Надежда

— Зря я поверила Дэвиду, — процедила сквозь зубы Трис. — Ты тоже так считаешь? — девушка резко повернулась к стоящему сзади Мэттью. Трис всё казалось настолько запутанным, что она решила высказать то, что было у неё на уме. — О чём ты, Трис? — искренне не понял Мэттью. Трис скривила губы. Этот взгляд исподлобья пугал её. Мэттью всегда казался Трис странным. Всегда казалось, что он что-то скрывает. — Ты тоже считаешь, что людей надо делить? — выдавила девушка, изо всех сил стараясь не расплакаться. — Делить на чистых и… — девушка нервно сглотнула. — Нет, — медленно и четко сказал Мэттью. Трис тяжело вздохнула:  — Тогда почему ты ничего не делаешь? Мэттью выглядел так, будто внутри у него боролись два одинаково настойчивых существа: одно умоляло его сохранять самообладание, а другое подначивало ответить дерзко, оправдывая себя. «Ничего не делаешь», — эхом пронеслось в голове парня. Он вспомнил Фора, который понимал его с полуслова. Чего о Трис он никак сказать не мог. Мэттью крепко сжал кулаки. — Ты не знаешь и половины из того, что я делаю, — сказал он наконец после затяжной паузы. Трис истерически усмехнулась, и стеклянная слезинка скатилась по щеке. — Вы все лжёте… — прошептала она. — Ты бездействуешь, пока они разрушают мой город! — Смею заметить, что и ты сейчас делаешь то же самое, — сказал Мэттью, поджав губы. И в этом он был полностью прав, ведь и она была не в силах что-либо исправить. — Я сказала Калебу разыскать Фора, — Трис села и упёрлась руками в скамью. — Я дал ему мой пропуск, — ответил Мэттью. — Разве это ни о чём не говорит? — У тебя просто не было выбора, — язвительно ответила девушка. — Ведь он убил бы и тебя. Этот удар пришелся Мэттью ниже пояса. Если она действительно думает, что он отдал пропуск лишь потому, что боялся смерти, то разговаривать больше не о чем. — Не хочу тебе грубить, — вежливо ответил он, — но ты понятия не имеешь, насколько неправа. Трис подскочила и прохрипела: — Ты так и не сказал мне: ты считаешь, что людей нужно делить? Мэттью понимал, что Трис измотана и мыслит неясно, ведь он уже дал ей чёткий ответ на этот вопрос. — Тебе надо отдохнуть, — повелительным тоном ответил он. — Я провожу тебя. Мэттью был несказанно рад, что девушка не стала сопротивляться. Силы на дальнейший разговор с ней ему неоткуда было черпать. Её истерический, обвинительный тон не давал ему сосредоточиться и объяснить, как всё было. Он никогда не считал, что людей нужно делить. На что бы то ни было: на фракции или же на чистых и повреждённых. Но не ему выпала честь управлять бюро. Он же сам был в диком ужасе, когда до него дошло, что детям, которых приводят в бюро, стирают память. Стирают их сущность. Его руки тряслись, стараясь твёрдо держать автомат, когда он наблюдал за всем тем, что творили сотрудники бюро. Они творили то, что по сути было и его работой. Он подскакивал ночью в холодном поту и с тяжёлой одышкой после очередного кошмара, где он из ночи в ночь видел тела мертвецов. Что делал Дэвид… Спасал людей? Человечество? Слишком реально, чтобы Мэттью мог усмехнуться. Мэттью не мог понять: как Трис, Фор, Кристина, Калеб и Питер так легко отнеслись к тому, что их жизнь — один сплошной эксперимент? Мэттью точно мог сказать, что это у бюро не хватает человечности, а не у «поврежденных», судьба которых их так заботит. Сотрудники бюро также потеряли всякий стыд и совесть. Он ведь знал, что люди, которые составляли отчёты о Чикаго, использовали систему слежения в самых унизительных целях. Но он и под дулом пистолета не расскажет о том, что в самый пикантный момент за Трис и Фором наблюдало три человека. Мэттью никогда их этим не попрекнет. Сейчас он жалел, что не остановил этих мерзких идиотов, а только выскочил оттуда, как ошпаренный, поджав губы. Совесть была самым худшим его врагом. Она задавала вопросы, ответов на которые он не имел; она вонзала в его разум тысячи аргументов, чтобы прекратить работу в бюро, но он упрямо извлекал их пинцетом: «Я спасаю детей. Я спасаю человечество». Хотя знал, что это не так. Врать самому себе уже было рутиной для Мэттью. Он сознавал, что всё, что он делает — неверно, неправильно, ужасно, но изо дня в день принуждал себя верить в обратное. Всё бы и осталось омерзительным замкнутым кругом, если бы не Дивергенты. Они вселили в него надежду. Он поверил, что всё может быть по-другому. И Мэттью будет держаться этой узкой тропы, которая куда-нибудь, но обязательно приведёт. Приведёт! Так уверен он ещё никогда не был. Ведь в неукротимом, диком Форе сочувствия и справедливости больше, чем во всех «неповрежденных» вместе взятых.