Hanami

      С сакур облетают нежные лепестки.       Итачи наблюдает с террасы под деревьями, как внизу, в долине под храмом и дворцом Императора распахиваются с рассветом тяжелые ворота. Прибывают первые гости.       — Госпожа, — шепчет Ино, неслышно проскальзывая ей за спину. Она уже готова, на ней парадные одежды, а длинные светлые волосы распущены и спадают едва не до земли. Мертвые голубые глаза поблескивают, будто стеклянные. Итачи всегда находила этот блеск особенно красивым ночью, но сейчас, отражающие закат, глаза младшей демонессы столь же прекрасны. — Пора собираться, госпожа.       Итачи чуть улыбается девушке.       Они спускаются по лестнице, а после Итачи скрывается в своих покоях, отослав слуг. Хочет побыть одна еще немного. На столе — бумага, подпаленная светлячками-огнями с краев. Исписанный кривым широким почерком свиток греет руки, когда она в который раз перечитывает короткое послание, доставленное под покровом ночи совсем недавно.       Солнце встает. Уже и правда пора.       В витых коридорах дворца на пути к парадной зале она сталкивается с сестрой. Саске щурится, когда лучи солнца сквозь приоткрытые тут и там сёдзи скользят по ее лицу, прикрывает глаза, а потом часто моргает так, что густые черные ресницы трепещут. Итачи обвивает сестру руками, коротко касается губами ее виска.       — Доброе утро, — ворчит Саске, явно не считая его таковым. Итачи легко щелкает ее двумя пальцами по лбу.       — Пойдем скорее. Кто-то уже приехал.       Саске закатывает глаза с тихим:       — От ворот им еще два дня сюда идти…       Итачи неслышно смеется, когда они подходят почти к самой зале.       Отец уже там, без маски, и мама в парадных одеждах стоит подле него, охваченная рыжими лучами солнца. Итачи, кажется, будет поражаться ее красоте еще целую вечность. Они склоняются в поклонах, и отец кивает. Мама подходит, и множество украшений на ее теле тихо позвякивает и сверкает. Она приобнимает сначала Саске, а после Итачи, говорит мягко:       — Все уже готово. Совсем скоро они будут здесь.       Когда в резную деревянную арку с последних ступенек лестницы вступает первая чета гостей, Итачи почти видит, как загораются глаза Саске ярким алым.       Залитые солнцем, бьющим им в спины, Узумаки поднимаются под своды дворца. Правитель Севера и Запада складывает ладони перед грудью в знак уважения семье Императора. Его жена, встряхнув кровавыми волосами, улыбается широко и тянется к Микото, чтобы обнять близкую подругу. Похожие, как две капли воды, юноша и девушка за их спинами склоняются в традиционных поклонах.       — Мы рады видеть вас, — почтительно кивает Итачи, чуть склоняя голову. Саске копирует ее жест, но молчит. Ветер поднимает лепестки сакуры в воздух и они мгновенно путаются в длинных светлых волосах Менмы Узумаки. Глаза ее «младшего» брата будто отражают небо, когда он смотрит на Саске из-под светлых ресниц. Помолвленные с рождения, они имеют полное право смотреть так друг на друга. «Но не Менма», — думает про себя Итачи, замечая хитрый прищур наследницы Узумаки. У этих троих свои секреты, о которых при дворе не следует даже думать. Лучше сосредоточиться на встрече гостей…       Хозяин Востока, Раса, появляется через долгую четверть часа. Семьи приветствуют друг друга, песчаные демоны отдают свое почтение Императору и присоединяются к господам Узумаки и вышедшим на свет Яманака, собравшимся уже в полном составе.       Госпожу южных лесов приветствуют с особым почтением — Ёшино Нара с мужем и сыном появляются едва не из воздуха на самых ступеньках, и демонесса склоняется перед Императором, который кивает ей в знак уважения.       Итачи не знает, сколько длится это — бесконечная череда гостей заканчивается, лишь когда солнце отплывает от своего зенита.       Дворцовая площадь полнится демонами разных сословий и сил, и Император говорит речь, которую Итачи слушает в пол уха. Буйство праздника не захлёстывает ее — прибыли еще не все гости.       