whatever you do, it's okay Yongbok

Хёнджин стоит под напором прохладной воды. Капли стекают и уютно располагаются в ложбинках, между ключиц, а другие капают с носа, затекая в рот. Холодный душ помогает смыть тяжёлый день, и Хван доверчиво подставляется, надеясь правда не заболеть. В временном общежитии шумно и пахнет теплом с кухни. Участники ютятся по своим углам, отдыхая после концертного дня. Все уставшие и счастливые. Хенджин присоединяется к ним в мокрой майке и шортах. Один его вид, рознящийся с тем, как он выглядит во время концерта, и каким он предстаёт сейчас, приносит в общую комнату частичку чего-то родного, что позволено видеть только их участникам. — Хенджин-а — зовёт Минхо. Он с собранными волосами в один хвостик на голове и в больших штанах. — Что будешь, скумбрию или такояки? Хан откидывает голову на диване и смотрит на хёна вверх-тормашками. У него забавных два хвостика, повторяющих Минхо, и большая толстовка, в которой он утопает, держа вместе с Сынмином по джойстику в руках и рубясь в игры. — Я буду такояки, хён, — тянет, отвечает вместо того — даже поделюсь своей осьминожкой, если взамен ты покормишь меня. — Предложение было только для Хенджина. И я не буду тебя кормить, Джисон-а, — передразнивает. Минхо серьёзный, пока Джисон не смеётся и не начинает обижено дуть губки. Тогда он смягчается, улыбается, хоть и отворачивается, чтобы, ни дай боже, это увидел именно Джисон. — Как там говорится? Раскатай губу - закатай обратно, — шутит Сынмин и Хан смеётся ещё громче и кидает в него подушку, а тот уворачивается, давится своим заразительным смехом. На Сынмине майка — «hotter then your ex, better then your next» — спёртая из вещей Хвана. Он пока не заметил. Хенджин давит смешки, говорит Минхо, что поест позже и задаёт простой и очевидный для всех вопрос: где Феликс. Лидер устало отрывается от своего ноутбука и окидывает взглядом комнату, насчитывает семерых вместе с собой, но одного нет. Трёт кулаками глаза и уже почти собирается волноваться, как Чонин тянет старшего за руку и говорит Хенджину. — Он в своей комнате. — Да, приводи его к нам, Джинни, пусть находится в эмоциональной усталости вместе с нами, — хлопает по длинной спине Бин, и Хенджин резко выпрямляется под испуганный взгляд и извиняющиеся слова Чанбина: переборщил. Хенджин кивает и идёт в комнату младшего, оставляя шумный зал позади. Все в общежитии знают, что если надо найти Хенджина, то нужно найти Феликса, или наоборот. Они всегда приклеены друг к другу. Два мальчика-клея, мальчики-наклейки в блокноте Хенджина, липучки на кроссовках Феликса, такие красивые и похожие друг на друга. Всегда ищут друг друга, где бы ни были, и беспокоятся, когда не находят. Джин прикрывает глаза пока идёт и чуть не врезается в закрытую дверь — спать на ходу плохая идея — запоминает он. Стучит и слышит тихое: войди. Входит. Феликс сидит за столом в приглушённом свете — наверно думал, что так все подумают, будто он спит — с натянутыми наушниками и смотрит их сегодняшнее выступление в Японии, записанное на видео. И как он догадался, что это он, а не кто-то другой? Джин включает свет, чем провоцирует Феликса взрогнуть, и тот сдёргивает наушники и пытается привыкнуть к яркому свету. — Прости, — Хенджин улыбается в дверях, когда видит усталые, любимые глаза — я не помешал? — Неа, — губы приветливо улыбаются незваному гостю — я просто пересматривал выступление, — Феликс заводит руку в волосы и откидывает их назад, взбадривая себя, чтобы не казаться уставшим. — Что интересного? — Джин подходит и опирается на кресло, в котором сидит Феликс. Они оба смотрят в экран. Хенджин видит, что Феликс пересматривал собственный фанкам. Удивляется. — Нравится смотреть на себя? — усмехается