Мой новый парень Ким Кицураги

«Твой новый парень Ким Кицураги». Может, и новый. Может, и парень. Что тут такого? Ясное дело, что Жан вообще-то не это имел в виду. Настолько не это, насколько это возможно. Просто среди милиционеров распространено и нормально шутить про гомосексуальные отношения напарников. Про них с Жаном тоже так шутили до тех пор, пока это не перестало быть смешным. Это обретало дополнительные смыслы, учитывая принадлежность Кима к гомосексуальному подполью, и весьма странную реакцию самого Гарри на похлопывания по плечам, панибратские тычки под бок и прочую ерунду со стороны Кима. Если бы Жан слышал, что он думает, закатил бы глаза и отпустил что-то про среднюю школу. Гарри не видел ничего плохого в школе: Куно вот в неё, очевидно, не ходил и сел на скорости. Вообще, формально, они с Кимом ещё не напарники. Формально, Ким дорабатывает месяц в пятьдесят седьмом. Это не мешало ему после ужина в не самой худшей в своей ценовой категории забегаловке показывать Гарри дело, спрашивая, что тот думает. Гарри в долгу не оставался, накидывал улики в надежде, что сексуальный аналитический мозг Кима найдет связь. Находил. Вообще, формально, они с Кимом, наверное, не встречались. Формально. Это не мешало им, очевидно, ужинать вместе время от времени. Иногда завтракать, хотя Киму было не очень удобно сюда ездить. Не мешало Гарри звонить среди ночи с безумной идеей или панической атакой, хотя он старался этого не делать. Это ущемляло его мужскость и, ему казалось, отталкивало Кима. Стоит ли говорить, что касательно Кима в этом вопросе Гарри ошибался. Но однажды Гарри набрал Жана. Случайно. Честно. Формально, они с Жаном всё ещё были напарниками. На самом деле, не только формально — они правда работали вместе и, честно говоря, у Гарри было ощущение, что они отличная команда. Жан даже иногда смеялся, когда Гарри выкидывал что-то безумное. Иногда. Сегодня Гарри не хотелось никого смешить. А может, хотелось, но не моглось. Моглось только по кусочку отколупывать от себя осыпающуюся штукатурку, которую люди называли «быть в порядке». Как было бы здорово быть чуть более «в порядке», чем все остальные. Как было бы здорово вообще ничего не испытывать. Как было бы здорово никогда не смотреть в окно и не думать: какое высокое здание, что может быть проще, стоя босиком на сырой крыше, разбежаться, зажмуриться и прыгнуть? Никогда не болеть головой, потому что погода меняется. Никогда не хотеть покурить после пустого секса-заменителя любви, паршивого местного аналога дорогого солийского препарата, или позвонить бывшей, когда напьешься. Никогда не злиться на любимых за то, в чем они не виноваты, никогда не дергать собак за поводок, никогда не просыпать, никогда не целоваться, никогда не ходить, блять, к психиатру и никогда не ругаться на ревашольскую психиатрию. Никогда не ходить целенаправленно получать удары, никогда не ставить на тренажёре слишком тяжёлый груз, чтобы пекло ноги, никогда не выдавливать прыщи, никогда не сидеть на диете из кофе, а потом компульсивно переедать никогда не хотеть упасть в снег и замёрзнуть насмерть никогда не испытывать голод или страх никогда не падать в катарсис не слушать музыку от которой только хуже никогда не жалеть себя никогда никогда никогданикогданикогда — Сателлит-офицер ревашольской гражданской милиции Викмар, слушаю, — он звучал утомленно, но не сонно. В смысле не так, будто бы разлепил глаза от звонка телефона. Что-то внутри Гарри показалось, будто Жан сидел на постели в куче бумаг и фотокарточек, иногда стягивая те или другие с рабочего стола, стоящего рядом и прогибающегося под весом мукулатуры, а лицо его тускло освещено жёлтым настольной лампы. У вас завтра ночная смена, но его это не особо заботит. — Жан? — Гарри сам оказался удивлен. — Да ладно, блять? — Гарри почти видел, как напарник нахмурился. Не то, чтобы он до этого не хмурился, но теперь брови стали опущены так низко, что это мешает ему видеть. — Где ты? — Дома? — неуверенно предположил Гарри. В смысле, он был почти на сто процентов уверен, что у себя дома: он помнил, как Ким позавчера провожал его до этой двери с пустыми контейнерами из-под еды навынос и на пару бесконечно долгих секунд задержался в проёме, тепло ему улыбаясь, прежде чем тихо сказать «Доброй ночи, Гарри». Гарри. — Гарри? — Жан на том конце провода звучал встревожено. Потом вздохнул. И наверняка глаза закатил. — Она не берёт трубку, потому что мы ограничили тебе звонки в Граад. Да я, бля, вообще не уверен, что она до сих пор там! — Она? — весь этот разговор приводил Гарри в замешательство. Хотя он определённо знал, о ком идёт речь. Но ему почему-то казалось, что Жан должен это сказать. Интересно, как именно Жан это скажет. — Дора. Твоя буржуазная и блядская версия Долорес Деи, — он находил странным, что приходится объяснять это Гарри. — Погоди, — казалось бы невозможно нахмуриться сильнее, но вот мы здесь. — Ты не бухой? — Нет я… — Гарри почувствовал укол вины. Боже. Жан, кажется, никогда не слышал его по телефону трезвым. — Я не бухой. Я уже три недели как не бухой. — И что ты от меня хочешь? — отлично, теперь они оба сбиты с толку. Поэтому Жан начинал защищаться и скалить зубы. — Прочитать тебе сказочку перед сном? — Да? — ещё одно неуверенное предположение. Всех нас с днём (ночью) неуверенных предположений. — Позвони своему новому бойфренду, — ну вот теперь он точно — точно! — закатил глаза. — Я собирался, — отпираться от слова бойфренд было бы более компрометирующе, чем проигнорировать его. — Но мы виделись недавно, и я набрал случайные цифры. Я помнил, что знаю их, но не помнил, что это твой домашний номер. Смех звучал так горько, что Гарри показалось, будто Жан захлебывался вязкой сосновой смолой, и она чёрными пузырями лопалась у него на губах. Жан много курит. Жан постоянно курит. Жан курит листая дело, курит, отхлёбывая кофе, курит перед сном и после сна, курит, когда идёт в магазин за пивом, курит на допросе и после допроса. Жан, кажется, потянулся к пачке на столе. Наверное это то, что делает с лёгкими курение — превращает в чёрную жижу. — О да, блять, ты вспоминал мой номер и в худшем состоянии. — Насколько худшем? — не надо было это спрашивать, не надо было это