда Лера ложится на это бездушное свежемосковское резиновое покрытие. Жалко красивую кофточку — Марго ложится рядом, прямая, вытянутая как солдатик. Кладет между ними телефон, включает. Это было сном — продолжением того подкупольного знакомства на балконе. Казалось, случилось что-то необъяснимое и очень важное — нечто столкнулось во вселенной, и теперь Лера кутается в странную космическую музыку, в щекочущие щеку волосы, в ощущение наэлектризованности рядом — все под уголком неба между серых прямоугольников бетона, будто готовый трап для старта туда — в недосягаемые высоты, из которых пришла она, эта неоновая богиня. — Нравится? — шепчет вдруг Марго. — А почему шепотом? — Лера поворачивает голову, шепчет в ответ, и это заводит в странное, в — хочу ее взять за руку, в режущее — ничего о ней не знаю, в больно бьющее в виски — это просто ночь и алкоголь. — Не хочу, чтобы подслушали наши секреты, — Марго поворачивается тоже, улыбаясь — от горизонтального положения Лере жарко в груди, снова краснеют остывшие на прохладе щеки. Она шепчет только: — Нравится. Музыка играла, небо светлело, и пальцы осторожно грелись — просто так, покачиваясь цепко и в ритм.