и склоняет голову к Феликсу. — Вроде того, — тянет улыбку, потягивается, не слишком он разговорчив после концерта. Наверно устал. — Не хочешь спуститься к остальным? Они там вместе с ума сходят. — Не, я пасс. Не хочу сидеть там с кислой миной, — хмыкает Феликс и прячется в толстовку. Хенджин дёргает уголком губ и кивает. Хочет добавить, что он не против любого его лица, но не говорит. — Ладно, Ликс, но всё равно приходи, если передумаешь, — взъерошивает рукой его чёрные волосы, которые с момента покраса, напоминают Хвану шёрстку котёнка — он даже добавил в контактах рядом с именем Феликса эмоджи чёрного кота — и идёт к двери. — Джинни… Рука Хенджина замирает над дверной ручкой. — Слушай, я других не спрашивал, мне как-то неловко было… но у тебя хотел спросить… — его слова заставляют Хенджина абсолютно забыть о выходе. Он делает шаг от двери и разворачивается с вопросом в глазах. Что такого он хотел сказать ему, а не другим. — Просто… не слишком ли жалко я выглядел? Хенджин роняет челюсть на пол. — Я был так рад, что мы снова в Японии, снова видим счастливые улыбки, людей, которые рады нас видеть, что… не мог сдержать эмоции. Я расплакался. Так отчаянно и по-детски. Кажется я измазал в слезах(и не только) полотенца всех участников. Я даже не мог произнести слова из своей партии, всё сжималось внутри при криках с трибун, которые пели мою партию вместо меня. Я был так рад, что нахожусь с вами здесь и сейчас, что эмоции просто лились через край, и я не мог остановить слёзы, — у Феликса по-прежнему оставались высохшие дорожки у глаз. Как же он сразу не заметил. — Теперь мне кажется, что это чересчур, и мне стоило держать себя в руках. Наверно Бан Чану было неловко это видеть, и остальным тоже. Он мнёт в руках потёртую ленту, которая была у них всех на запястье во время концерта, с написанными на ней неоново-зелёными буквами — «you make stray kids stay». — А Хенджин абсолютно забывает, зачем он изначально пришёл. В голове только слова Феликса, царапающие за живое, и его же глаза, которые нарочно не смотрят на Хвана, и хорошо. Видел бы он сейчас его лицо. — Феликс. Хван произносит его имя тихо, со своим ломаным-английским акцентом, красиво, так только он умеет. Когда Джин так зовёт его по имени, ему хочется верить. И Феликс верит. Поднимает на него глаза и смотрит. Хенджин улыбается. Он смотрит так трепетно и нежно. Феликс никогда не видел, чтобы старший так открыто смотрел на него. — Феликс, ты ни за что не говорил бы так, если бы видел, как мы смотрели на тебя. — Хенджин улыбается и родинка под его глазом улыбается тоже. Он сокращает их дистанцию и пристраивается у стола, загораживая экран. Теперь он центр внимания Феликса. — Ты никогда не видишь, как сияешь в такие моменты, Ёнбок. — Почему ты назвал меня так? — удивляется, и в его глазах переливаются сапфиры лапм, а может и немного большее, чем все звёзды. — Потому что ты для нас — счастье — Хёнджин смотрит нежно, и его нежность передаётся в его движениях. — Чан тоже плакал. Но старался, чтобы мы этого не видели. Он старается быть для нас опорой и защитой. Мы все плакали, но не для всех это было видно. Это было где-то внутри, наши сердца радовались и тоже не могли понять, как показать все чувства и любовь, которую нам дарили, а ты сумел. Cумел показать это лучше остальных.  — Хенджин нежный, он сам словно ласка. Касается своими словами самых далёких углов и греет, обнимает где-то под кожей и продолжает. — Наш вредный Минхо-кот улыбался так ярко, когда ты попросил ещё раз обняться. В такие моменты я вижу, как он счастлив. Сынмин сказал мне, что хочет показать тебе океан света наших стей, пока ты прятался за плечами Чанбина. Он очень переживал, что твои глаза опухнут, после стольких слёз. Ты слышал? Чонин подговаривал стей, и они вместе кричали тебе — «we love you!» — спародировал своим эгьё Хван, и это сработало. Феликс засмеялся. — А что ты, Джинни? «Джинни» — как красиво это звучит, когда его имя произносит Феликс. — Я… — в глазах Хвана отражались полные доверия и тепла глаза младшего. — Я не всегда делец выразить чувства словами. Мне кажется гораздо проще объяснить всё наглядно, через искусство, через прикосновения.. — он тянет руки к младшему и Ликс берёт их в свои. Держит так крепко, пока Хван пытается переиначить в слова свои мысли. — Но знаешь, я был просто счастлив быть с тобой там. Наши песни всегда говорят остальным идти своим путём, быть сильным и никогда не сдаваться, и в ту секунду, когда ты, такой уязвимый, обнимал меня там на сцене, продолжая плакать, а я улыбался так, будто мне пять, я понял, что хочу всегда защищать тебя. Думаю, остальные чувствуют что-то тоже. Феликс сжимает губы, и они вздрагивают в старательно скрываемой улыбке, а он, смущённый столь личными словами, только теребит их парные кольца на руке Хенджина. И они оба всё понимают. —Джинни…. это… — закрывает руками лицо. Хочет сказать в ответ так много, но кажется это не для этого разговора. — Что? Я сказал что-то лишнее? — смущённо потирает шею. — Совсем наоборот. Феликс смотрит на Хвана через пальцы, в безмолвном «спасибо». За всё. А тот смотрит на него и всё понимает без слов. А в следующую секунду Ликс снова прячет глаза. Улыбку Хвана невозможно переносить. Он нежный, смотрит ласково, и всем своим видом хочет оправдать сказанные им слова. Феликс умеет выражать чувства. Не так, как Хван. Он говорит через прикосновения. Встаёт и тянет Хенджина на себя, обнимает. Хван только удивляется, улыбается и обнимает в ответ. Нежно, по голове гладит, Феликс любит это. — Всё нормально? — убирает волосы и видит веснушки на кончиках ушей. — Даже лучше. Сжимает крепко в маленьких ручках майку Хенджина и лезет под неё, всегда так делает. Хван не ёжится, покорно терпит холодные руки, только смеётся. — От тебя пахнет душем, — шепчет Феликс. — Это потому что я оттуда недавно вышел. А от тебя пахнет чем-то неземным, похожим на утреннее море, георгины и молоко с ромашками, — Хочет сказать Хван, но только хмыкает и вдыхает запах ликсовых волос. А затем он склоняется ближе к Феликсу и утыкается носом в его шею, улыбается. И они дальше стоят. Молча, уютно и тепло. Как было на кухне. Наверно там уже строят теории о такой затянутой пропаже Хвана. Ушёл к Феликсу и не вернулся — Хан наверняка уже с десяток шуток по этому поводу отпустил. Они отстраняются, оба смотрят друг на друга. Комфортно. И уходить не хочется. Феликс хочет что-то сказать, это видно по глазам, но молчит. У него подрагивают ресницы и сжимаются губы, а ещё он теребит майку Хвана. Хенджин видит всё это, потому что смотрит на Ликса, а потому говорит. — I l-oove yo-uuu Felix — с чёткой дикцией произносит Хенджин, вытягивая буквы на имени, и Феликс улыбается. — Так тоже говорили стей? — Почти, — улыбается Хван, отпускает и взъерошивает волосы, закрывающие теперь его краснеющие уши. Феликс смеётся, и в уголках глаз становятся видимыми мимические морщинки. Он ощущает спокойствие. С Хенджином так всегда. Комфортно. Он всегда оказывается рядом, всегда пошутит, заставив Ликса смеяться, крепко обнимет, найдёт сотни способов успокоить, когда Феликсу это нужно. Как тогда на сцене, перед тысячью людьми. Он был с ним рядом. — Пойдём, — тянет Хенджин и берёт его руку — Куда? — К остальным. Они меня с костями скоро съедят. Послали за тобой, а я пропал здесь с концами, — смеётся Хенджин, и Феликс подхватывает его смех, и веснушки на его лице скачут вверх-вниз. Сжимает руку, и оба идут