спрашивать, не надо было это спрашивать. — Я забирал тебя с Буги стрит, всего в блевоте и моче. Пришлось мыть тебя в своей ванной, пока ты рыдал навзрыд, чтобы ты не вонял на моём диване. — О боже, я рыдал? — Пока не вырубился, ага. — Ты сильный, — Гарри откинулся на подушки. — Что? — Раз донёс меня до дивана. — С чего ты взял, что я не бросил тебя в ванной? О, он не бросил. Он взвалил мокрое тело Гарри на себя и положил в свою постель. Ещё и одеялком укрыл. Но признаваться в этом не собирался. Надо бы сменить тему. — Мне нравится Ким, — блять, ну не так же сменить! Жан подавился дымом и закашлялся. — Нравится, — этим тоном можно было бы отравить кого-то размером с Головомера. — Вы что, в средней школе, чтобы нравиться? — да, именно эта шутка. — Можешь предложить слово получше, если оно у тебя есть, — искренне. По крайней мере, без тех кубокилометров кислоты, что были в голосе Жана. — И что ты предлагаешь мне делать с этой информацией, умник? — Не знаю, — чистая правда. Гарри до сих пор не понял, зачем это сказал. — Дать совет? Ты говорил, мы были лучшими друзьями. Тишина в трубке густая, не наполненная ни шелестом страниц, ни ударами пальца о сигарету, ни даже дыханием. — Ага, — хмыкнул напарник. — Были. — Были? — Гарри прикрыл глаза. — Были, пока… — Жан засмеялся. Но в этом смехе как будто бы меньше боли, чем ожидалось. Он истерический и почти облегченный. — Пока не случилось, что случилось. — Что случилось? Помолчали. Гарри стало интересно, часто ли они молчали вот так, болезненно, но тепло, как если долго держать ноги у радиатора мотокареты, сидя в одной комнате или на одном проводе? Даже если да, Жану этого больше не хотелось. — Мы портили твоё диско. Я портил, — раздалось шуршание ткани. Жан, кажется, тоже лёг и теперь разглядывал трещины на потолке. Гарри не знал, правда ли там есть трещины, но Жан живёт в Джемроке. Джемрок весь в трещинах. Жан весь в трещинах. — А всё же могло быть проще. Ты ж гениальный-ебаный-твой-рот-детектив. А у меня депрессия, — продолжил он как-то тоскливо, но вся его печаль тут же сменилась гневом. — Я дослужусь до капитана к пятидесяти, а ты умрёшь через два года, потому что превратил своё ебучее тело в сток токсичных отходов. Просто звёздам и терниям не по пути, — повисла недолгая пауза, а потом он вздохнул. — И откуда во мне столько пафоса? Ты просто мудак, Гарри. Никто не хочет водиться с мудаками. В самом деле, если у Боба проблемы со всеми, проблема не во всех, а в Бобе. Гарри снова ощутил острый прилив жалости к себе. Он позвонил, потому что ему было одиноко, но это после беседы это чувство только усилилось. Вот бы никогда не рождаться. — Мне всё равно больше не у кого спросить, — всех нас с днём (ночью) вещей, которые не стоило говорить. Голос Жана больше ничем не булькал и не сочился. Голос Жана сухой, как пепел, который он стряхивает прямо на документы. — Позвони Кицураги, — сказал голос и до следующего вечера Гарри его не слышал. Кицураги Гарри позвонил, но уже после дежурства: у Кима была дневная смена и было бы здорово позавтракать. — Тебя подвезти? — буднично поинтересовался Ким, когда трапеза медленно, но верно подходила к концу. Он так рано встал, что до начала его рабочего дня ещё миллион лет, а забегаловка почти полностью пустовала. — Нет, мне не далеко, — буркнул Гарри, ковыряя вилкой в своей тарелке. Надо заставить себя поесть, но его тошнит. По лицу Кима почти ничего нельзя понять, но он смотрел, наверное, слишком пристально. В любом случае, весеннее солнце отражалось от его очков и слепило глаза, так что было сложно сделать какой-то вывод. — Плохо спал перед дежурством? — друг сделал глоток кофе из идеально белой чашки, какие обыкновенно и бывают в таких заведениях. Какой точечный удар. Гарри впечатлён. — И это я после этого детектив-открывашка? — фыркнул он. Ким в ответ дёрнул уголком губы и чуть сощурился. Он умел это делать — улыбаться одними глазами. Улыбаться одному только Гарри, чтобы никто в помещении не заподозрил, что у него есть эмоции. — Да, это то, что с тобой происходит, когда завязываешь с… — с чем? С килолитрами бухла? Со скоростями? С травой? С попытками самоубийства? С сексом с человеком на десяток лет младше? С кокаином? С никотином? С «превращением своего ебучего тела в сток токсичных отходов»? — Да со всем на свете, — сдался Гарри. — Это уже почти не смешно, — но всё равно нервно рассмеялся. И — вот. Непроницаемое лицо лейтенанта-ефрейтора Кима Кицураги стало немного прозрачнее, как вода, в которой оседает взвесь песка и ила, глаза его чуть округлились, а рот приоткрылся. Гарри почти стыдно за то, как Киму жаль и как Киму не все равно. — Это никогда не было смешно, Гарри. Возвращаясь домой, Гарри плотнее закутался в форменный плащ. Погода испортилась, но чувствовал он себя неплохо. Лучше, чем ночью перед дежурством. Ким не собирался звать его мудаком, слабаком или предателем. Он даже не звал его Диком Малленом, как делали все остальные. Кроме него и Жана. Как правило, Жана. Жана, который не оборонялся и не закипал от злобы. Хорошее утро. Гарри думал о Кол-До-Ма-Ма-Даква (как бы это ощущалось, если бы было возможно улавливать такие частоты? А можно собрать что-то такое, чтобы правда его послушать?) и не думал, по каким причинам и с кем это на десять лет младше он спал. Это все в прошлой жизни. Теперь у него есть Ким и криптозоология. В этом было почти больно признаваться, но обеспокоенный взгляд будущего напарника заставлял Гарри чувствовать, будто его грудная клетка, смолотая в белые осколки, наконец срастается. Они сидели в засаде в мотокарете Жана. Разумеется, это мотокарета РГМ, откуда у Жана деньги на личный транспорт, но в последнее время (судя по захламленному бардачку, довольно длительное) ей распоряжался именно он. — С кем ты будешь работать, когда Кима всё-таки сюда отпустят? — А ты думаешь его там силком держат? — Жан не отрывал глаз от бинокля. — Бюрократия. Ты знаешь. В ответ он невесело хмыкнул. — Хуй знает. С кем поставят. — С Мино? Жан всё-таки прекратил пялиться в окуляры, но от окна глаз не отвёл. Зато — нахмурился. — Схуя? — звучало скорее растерянно, чем возмущенно или как-то ещё. — Ей полагается повышение и постоянный напарник, — Викмар собрался опять