Кристально-кровавый снег.

Зима в этом году очень холодная. Олег явственно ощущает это. Лёжа на снегу. Его рубашка давно промокла. Насквозь. Он слишком сильно продрог. И не чувствует боли. Но ощущает, что у него все конечности сломаны. Пальцы. Рёбра. Ноги. Всё. И, кажется, вывернуты запястья и ладыжки. Меньшиков хочет плакать. Но не может. Это невозможно. У него красные, воспалённые, но совершенно сухие глаза. Он чувствует иней на своих волосах. Чувствует, как ледяной ветер залетает под рубашку. Через кожу сковывает льдом рёбра. Останавливает кровь в сосудах. И пытается вырвать сердце. Не выйдет. У немцев не вышло. И у него не выйдет. Оно не останавливается. Бьётся. Слабо. Еле слышно. Но бьётся. И не остановится. Пока рядом он. Тот, кто заставляет его биться. Они познакомились давно. В 1919-м. Одним чудным июльским утром. За городом, где находилась дача Безруковых. Серёжа заметил на лужайке за забором мальчика. Подошёл к нему. — Ты что здесь делаешь? — Играю. — Совсем один? — Да. Мне нескем. У меня нет друзей. — Я буду твоим другом! — Правда? — Ну конечно! Хочешь? — Очень хочу! — протянул худенькую ручку. — Я Олежа. — Серёжа. Воспоминания о юности резко появились перед глазами. Яркой вспышкой сверкнули. Удивительный запах летних вечеров. Прохладные летние ночи. Ярко-красные яблоки. И их посёлок. Это был 1925 год. Им было по 15. Они были очень молоды. И до беспамятства влюблены. Деревенские ночи… Самое лучшее время в их юности. Когда Олег сбегал к Серёже. Через окно. Они вместе бежали в поле. Падали в траву. И до одури целовались. Страстно. Пылко. В темноте. Где их никто не видел. Одной из таких ночей был первый раз. Их первый раз. Тихие стоны. Томные взгляды украдкой. И смущённый, но такой соблазнительный Меньшиков. Их короткий разговор после: — Ты веришь в загробную жизнь? — Возможно. — Она существует, поверь мне, Серёж. — Ну хорошо. Если там что-то и есть, я буду любить тебя вечно. 1944 год. Концлагерь Освенцим. Они встретились совершенно случайно. Заметив настороженный взгляд таких родных глаз, Олег многое понял. Им нужно поговорить. — Er wird zu mir kommen. Unverletzten. Und beeil dich.* — его голос не дрогнул. Сергея привели к Олегу. Буквально впихнули в осмотровый кабинет. Олег ждал его с замиранием сердца. — Wer sind Sie von Herkunft? Waren die Deutschen in der Gattung? — Ich bin Russe. Es gab keine Deutschen in der Familie.* — Серёж, я так скучал по тебе. — И я по тебе, родной. Поцелуй украдкой. Быстрый. Как будто их за это расстреляют. Так и будет. — Самое главное. — Что? — Когда они будут стрелять, не оборачивайся. — Обещай, что никогда не оставишь меня. — Обещаю. Его слова въелись в память. Режут острой бритвой по нервам. Он обещал. Он не мог солгать ему. Безруков где-то здесь. Рядом. Меньшиков точно это знает. Но не может даже догадываться, что с ним. Что? Ранен? Снова в Освенциме? Мёртв? Что с ним? Он должен узнать. Должен. Ползти по снегу больно. Но не холодно. Привык. Снег кровавый. Кристально-кровавый. Хрустит под ладонями. А может это кости? Его кости. Тело Сергея ярко выделяется на белом снегу. Почти синее. Вокруг него тоже кровавый снег. Контраст. Олег касается губами его запястья. Кожа ледяная. Кладёт голову на его плечо. Кончиками пальцев проводит по груди. Пальцы в крови. Пули прошли насквозь. Меньшиков не хочет об этом думать. Он не спал уже около пяти суток. Теперь он может себе это позволить. Главное — рядом с ним.