к остальным, оставляя комнату в одиночестве позади. В общей комнате шумно и пахнет теплом с кухни. Все шестеро внизу о чём-то активно шепчутся, Чанбин с Ханом перешёптываются и смеются, за что получают ласковый подзатыльник от лидера. Он это любя, не со зла. Хенджин, долго ждавший, пока на них обратят внимание, кашляет в кулак, и все резко стихают, оборачиваются на звук и видят Хенджина вместе с Феликсом спустившихся к ним. Они все переглядываются и почти одновременно улыбаются. Тепло. И на душе, и в комнате. — Ты точно ходил в соседнюю комнату? Иначе по времени я даже не знаю, чем вы двое там так долго занимались, — с задумчивым видом плюхается на диван Джисон. — А тебе и не нужно знать, любопытная-белка, иди молча ешь своих осьминогов, — тянет его за щёки Минхо, и Хан обижено хватается за них. — Э-э на святое позарился. И не защищай их, пусть сами отбиваются. А в этих незаменимых бурундучных-щёчках запас еды, когда вы, троглодиты, всё съедите. А я ещё буду сыт несколько дней. — Все тебя слышали. Идём, Феликс, вся оставшаяся еда наша! — заявляет Минхо и стукает деревянной поварёшкой по столу. Он кутается в одеяла — словно кот — прячет нос, а Джисон, несмотря на их шутливые перебранки, бежит за ним следом и натягивает на того свой огромный бомбер — «Для кота, который не любит холод, ты слишком противишься моих обнимашек.» —говорит и тут же отхватывает прихваткой. Ликс смеётся, и в комнате становится легче дышать. Все такие уставшие, но беззаботно счастливые. Смеются, дружно шутят, и Феликс совсем забывает о длинном дне и прочих вещах, которые волновали его. С ребятами просто. Ни о чём не приходится думать, они отгоняют все тревоги, стоит только им всем оказаться в одном месте. — А мы думали ты там киснешь в комнате, а ты вон как улыбаешься, — замечает Сынмин. Чуткий и с хитринкой, второй в очереди Хвана поддеть. — Это всё Хенджин, — кивает на старшего Чонин. Он в смешных тапках-монстрах и с повязкой с лисьими ушами на голове. От него пахнет уютом и чаем с малиной. Хенджин лыбится от его слов и отводит взгляд. Вот она, шумная атмосфера их общежития. По такой, если вдруг заскучаешь, так окажись вновь, снова захочешь заскучать. С ними не всегда просто, зато всегда весело. И вот они, вся группа этой сумбурной атмосферы, игр до двух ночи, драк за еду и разговоров по душам до утра. Уставшие, по домашнему раскрепощённые и весёлые. Зато все вместе. К ним c Хенджином подходит Чан, он в шлёпанцах и тёмном халате. Выглядит в меру усталым и бодрым одновременно. В руках кружка с изображением австралийского моря, а внутри горячий кофе. На руке ещё держится такой же бумажный браслетик, что и у Феликса. Лидер с чувством сжимает Ликса в объятьях, а затем отстраняется и стукает его лоб о свой. Смотрит глаза в глаза. — Не прячься в себе, если что-то не так. Помнишь, я говорил, что обязательно защищу вас? Мы все здесь, чтобы всегда тебя выслушать. — смотрит словно в душу, но в его глазах плавится айсберг. Такой он тёплый. Чан говорит с ноткой заботы и трепета, и Феликс видит — волнуется. Спешно кивает, и Чан уже улыбается и трёт его плечи. — Ликс-а, айда с нами в тетрис на джойстиках! — кричит на всю комнату Чанбин. В хорошем настроении он всегда такой. Фиг его спать теперь загонишь. Шумный и с кучей идей за спиной. — В тетрис? Ты что из восьмидесятых? Поновее ничего не мог предложить, вроде мортал комбат или киберпанк, — забирает джойстик Сынмин и ищет вариант получше, пока Бин атакует его, попавшей под руку, подушкой-кальмаром. Чан садит Феликса за стол. Минхо ставит перед ним чашку супа, — гречневый — тянет носом Феликс. Его любимый. Минхо приготовил его, когда Хван ушёл за Ликсом. Но ему это знать, конечно же, не обязательно. А Феликс