скучающе посмотреть в бинокль, но повернулся к Гарри после следующего предложения, — и вы с ней отличная команда. — Ты думаешь? — теперь он смотрел прямо в лицо Гарри. Будто они могли вот так просто обсуждать что-то, кроме работы. Конечно, формально, это тоже часть работы, но совместная трудовая деятельность больше была про межличностные отношения. — Мне кажется. По крайней мере, вы двое здорово справились с моей амнезией. — Мы не справлялись, — и без того неровный и хрупкий, как осенний речной лёд, голос сломался на какое-то мгновение, пока Жан опускал руки меж колен и глаза не то к биноклю, не то к стёсанным костяшкам пальцев. — Я просто бросил тебя. В ёбаном Мартинезе, в заблёванной рубашке, совсем одного. О. О. Это что, это что стыд? Нет, конечно не стыд, перед кем ему стыдиться? Это совесть. Нет ничего более отвратительного, чем разъярённая совесть. Гарри тоже за многие вещи было совестно. Он представил, как это чувство, будто тлеют лёгкие и кости, будто яд пропитывает желудок, как рисовую бумагу, пожирает вонючей пастью Жана так же, как его самого. Гарри хотелось сказать, что ему жаль. Но работа немного привела его в чувство, как всегда. — Ты всё равно приглядывал за мной. — Прайс бы нам не простил, если бы ты там убился. Кто-то должен был проследить, что ты там не повесишься и пулю не словишь. Я бы себе не простил, он имел в виду. Он продолжал доказывать себе, что безопасность Гарри не его зона ответственности, но пока получалось неважно. В поиске пуль телом Жан как раз проебался. Пулю Гарри словить умудрился. Но он ни о чем не жалел, лучше он, чем… — Ким, — сказал Гарри, усерднее вглядываясь в тускло освещённый двор. — Там был Ким. — Твой новый напарник, который «клёвее», да, ага, я помню, — Жан поджёг сигарету. — Ну, мы не думали, что он будет с тобой нянчиться, да и кто знает, на сколько его хватит. — Что значит…. — То и значит, — Жан свесил руку с сигаретой в окно и снова в упор посмотрел на Гарри. Только сейчас это не был открытый, почти растерянный взгляд, как когда они говорили про Мино. Это открытое проявление агрессии, не хватало только зарычать. — Я вожусь с тобой шесть лет, и это ебаный мировой рекорд. Ни сучка Ингерлунд, ни Птолемей Прайс, никто не достигал такого результата, и Ким Кицураги не достигнет тоже. Потому что мне, видать, суждено иметь дело с уродами вроде тебя, — он ткнул сигаретой в сторону Гарри, пока тот разглядывал его глаза. Полупрозрачные, скорее серые, чем голубые, почти светящиеся в контрасте с чёрным кругами вокруг, в которых после гнева, резко потухшего, как брошенная в воду спичка, не осталось ничего. Серость. Жан отпустил голову и ещё раз затянулся. Плечи его поникли, а сам он будто ужался в несколько раз. Гарри чувствовал, что сам сейчас сожмётся в сингулярность. Он так упорно смотрел на уголёк меж пальцев Жана, что почти пропустил сигнал сознания к активным действиям. Они вообще-то на работе. — Готовься пробежаться, — Гарри открыл дверь. — О нет, твои забеги… После этого случая, Гарри больше не звонил Жану. И Киму тоже не звонил. И вообще старался ни с кем не общаться, работать — и сразу спать. А через несколько дней вообще не явился в участок, разбираясь в том деле, которое вчера взял домой. И на следующий день. А послезавтра дело кончилось и Гарри не оставалось ничего, кроме как слушать голоса в своей голове. И к чему вообще вставать с кресла? Зачем выходить из комнаты? У него дома куча запрещенки или рецептурных препаратов. Почему нет, Гарри? Для кого ты стараешься, Гарри? Для Кима? Ему нет до тебя дела. Для Жана? Он тебя ненавидит. Для себя? Ты себя ненавидишь тоже. Для города? Город разберётся без тебя. Просто Жан был прав. Жан нечасто бывал прав, но он знал Гарри дольше и лучше самого Гарри, у которого не было ни оснований, ни смутных предчувствий ему не верить. Наоборот, Жан звучал так, будто верил в свои слова больше, чем в правоту Долорес Деи. Неудивительно: правда Долорес Деи была в любви, а офицер Викмар будто вообще не испытывал ничего, кроме гнева и страха. Гнев, страх и сигаретный дым прорезали его пустые лёгкие, как дальнобойщики прорезают Серость. — Гарри? Гарри сначала подумал «что?», но когда ему никто не ответил, понял, что голос раздавался извне. И стук раздавался извне. Буквально. Это стук в дверь. — Гарри! — а это голос Кима, наполненный какой-то несдержанной эмоцией. Довольно странно само по себе — Ким и эмоции, но эту ещё и невозможно интерпретировать. — Гарри, я буду вынужден выбить дверь. Нет, он не будет. Но ему не хватило бы терпения этого не сделать. — Не надо, — пробухтел Гарри, опираясь головой о косяк. Как только Гарри показал лицо, Ким взял себя руки — спрятал блеск глаз за тяжёлыми портовыми воротами и расслабил мышцы лица так, что едва ли у многих спящих оно менее напряжённое. Но тон ему контролировать, видимо, сложнее. — Гарри, — тупо повторил он. Не очень на него похоже. — Я всё ещё не до конца уверен, что меня так зовут, — Гарри прислонился к косяку всем телом. — Ты, — Ким чуть прищурился, забегал глазами по лицу Гарри, пытаясь там что-то отыскать. Гарри знал, что именно. Зрачки-точки. Зрачки размером с луну. Подергивающийся глаз. Остатки рвоты или вина в уголках губ. Но нашёл он только круги вокруг покрасневших от слёз глаз, небритый подбородок и немытые волосы, спадающие на лоб. Лицо самого Кима вновь приобрело то выражение, что за завтраком на прошлой неделе, что ещё несколько раз до этого, когда Гарри готов был воровать наркотики и слизывать водку с барной стойки — глаза чуть распахнулись, а рот приоткрылся. — Я решил… — он держал голос, но не мог подобрать слов, нервно облизывал губы и часто моргал. Куртка на его острых плечах поднялась и резко опустилась, следуя дыханию. Гарри знал, что Ким решил. Ким решил, у Гарри рецидив. Что Гарри лежал захлебывался рвотой или пихнул табельный ствол себе в пасть и плакал, потому что умирать страшно, но иногда нужно. А оно эвоно как. К кимовой чести, не факт, что приди от следующим утром, не обнаружил бы тут труп. Передоз он такой. — Ты не мог бы пригласить меня войти, пожалуйста? — Ким нервничал, но он всё ещё профессионал с невероятной выдержкой. «Не мог бы», «пожалуйста». — Я… — не хотелось пускать Кима, честно говоря. И вот почему. — Тут так и было, когда Жан привёл меня сюда после Мартинеза. Я это не за неделю устроил. — И ты уже месяц тут спишь? — Ким обвёл взглядом сначала кровать, на которой из-под белья торчит грязный продавившийся матрас, потом диван с пятнами неясного происхождения, потом стол с отломанным куском столешницы, а за ним гору посуды в раковине и на столе, в которой наверняка уже кто-то жил. Все оно освещалось тусклым искусственным светом от вывесок и чужих окон из щели меж штор, которые никак не закрывались до конца. Ким сложил руки на груди, поднял ботинок и посмотрел на подошву, видимо, пытаясь понять, почему обувь липнет к полу. Но в этом месте всё липкое. — Ну, я этого не помню, но, кажется, я спал тут последние несколько лет, — Гарри тоже поглядел на свою разруху и вернулся к глазам Кима, которые теперь смотрели в упор на него. Ким потянулся к Гарри, и тому показалось на какое-то мгновение, что он его ударит, но Ким лишь прижался ладонью к скуле Гарри. — Здесь нельзя жить, — говорил Ким, а Гарри прижимался теснее к чужой руке. — Ну я как-то справлялся, — он склонил голову и отвёл глаза. — Здесь нельзя жить, — Ким слегка сменил положение кисти, заставляя Гарри снова посмотреть на себя. И прежде, чем Гарри успел набрать воздуха и решимости для ответа, случилось кое-что. — Лейтенант Кицураги? — это ещё что? Ким дёрнулся — помыслить только, Ким и дёрганные движения! — и привычным жестом убрал руки за спину. — Лейтенант, вас долго не было… — Жан эмоции скрывал намного хуже. Его лицо часто казалось безразличным, потому что он правда ничего не чувствовал. И сейчас в водянистых глазах читалась встревоженность. Он вошёл в незапертую дверь с пушкой, которую держал так, будто вламывался в логово особо опасного преступника, а не старого алкоголика, с которым работал и дружил много лет. Жан посмотрел сначала на Кима, потом на Гарри, и вот, снова этот трюк — нахмуриться сильнее, когда, казалось бы, уже некуда. — Ты, — он приоткрыл рот, набрать воздуха и что-то сказать, но в итоге только сжал зубы и судорожно выдохнул. Взял пистолет одной рукой, прошёл к телефону — да, к отключенному телефону, потому что Гарри чувствовал себя жалко и не хотел ни с кем разговаривать. — Это что? — Жан поднял провод, отключенный от сети. Ответа ему, в прочем, не требовалось. Он ещё раз вздохнул, широкими шагами пересёк комнату и ударил Гарри по лицу тыльной стороной ладони. Крепко так, с нижнего замаху. Той рукой, в которой держал оружие. Ауч. — Ауч, — поделился Гарри впечатлениями. — Я думал ты тут дурамин, как конфеты жрешь и водкой запиваешь! — Жан тоже не собирался молчать. Хотя и имел в виду он немного другое. «Я боялся ты умер» — он имел в виду. «Лучше б ты правда сдох, чтобы мне больше никогда не пришлось бояться» — он имел в виду. Жан сместил указательный палец со спускового крючка на ствол и неожиданно выстрелить точно не мог, но ощущение, что он тычет в Гарри дулом, от этого никуда не девалось. — А ты просто конченный мудак! Это ж у тебя амнезия, какого хуя я забываю такие простые вещи? — Зачем? — вмешался Ким. В голосе звенела сталь, как огромная машина, скрипящая шестерёнками. Но обращался он не к Гарри, который уже решил для себя, что сегодня он звезда этой сомнительной вечеринки, а к Жану. — Он заслужил, — Жан продолжал выжигать глазами в Гарри дыру, как на рубашке окурком. — Многие из нас заслужили, — Кима явно смущали эти эмоционально-смысловые аттракционы, но он честно пытался не дать выбить себя из колеи. — Я спросил «зачем», а не «почему». — В профилактических целях, — он всё-таки перевел взгляд на Кима, но грудь Гарри через тонкую старую футболку с идиотским принтом всё ещё холодил пистолет. — И как, работает профилактика? — если бы это говорил Жан, слова бы полыхали гневом. Но из уст Кима они звучали просто строго. Для Жана это все равно удар под дых. — Да будет вам, офицер Кицураги! — Жан всплеснул руками. Ну хоть Гарри с мушки снял. — Неужели вам самому не хочется? — Хочется, офицер Викмар, — Ким чуть изогнул бровь. О нет, только не бровь. У Жана нет шансов. — Но у некоторых из нас есть представления о профессионализме. — О! О, это не самое непрофессиональное, что я с ним делал. Вау. Вау. Это ещё что такое? Ким точно понял: по собранному лицу будто пробежала трещина. Гарри показалось, что эти двое смотрели друг на друга вечность. Но вечность быстро кончилась. — Дюбуа, очевидно, не в состоянии выйти на работу, но я должен заступить на дежурство, — собрался с мыслями Жан. — Вообще-то, — попытался отстоять право голоса Гарри. — Закрой пасть, псих ебаный, — таким тоном «псих ебаный» звучало почти как ласковое прозвище. Видимо, Ким это оценил и не стал реагировать. — Лейтенант Кицураги, вас подвезти? — Да, пожалуйста. Не подождёте меня пару минут в мотокарете, офицер? — Конечно. Буду вас ждать, — и удалился как ни в чем ни бывало. Ким какое-то время послушал шаги по лестнице и хлопок двери, а потом сделал несколько шагов по направлению к Гарри. — Если ты неважно себя чувствуешь, стоит взять больничный или отпуск, — говорил вкрадчиво, будто с маленьким ребенком. — Я в порядке. — Я имею в виду не только аддикции. Жан берёт отпуска, когда ему становится совсем плохо. — Откуда ты знаешь? — даже Гарри этого не знал. Гарри в целом помнил себя с месяц, но обидно всё равно. — Мы немного пообщались, пока добирались сюда. Нам обоим это было нужно. Он… неплохой человек. Мне так показалось. И ты много для него значишь. — Ага, головную боль например, — Гарри снова поступил взор. Ким нахмурился. — Ты и про меня так думаешь? — Причём тут ты? — хорошая ложь. Ким, кажется, ничего не заподозрил. Хотя вообще-то Гарри хотел сказать «Да. Я для всех вокруг головная боль». Ким вздохнул и, следя за собственными руками, пока Гарри вглядывался в лицо, разгладил складки у него на груди, провел руками от шеи до суставов и от них середины плеч, очертил большими пальцами бицепсы и остановился, поднял глаза. — Офицер Викмар сегодня дежурит. Значит, завтра у тебя выходной. В пятьдесят седьмом хотят выжать из меня все, что могут, перед переводом, но я попробую взять отгул. И мы тут приберёмся. Тебе нужно где-то жить. По-человечески. Гарри не понимал, чем это заслужил. Жан был