улыбается, на душе тепло, и даже не от супа. Хочет согласится со всеми сразу, они так старательно не дают ему и секунды побыть одному, но не успевает, когда Хван подхватывает его за руки и тянет на себя, заставляя встать. — Ликс, а помнишь песню, которую мы пели все вместе последней? — улыбается, и все в раз прекращают свою возню, прислушиваясь к их разговору, и тоже начинают улыбаются. Феликс удивляется, смотрит на Хенджина, хмурит брови от внезапного вопроса. Конечно он знает. Песню — haven — они поют со всей душой вместе со стей. Эмоции от этой песни невозможно забыть. Она как частичка света в каждом из них, и когда они поют её, то делятся этим светом со всеми вокруг, а они в ответ отдают им свой. — Тогда давай мы напомним, — улыбается Хенджин и ведёт Феликса за собой по комнате, словно крутя в хаотичном танце, а все расступаются для них. Он начинает первым, его голос спокойный, такой нежный, от него бегаю мурашки хороводом. Его чувства передаются другим, они все стекаются к Феликсу, окружая его своим теплом и звучными голосами, которые сливаются в унисон. Следующим подхватывает Бин, затем Сынмин. — «Чем дольше терпишь, тем сильнее устаёшь. Хочешь ли сбежать и забить на всё?» — запевает следом Минхо, и допевают они слова уже вмести с Ханом. Они приобнимают друг друга за плечи и смотрят покачиваясь. В комнате становится волшебно. Пыль в воздухе словно превращается в осязаемые звёзды и касается щёк каждого, заставляя их лица светиться от такого крошечного мгновения счастья. Они поют все вместе, такую любимую для каждого из них песню. Поют для Ёнбока. — «Даже если пока не знаешь себя. Можешь оставить своё бремя в этом месте.»  — это голос их лидера. Такой ласковый, слова произнесённые через улыбку. Он кладёт руку на сердце, как всегда, когда поёт с наибольшим чувством и забывает обо всём. В сердце Феликса что-то бьётся, глухо отдаётся самой прекрасной болью. Болью за самых лучших людей, которые ему немного больше, чем семья. — «Что бы ты ни делал, всё в порядке Ёнб-ок.» Пропевает Хенджин и немного изменяет слова. Феликс вздрагивает. Он помнит эти слова. Конечно, он не забудет их никогда, даже если произнесёт их совершенно другой человек, он точно будет знать, кто сказал их ему первым. Хван Хенджин. И он произнёс их вновь. Хенджин улыбается, гладит Феликса по щеке, а тот моргает мокрыми глазами и улыбается дрожащими губами. Улыбается ещё больше и Хван шепчет на ушко что-то ещё, но это уже никто не слышит. Остальные участники сваливаются в кучу и зажимают их двоих в кольцо лучших объятий, от 8-ми самых лучших мужчин. Стискивают так крепко, что хрустят кости от их любви, ведь иначе они не умеют. Если любить друг друга — то до хруста костей и сорваных голосов, чтобы сильно и наверняка. У Феликса всплывает перед глазами момент с концерта. Они снова поют «haven» — последнюю концертную песню. Ликс с трудом выдавливает слова, чтобы голос не дрожал. А вокруг море шума, света, голосов его участников и стей, они поют хором, словно одна большая семья, и почти заглушают их самих. И Феликс плачет ещё больше, потому что в эту секунду он счастлив, счастлив больше, чем кто-либо. Он чувствует, что находится там, где он нужен. Подходит Минхо. Он пытается вытереть его слёзы своим полотенцем, и смеётся, когда ничего не выходит и Ли продолжает плакать. Зал поёт вместе с ними, и вдруг стихает, когда партия доходит до Хенджина. Феликс моргает, шмыгает носом, а Хван подходит к нему. Он улыбается ярче звёзд, его голос, словно колыбельная для сердца, касается микрофона, а его нежные руки дотрагиваются лица Феликса и ласково гладят, смахивая остатки слёз. А когда звук наконец разносится по залу Феликс слышит. — Что бы ты ни делал, всё в порядке Ёнбок.