прав, и удар по лицу он честно заработал. Но чтобы такой человек, как Ким, брал отгул и помогал ему убираться? Почему? Ким на прощание заправил Гарри прядь волос за ухо и улыбнулся. Жан бросил окурок в сырую апрельскую темноту за окном мотокареты. На балконах домов были растянуты бельевые веревки, а на них простыни, рубашки, лифчики. Глупые рабочие женщины: разве в той густой мутной воде, в которую был помещен город, могло что-то просохнуть? Жан напрягал жабры, но кислорода всё одно решительно не хватало. Кицураги затянулся ещё пару раз и выкинул бычок тоже. Жан поджёг ещё одну, и только после этого они тронулись. — Извините меня за это… за этот эксцесс, — Жан схватился за руль обеими руками, выезжая из двора. Ему правда было стыдно. В чём Гарри был прав, так это в том, что Ким ужасно крутой. Срываться перед крутыми людьми особенно унизительно. — Всё в порядке, — кивнул Кицураги. — Хотя вам и правда не стоило говорить того, что Вы сказали, — он отвернулся к окну. — Я- — Вам чрезвычайно повезло, — отрезал лейтенант, — что там оказался я. А не кто-то чрезмерно принципиальный или чрезмерно ушлый. — Мне казалось, вы принципиальный, — нахмурился Жан. — Вам, — Кицураги вздохнул поглубже. — Вам не казалось. Кодексы пишутся людьми, которые умнее нас с вами, на основе прецедентов. Но у меня на плечах голова, а не устав РГМ. В отличие от некоторых. — Я понимаю, — Жан правда понимал. Кицураги хотел сказать «думай, прежде чем разевать пасть». Жану не впервой общаться с людьми вроде него: старше по возрасту, по званию, по ментальному здоровью. — Хорошо, если так, — Кицураги снова поглядел в окно. Они вообще-то поговорили обо всем отвлечённом, пока ехали сюда. Пока Жан чувствовал, как не слушаются руки, как мир ужимается до стука в висках, как о черепную коробку изнутри вместе с пульсом бьётся ты проиграл, проиграл, ты же знал, так и будет, так и стало, это труп единственного человека, которому до тебя есть дело, и этот труп на твоей совести. Тогда лейтенант сделал штуку, из-за которой можно было бы и подраться с Дюбуа за право ебаться с Кимом Кицураги. Он заговорил о тачках. Жану, тащемта, не очень-то и нравились тачки. Но намного меньше ему нравилось думать о Гарри, захлебывающемся рвотой. О Гарри, с третьего раза попадающего грязной иглой в вену. О Гарри, с огромной кровавой воронкой в затылке. О Гарри. И Кицураги не стал об этом говорить. Он мог бы и просто помолчать, но тишина создавала в машине глубокий вакуум, от которого под разницей давлений грозила лопнуть голова. Поэтому он просто говорил о мотокаретах. Спрашивал, что офицеру Викмару нравится в вождении, а что нет. Во сколько получил права. Много ли у сорок первого карет. А почему, что думает по этому поводу офицер Викмар. Как часто офицер Викмар водит. Как часто берёт отпуска. Как часто больничные. Жан чувствовал себя тяжело раненным. В том смысле, что у истекающих кровью обычно спрашивают всякую ерунду. Однажды ему неплохо подстрелили бок — чуть задело печень, досадно, но не смертельно, хотя все равно просто пиздецки больно, и крови Жан потерял нормально — и Гарри с ним разговаривал по пути в травму. Он уже не помнил, кого прислали в подкрепление, но, должно быть, Торса и Маклейна, потому что молчание на водительском показалось ему шокирующим. Гарри держал Жана за руку, а Жан держал дырку у себя в теле и пыхтел у напарника на плече. «Что любит готовить твоя мама?» — негромко говорил Гарри. «Луковый суп» — хмурился Жан. «А что там за история была про луковый суп?» — Гарри уже слышал эту историю, но тогда это не имело никакого значения. Да и у Жана не было ресурса вспоминать, что он Дюбуа рассказывал, а что нет. «Мне было лет семнадцать. И у нас в группе был… был какой-то нац. Мы с парнями жрали ебучую столовскую кашу и говорили про… про что мы, блять, говорили… про то, как было бы круто поесть домашней еды. Ребята хвастались пастой и… и ещё какой-то хуйнёй. Ну и он что-то вякнул про то, что ни один ревашолец не станет готовить луковый — агрх, блять! — луковый суп. А я пиздец люблю этот луковый суп, Гарри. Клянусь тебе. Ну и я короче нос ему разбил. Отстоял честь лукового супа. А он мне два зуба нахуй выбил. Тот парень. Не луковый суп». Гарри смеялся и сильнее стискивал его руку. Но сейчас, когда они оба (Кицураги и Викмар, не тот парень и луковый суп) знали, что Гарри в порядке, пускай и, как всегда, в случайном, эта тема висела в воздухе зарядом в кулон. Жану рассказывали, что один кулон это просто дохуя. Теперь он это чувствовал. Да и, на самом деле, с Кицураги хотелось поговорить хотя бы чуть-чуть. Присутствие Кима будило в Жане те вещи, которые нравились ему самому. Профессионализм, самообладание, внимание. Милосердие. Жан хотел бы стать кем-то, похожим на Кицураги, «когда вырастет». Кицураги, может, не был такой легендой, как Гарри Дюбуа, коп-открывашка и просто известный псих. Но Гарри был гением и вот как за это расплачивался. И вот как за это расплачивались его близкие. Жан для себя такого не хотел. — Так, когда Вас переводят к нам? — На следующей неделе. — О. Вам пора учиться джемрокской охоте. — О нет, — Кицураги хмыкнул. — Я видел джемрокскую охоту в исполнении лейтенанта Дюбуа и решил, что это немного… — Не Ваш стиль? — Не мой стиль, — он качнул головой. — А вы, насколько я знаю, овладели этим искусством в высшей мере? — Ну, не в той, что Дюбуа, — Жан фыркнул. — Но мне охота понятнее всего. Я всю жизнь проработал в Джемроке. Даже не знаю, как тут иначе. — У Вас ещё будет возможность посмотреть, как мы с Гарри работаем, — Жан ненадолго оторвался от дороги, посмотреть Кицураги в лицо, как собаки наклоняют голову, чтобы получше разглядеть выражение человеческих глаз, когда не слышат эмоций в голосе. Этот резкий переход к «Гарри». «Мы работаем», в конце концов. Жан испытал то же неприятное ощущение, что и когда Кицураги вмешался в их с Гарри разборки. И успокоил их обоих. Как висельник, ещё не сломавший шею, но уже чувствующий, как опора уходит из-под ног. — Мы ведём дело очень по-разному, и я нахожу это в высшей степени эффективным. — Ха! У Вас шесть лет, чтобы побить наш с ним рекорд. — Принимаю пари, — голос Кицураги стал чуть ниже, выдавая веселье. — Хотя и надеюсь, что у нас будет больше времени. Вот и всё. Кицураги правда хотел работать с Гарри. Кицураги правда хорошо сработался с Гарри. И Жан кое-что понял. Лейтенант говорил с ним, как с подстреленным, когда они ехали справляться о делах их ебанутого, потому что ему самому было легче. Потому что Кицураги верил в Гарри. Кицураги верил в Гарри, а Жан — нет. Жан ехал вынимать труп из петли, а Ким, в худшем случае, отбирать бутылку. Жан просто заебался. Жан обижался на Кима, потому что чувствовал, будто шесть лет играл в рулетку а его джекпот сорвал лакер. Ким Кицураги. Везунчик. А может, у Кима Кицураги было больше выдержки. Больше сил, больше зубов, волос, часов в сутках и нервных клеток. Может, Ким Кицураги был бы лучшим напарником и другом, чем Жан. Они никогда этого не узнают да и хуй с ним. В конце концов, в самом начале Жан ставил четверть реала - две сигареты поштучно в киоске около участка, себе и Гарри. Вот и всё. В этом не виновата ни депрессия Жана, ни алкоголизм Гарри. Они правда просто не подходили друг другу. Жан поджал губы. Вот бы ещё одну. Кицураги скосил на него глаза. Он, очевидно, бросал, и лучше Жана знал, что это такое. — Гарри, — Кицураги тоже облизал губы. Жан знал, что он думал. Что это не его дело. Выбирал слова для того редкого случая, когда лезет, куда не просили. И Жан никогда в жизни даже себе бы не признался, что ему нужно это вмешательство. — Гарри был рад, что ты приехал. Это кое-что прояснит для него в будущем. — Это он тебе сказал? — У меня тоже был такой… друг. С которым не получалось. И у меня тогда не хватило мозгов понять, что даже если у нас, — вздох, — даже если у нас не получается, это не значит, что мы друг другу не нужны. Но ты умнее меня. Жан хотел бы иметь такого друга, как лейтенант-ефрейтор Ким Кицураги. Взрослого, рассудительного и мудрого. Но пока у него был Гарри Дюбуа. Они ещё посидели в тишине. И тишину — вдруг! — не заполнила ни горькая морская вода, сквозь толщу которого светили жёлтые провалы окон, ни Серость. На первом этаже кого-то трахали. Где-то играла ебучая электронная музыка. Рядом спокойно дышал Ким. — Берегите себя, офицер Викмар. — Спокойной ночи, лейтенант Кицураги. Ким всё-таки взял отгул. Но это не значило, что он не поднимет Гарри в девять утра. — Это, — он прикрыл за собой дверь и пихнул в руку Гарри пакет, — для ненужных вещей. Старые рубашки, женское белье, безделушки. Это, — ещё один, — для веществ. Алкоголь, наркотики, лекарства. — Лекарства? — Мы не знаем, что у тебя в пачке из-под жаропонижающего. А это для мусора. Битая посуда, макулатура, пачки из-под еды, остатки еды. И вот это держи, — и протянул ему фиолетовые резиновые перчатки. У самого Кима был только один пакет и тоже — пара перчаток. Зато у него была пачка тряпок, пачка губок, пачка влажных салфеток, пачка сухих салфеток и полный ассортимент магазина бытовой химии — целый ворох пластиковых бутылок с распылителями и дозаторами. — Спасибо, — Гарри поглядел на мешки у себя в руках. На свои руки. — Угостишь меня ужином, — Ким хлопнул его по плечу. Время чуть перевалило за полдень, когда Ким заглянул обеспокоенному Гарри за плечо. — Это ствол, — констатировал Гарри. — Я вижу, — соглашался Ким. — У тебя же есть табельное. Зачем тебе ещё один пистолет? — Понятия не имею. — Он зарегистрирован? — Понятия не имею. — То есть это у тебя нелегально? — Понятия не имею. — Позвоним офицеру Викмару? — Понятия не имею. — Так, — отрезал Ким. — Я предлагаю вот что. Сейчас Ваш напарник, скорее всего, спит, — он так делал. Ким, в смысле. Переходил на «Вы», когда они начинали говорить о делах. Скорее всего, случайно, но всё равно было забавно. — Поэтому лучше спросить его об этом завтра. По возможности, когда останетесь наедине. — Хорошо, Ким, — вздохнул Гарри. Ему, честно говоря, не очень хотелось говорить об этом с Жаном. Это наверняка снова всколыхнёт в нем воспоминания об их тяжёлом совместном прошлом. О том, каким отвратительным другом был Гарри. Ещё через какое-то время Гарри выполз из ванной с пакетом… ну, чего-то. Чего-то частично знакомого. Ким шоркал диван щёткой с густым жёстким ворсом, и пена на ткани была серовато-коричневой, а плечом он удерживал телефонную трубку. — Давайте… — он выгнулся, чтобы посмотреть на свои наручные часы, которые перед уборкой снял и положил на тумбу. — В пять? Можно на пять, да? Да, спасибо. Будем ждать. До свидания, — Ким поднял глаза на Гарри, который уже какое-то время за ним наблюдал. — У тебя тут насекомые. Муравьи, тараканы, мухоловки. Без профессионалов мы не справимся. — О. Ну. Спасибо. Сам бы я не додумался, — Гарри махнул рукой, в которой держал пакет. — Честно. — Я почему-то так и подумал, — интонация была серьезной, но его тёмные, как ледяная морская вода, глаза улыбались. Это разбивало Гарри сердце. В хорошем смысле. Каждый раз, когда Ким отпускал дурацкую шутку, дёргал уголками губ, чуть щурился, улыбаясь глазами, когда рассказывал какую-то маленькую правду про себя, которая была к слову, когда его глаза немного шире распахивались, выдавая обеспокоенность, или кончики ушей краснели, когда Гарри пытался сказать что-то приятное. Каждый раз Гарри казалось, что что-то внутри, плохо сросшееся, снова ломается и встаёт правильно. Да, вот это чувство и вот это слово. Правильно. Ким сидел на полу около тумбы и что-то листал. Очевидно, он протирал полки и пролистывал содержимое, принимая решение, выбросить бумажку или оставить. Но эта находка его увлекла. — Эй? — Гарри прислонился плечом к косяку, ещё влажному после того, как он тёр его тряпкой, и сложил руки на груди. Ким поднял голову, захлопнул тетрадку и поднял ее на уровень своей головы, будто Гарри могло быть плохо ее видно. — Ты пишешь стихи, ты знаешь? — Ну типа? Помнишь Томми? Шофёра. — Так? — Ким чуть нахмурился, напрягая память. — Ну, я сочинил кое-что, пока мы разговаривали. Ему понравилось. Он сказал «настоящая поэзия». — Это так интересно, — тон Кима как всегда ровный и прохладный, но искренний. — Что «это»? — Гарри перенёс вес на обе ноги. — Твои творческие начинания. Стихи. Рисунки на стенах, — уголки его целовабельных губ непроизвольно дёрнулись, — твои попытки в литературную критику. — О боже, ты про ту ужасную коммунистическую статью? — Про нее. — Позорят коммунизм, бездарности. Ким не выдержал и рассмеялся. Гарри улыбнулся тоже. Ким махнул тетрадью, собираясь вернуть её на полку, но из неё что-то выпало. Снимок. Гарри наклонился поднять. В пятнах краски можно было разглядеть Жана и самого Гарри. Жан перекинул руку напарнику через плечо и лицо у него красное-красное, как бутылка Командора у него в той же руке, что лежала на Гарри. Нос Гарри был где-то у Жана в волосах, но всё равно на щеке Гарри, на которой ещё не было усов, видать уголок широкой улыбки. На оборотной стороне карточки написано чёрным размашистым «С ефрейтором. Жан». Гарри готов поклясться, что приблизил открытку к лицу, чтобы разобрать жанов почерк. Но запах сигарет, слишком крепких для Гарри, и чего-то древесного все равно ударил в нос. — Гарри? — голос Кима вернул его к реальности. В реальности Гарри нюхал картонку, которая, наверное, уже ничем, на самом деле, кроме пыли не пахла, какое-то время. Какое-то продолжительное время. — Ты как? Гарри ещё посмотрел на кляксистое «Жан». — В порядке, — и бросил снимок в чёрный пластиковый мешок. Они вымыли полы (Ким поглядел-поглядел и просто плеснул мыльной водой, вручил Гарри швабру), ещё раз протёрли стены, совместными усилиями выволокли на помойку матрас. Ким едва заметно морщился, спихивая в мешок все постельное бельё, что было дома. Гарри чуть не плакал, умоляя друга не выкидывать старый плед с кресла, но тот был непреклонен. Дождались приезда жутких чуваков в респираторах, сходили за новым матрасом, подушками и «одеждой» для них, как это назвал Гарри. Было принято решение починить стол своими силами или покупать его со следующей зарплаты — Гарри все ещё надо было на что-то есть. Ким какое-то время постоял у пледов и взял зелёный. «На новоселье» — спокойно пояснил он, запихивая приобретение в пакет к постельному белью. И если, когда Ким выбрасывал старый плед, Гарри был готов заплакать где-то на восемьдесят процентов, то теперь до неконтролируемых рыданий оставались десятые доли процента. Новая жизнь. Новая память. Новые привычки. Новые люди. Новые одеяла. На новоселье. Они сидели на ступеньках дома, в котором жил Гарри, и ели кебаб. На улице стемнело. Несмотря на ясные весенние дни, ночью было всё ещё холодно, и Ким надел куртку. Из распахнутых окон квартиры Гарри на втором этаже в погружающуюся в сумрак улицу лился теплый электрический свет и стремительно слабеющий запах химикатов. Гарри мазнул губами Киму по щеке. Ким улыбнулся и прикоснулся рукой к месту поцелуя. На пальцах остался красный след. — У тебя все усы в соусе, — улыбался голосом Ким. Гарри вытер сначала скулу друга, потом усы, потом снова поцеловал его. Ким хихикнул. Хихикнул. Лейтенант-ефрейтор Ким Кицураги. <I>Хихикнул.</i> Гарри показалось, что его внутренности стали похожи на желе. — Если ты скажешь что-то про среднюю школу, я застрелюсь. — Не шути так, — то, как быстро тон Кима сменялся с игривого на угрожающий, иногда просто убивало Гарри. — Жан так делает. — Угрожает самоубийством? — Ким выглядел по-настоящему шокированным. Ну, насколько он вообще может как-то выглядеть. — Не-ет. Нет! Шутит про среднюю школу. — В каком-то смысле он прав. Это малопрофессионально. — Значит… — Офицер. Дайте закончить. — Слушаю, — у Гарри не было никаких шансов против этого «офицер». — Хотя в нашем случае неэтичного мало. Меньше, чем в вещах, связывавших вас с офицером Викмаром. — В каких вещах? — Гарри искренне не понимал. О чем это он? — Ну, вы… — он прикрыл глаза и вздохнул. — Ты знаешь. Он младше тебя по званию, твой напарник и младше тебя на десяток лет. Нравится нам это или нет, но ты не мог не иметь над ним какую-то власть. Он мог чувствовать давление с твоей стороны. — Он говорил, мы были лучшими друзьями. Не думаю, что стал бы давить на лучшего друга. О, Гарри, поверь, ты делал много отвратительной хуйни. Ты превратил остатки психики Жана в фарш. Ким сощурился. Ким положил руку Гарри на скулу, наклонился и поцеловал. Ну вот опять. От криво сросшихся рёбер остаётся труха, которая собирается во что-то новое, красивое, правильное. Гарри потянулся продлить поцелуй, но напарник поднялся и выкинул упаковку от кебаба в мусорное ведро около крыльца. — Справишься с, — он не улыбался, в отличие от своего голоса, — одеждой для подушки? — Ага, — буркнул Гарри, проводя костяшками пальцев по губам, но тут же опомнился. — Смейся-смейся! А подушка тоже заслуживает прав на нормальную одежду. — Подушки теперь часть рабочего класса? — ты погляди на него, он почти смеётся! — По крайней мере моя подушка постоянно работает… эм… моей подушкой. Я хочу, чтобы у нее были комфортные условия труда. — Поговори с Жаном. Спокойной ночи, детектив. — Спокойной ночи, Ким. А на следующей неделе Кима окончательно перевели в сорок первый. Торсон и Маклейн дежурили ночью перед его переездом в участок, и Честер не то от нечего делать спокойной весенней ночью думал о том, как приветствовать нового коллегу, не то от той же скуки решил импровизировать. Дневная смена уже была на месте, но ночная, формально, ещё не кончилась. Маклейн ловким движением запрыгнул на стул. — Встречайте! — он держал воображаемый микрофон, да так качественно, что Гарри почти его увидел. — Легендарный укротитель алкашей, — он присел и накрыл голову рукой, только чтобы снова встать, — новый гетеросексуальный парень нашего Дика Маллена (прости-прощай, Вик), — раскачивался на стуле так, что неясно, как сразу не упал, — и просто звезда пинбола теперь работает в квартале Джемрок! Камрад Кимболл, вам слово, — Честер протянул Киму микрофон. Воображаемый. Гарри старался об этом не забывать. — Офицер Маклейн, — Честеру пиздец. Этот не надо тут мне «добро пожаловать в Ревашоль» тон. — Я старше Вас на пятнадцать лет, выше по званию в два раза и напарник Вашего непосредственного начальника. Попрошу чуть больше субординации и самоконтроля. Своим театральным хобби можете заниматься в свободное время. Спасибо. И — о чудо. Честер Маклейн поморгал пару секунд, сел на место и занялся — невозможно — бумажной работой. Жюдит помахала Киму узкой ладошкой. Жан качнул головой. Гарри, кстати, оказался прав: Мино получила помощника детектива и теперь официально работала в паре с Жаном. Они, казалось, правда друг другу нравились. По крайней мере, Жан кидался на каждого, кто пытался обидеть Жюдит, а Жюдит клала руку на плечо Жану, и тот остывал. — Утро, детектив, — Ким сел за соседним столом. Что сегодня? — Да мясо. Чуваку пальцы тяпкой отхуякало, прикинь? Следующим днём Гарри по пути за кофе стал свидетелем собственной ревности. И он понятия не имел, в чём дело. Жан стоял посреди комнаты с раскрытым делом в руках и тыкал на что-то в нём пальцем, пока Ким глядел на это что-то из-за жанова плеча. Ким покивал и что-то негромко произнёс. Жан нахмурился и провернулся заглянуть ему в лицо. Лейтенант взмахнул рукой и, видимо, пояснил свою мысль. Лицо Жана разгладилось, но он снова нахмурился, когда Ким добавил реплику, кажется, в пару слов. Ким пихнул его плечом, и Жан вздохнул, закрыл дело, наверное, поблагодарил. После работы Жан вышел покурить за здание. — Вы подружились с Кимом? — Ёбаный-, — Жан аж подпрыгнул. — Блять, Гарри! Аргх, сделаешь так ещё раз, пристрелю. — Как «так»? — Ты ко мне подкрался! Как сраный маньяк! — О. Извини. — Да забей, бля. Не большее, за что тебе следовало бы извиниться. И не парься, не буду я ебать твоего парня. — Да он не- — Проехали. Помолчали. Жан докурил и поджёг ещё одну. — У меня есть пистолет, — вдруг вспомнил Гарри. — Ага. У меня тоже. — Я имею в виду… — А. Ну ты и вспомнил, конечно. — Откуда он у меня? — Да разожми очко, дебил. Это я тебе его подогнал. У меня даже где-то дома валяется лицензия на него. — Ого. Зачем ты покупал мне пушку? Жан глубоко затянулся. Это молчание было тяжелее предыдущего. — Мы разосрались тогда. Это с год назад было или типа того. Может, чуть больше. Ты сказал, что я так заёб тебе мозги, что гуманнее будет, если я тебе их вынесу. Ну и я думал, раз ты хочешь вышибить себе мозги, кто я, блять, такой, чтобы тебя останавливать? — Мне жаль, — Гарри сел и прислонился спиной к стене. — Извини. — Да завали уже, заебёшь. — Нет, правда. Друг я был полный отстой. И гетеросексуальный парень тоже. Жан упал рядом. Они почти касались ботинками друг друга. — Сам допёр или Кицураги подсказал? — Электрохимия. — Что? — Что? — Проехали, — смеялся Жан. Внутри что-то сжалось в маленькую-маленькую точку, лёгкое касание синей шариковой ручки в синем блокноте Кима Кицураги. Жан смеялся. — Я рад, что ты… что тебе больше не придётся со мной возиться, — Гарри лениво пинал камушек мыском туфли. — Ты, — Жан гневно набрал воздуха полные лёгкие, но в итоге просто откинулся головой на стену здания, когда-то бывшего фабрикой, и выдохнул. Всё когда-то чем-то было. Живое было неживым. Мир был целым. Участок был фабрикой. Жан был в порядке. Он хмыкнул. — Я спрашивал у Кицураги кое-что по поводу дела. Он дал довольно полезный комментарий и добавил, чтобы я ещё спросил у тебя. Я просто решил, что мне нужно смириться с тем, что в чём-то твой новый бойфренд лучше меня. Клёвее, — Жан скосил глаза на напарника. Ну. Бывшего напарника. Ну да, Гарри говорил, что Ким круче. Клёвее. Было дело. Ему не стыдно. Нет, всё-таки стыдно. — Да мы не- — А ну закрой пасть. А то ниче не расскажу. Вот что он умел хорошо, так это манипулировать Гарри при помощи информации. — Я просто… я просто думал, что справлюсь, — Жан щёлкнул окурком куда-то в сторону газона. — Думал, могу тебе помочь. Могу себе помочь. А в итоге искалечил нас обоих. — Это… ты ни в чём не виноват. — Ага, это ты тут самый большой мудак. Я в курсе. Но вообще-то… так бывает, да? — он принялся теребить рукав форменного пальто. Гарри откуда-то знал, что его психиатр говорил ему, что это нормально, но Жану всё равно было стыдно перед самим собой. — Бывает и все тут. Просто судьба. Ну, две судьбы. У Кицураги, гляди, получается. У меня не получилось, а у него получается. Вот я лох. В смысле, ты в зеркало себя видел? Не скажу, что другой человек, но ты ж даже сигарету у меня ни разу не стрельнул. Кстати, будешь? — Жан протянул Гарри пачку, но тот отрицательно покачал головой. Жан чуть улыбнулся и вытянул зубами одну себе. — Красавчик. — Так значит мы, это самое… — «Это самое» что? — он был занят прикрыванием огонька зажигалки от ветра. — …всё? — Всё? — Жан, всё-таки поджегший сигарету, нахмурился, а потом закатил глаза. — Боже. Дюбуа. Не обязательно всё превращать в мелодраму для подростков. — Ну вот опять! — Да что «опять»? — он чуть поперхнулся дымом. — Шуточки про среднюю школу! Смех Жана в этот раз звучал до того тепло и искренне, что это вызывало болезненные, но приятные воспоминания из глубин лимбической системы. Гарри был близок к тому, чтобы расплакаться. — А где я неправ? — он тихо вздохнул. Легче, чем обычно это делает. — Мне... я, может, стал прохладнее, да и ты истерик не устраиваешь. Но всё ведь могло быть намного сложнее. Хорошо, что не стало. Нормально мы друг друга поцарапали, братан. У нас с тобой не срослось, но, честно, у меня уже все заросло. Гарри, — о. О. Жан посмотрел ему в глаза. Дело серьёзное. Возможно, Гарри пора писать завещание. — Ты вёл себя как законченный псих ёбаную кучу времени. И раз ты до сих пор мой лучший друг, я не знаю, что должно случиться, чтобы ты перестал им быть. Даже если ты теперь ебёшься с Кимболлом. Это ёбаный кошмар. У Гарри защипало в носу и он опустил голову. — Не-ет, даже не смей, я не в настроении. — А ты бываешь в настроении? — Гарри шмыгнул. Жан хмыкнул. — Не-а. Нет. До этого Гарри не представлял, как, вообще-то, сильно любит этого человека. И уж тем более не мог знать, что он любит его в ответ. — Мы тут с ребятами собираемся обмыть повышение Жюди. Ты с нами? — Ага. — Только ты не пьёшь. — Я не пью, ага, да. Жан затушил окурок об асфальт, поднялся и протянул Гарри руку. Если бы не клиническая депрессия, Жан бы улыбался во все тридцать. Два зуба ему выбили ещё когда он был патрульным. Эту историю Гарри почему-то помнил. Гарри ухватился за чужую ладонь. — Я тебе серьёзно говорю, — они побрели к главному выходу. — Мне придется лишить Прайса его бешеной лошадки, если я узнаю, что ты хотя бы пиво понюхал. — Очень страшно. — Да! Возьмёшь с собой своего нового парня Кима Кицураги. Будем следить за тобой в три пары глаз. — А ещё две это ты и Жюдит? — Ещё две это твой бойфренд и его очки. Гарри рассмеялся. — Да иди ты нахуй. — Сам иди нахуй!