Когда небо окрашивается алым, а на множестве императорских сакур зажигаются яркие разрисованные фонарики, она, кивнув матери, выскальзывает в залу снова и останавливается у лестницы. Легкий ветерок приносит слабый запах риса с полей у горы Синобу за секунды до того, как лепестки сакуры, снова подхваченные вверх, сплетаются в стройную фигуру в длинном наглухо застегнутом черном юката, расшитом серебром и зелеными орнаментами.       — Приветствую юную госпожу, — едва-едва сгибается в подобии поклона хозяйка горы к юго-востоку от дворца Императора, и Итачи сдержанно улыбается, вежливо отвечая:       — Мы рады снова видеть вас здесь, Хатаке-доно.       Почтения в Какаши ни капли, скорее снисходительная леность и тихая насмешливость.       Ветер нежно треплет Итачи волосы, не забранные в прическу. В разноцветных глазах искры и тепло, но лицо непроницаемо и скрыто легкой черной вуалью. Длинные белоснежные хвосты колыхаются чуть заметно, будто рождая из себя ветер.       Она почти вздрагивает, когда Какаши переводит взгляд ей за спину с тихим:       — Здравствуй.       Саске появляется из-за плеча Итачи, не теряя кошачьей грации, но лицо ее расслабляется. Она склоняет голову и подходит к лисице ближе, позволяет пальцам с остриженными когтями обхватить свои плечи, а черным губам — коснуться лба через ткань. По сравнению с Какаши они обе — еще крохи.       — Какаши-сама. Вы пришли все же.       — Не могла пропустить такой праздник, — под вуалью, Итачи видит даже на расстоянии, лисица обнажает клыки в улыбке. — Сегодня ночь красной луны. Силой земля напитывается.       — С ветром и огнем земле не сравниться, — отвечает Саске фразу, виденную не раз во всех старинных письменах и заученную с раннего детства.       — Что правда, то правда, — Какаши пальцем убирает выбившуюся прядь ее челки за ухо. Замечает вдруг: — А ты подросла с нашей последней встречи. Раньше была мне по плечо! — и сестре в лицо бросается неяркая краска. Бледные губы поджимаются.       Итачи хочет было вступить в их маленькую беседу, но голос из-за спины опережает ее.       — Какаши, — мама с улыбкой выходит вперед, и Саске отступает.       — Микото, — отвечает лисица, и ткань, скрывающая ее лицо, не колышется даже от такого движения. Женщины обмениваются кивками.       — Я ждала тебя, — мама берет ладонь с длинными пальцами в свои, испещренные черными узорами.       Они уходят вглубь дворца, и Какаши на вечер растворяется в толпе демонов, откровенно играя с Итачи, то мелькая хвостами чуть не перед самым лицом, то теплым ветерком пуская пригоршни лепестков сакуры под ноги.       А после появляется будто из ниоткуда, когда Итачи, опустив босые стопы в прохладную воду дворцового озера, наблюдает за мелькающими глубоко внизу крохотными ёкаями. Чужие ладони невесомо касаются щек, и Итачи передергивает плечами от неожиданности. Поднимает голову вслед за тёмными пальцами, и чужие губы касаются самого кончика ее носа. Какаши смеется над ней тихо, усаживаясь за ее спиной и убирая длинные пряди смоляных волос через плечи вперед.       — Твоим родителям не в радость, что ты уходишь ото всех.       Итачи чувствует, как лисица ведет носом в аккуратной близости с ее кожей, вдыхает запах. Щекотно. Длинные хвосты в тихом спокойствии опускаются полукольцами вокруг их тел, Какаши кладет подбородок на ее плечо.       — Я всегда ухожу, — отвечает Итачи.       Прохладные пальцы прихватывают ее ладонь и поглаживают, будто расправляя, как ткань. Когти короткие, а самые кончики фаланг чуть чернеют. Через рукав чужого юката Итачи чувствует тепло зачарованной вуали. Мелкий ветерок гонит по воде рябь.       — Скажи-ка мне, моя девочка… — усмехается вдруг, нарушая хрупкую краткую тишину, Какаши, а после, приникая совсем близко к ее уху, переходит на шепот, чем заставляет все внутри подобраться в сплошной комок: — С чего же вдруг Тэнно решил вытянуть меня из затворничества, когда даже мой учитель оставил попытки, и пригласить главу бывшего заклейменным рода на такой праздник?       Одна ее рука все еще лежит на руке Итачи, другая же неспешно ползет от живота по груди вверх и медленно ложится на шею. Итачи сжимает чужие пальцы, опуская пушистые ресницы. Какаши по-лисьи фыркает ей в ухо.       — Это имеет значение? — приподнимает уголки губ Итачи, слишком уж явно избегая вопроса, чтобы ответ не становился очевиден.       — Уж не потому ли, — продолжает Какаши, даже не обращая внимания на ее вопрос и поглаживая пальцами перекатывающийся под нежной кожей острый кадык, — что его дорогая дочь упросила подписать приглашение? Что скажешь?       — Мама, — отзывается Итачи, снова ощущая липкий приторный дурман, заползающий под кожу. Хозяйка Синобу, лишь только пожелай она этого, могла бы легко убить ее, будь Итачи хоть трижды принцессой демонов. Ее считают сильнейшей в клане, гениальным демоном алых глаз, но это все же не делает ее сильнее, чем она есть. И в настоящем бою со старшей лисицей ее силы было бы недостаточно. — Мама уговорила отца. Захотела увидеть тебя.       Она убеждена, Какаши не верит ни единому слову. На коже легким прикосновением губ отпечатывается ее улыбка.       — Пусть будет мама.       Итачи, выдыхая, чуть разворачивается, отстраняется. Смотрит в прикрытые глаза.       Хочется уткнуться в чужую шею, прижаться и не отпускать, чтобы больше никуда не уходила, свернуться комочком и спрятаться от всего. Итачи, на самом деле, очень хорошо понимает Саске, которая в редкие часы, когда они остаются одни, обнимает ее и зарывается носом в складки хакама. Она очень устала. Уже очень сильно.       Отец ведет себя так, будто завтра ей быть Императрицей, хотя до этого события наверняка еще добрая сотня лет. Всего слишком много. Все чего-то хотят от нее, и никому она не в праве сопротивляться. Она принцесса. Она должна «знать», она должна «уметь», она должна «понимать», она должна «нести ответственность», она должна… Много чего еще должна, действительно много.       Лицо остается непроницаемым, но, кажется, у нее все еще недостаточно концентрации и контроля над собой, чтобы кое-что не читалось в глазах. Или же госпожа Хатаке просто беспардонно лезет принцессе демонов в голову, как всегда.       Чужие пальцы ласково оглаживает щеку.       — Ты мне нужна, — ровно сообщает Итачи тоном таким, будто просит передать чашку чая или говорит о погоде.       — Ма-а, и разве я не здесь сейчас? — выгибает светлую бровь Какаши. Добавляет мягче, обхватив ладонями ее лицо: — К тому же, ты всегда знаешь, как позвать меня. Или позабыла мои уроки?       Итачи, прикрыв глаза снова, устраивает на груди женщины голову. Пушистые хвосты мгновенно, пропустив дрожь, подлетают вверх и обвивают ее со всех сторон плотным коконом.       Праздник на дворцовой площади стихает, но не теряет силы. Близится час заката; тонкие золотистые сети энергии оплетают деревья. Сакуры роняют лепесток за лепестком, и петли ветра подхватывают и уносят их то вглубь сада, то к высоким каменным стенам.       Ладонь, легшая на макушку, теплеет.       — Все это неважно, — баюкает лисица, поглаживая по волосам. — Все пройдет, ты и не заметишь. Тшш, ты просто устала, только и всего… — голос ее сливается с ласковым шелестом ветра. — Все пройдет…       Итачи прикрывает глаза. Так плохо, что больно дышать, и, не обладай демоны долей бессмертия, она бы, может быть, задохнулась уже.       — Ты не уйдешь?       Какаши смеется. Шепчет на самой грани слышимости:       — Куда мне от тебя деться, госпожа?       Итачи от напряжения едва ли что не дрожит.       Не представляет, насколько красива в своей тихой беззащитности, когда она лишь Итачи, а не принцесса Учиха. Какаши мурлычет на лисьем языке тихую колыбельную, ощущая жгуты силы, натянутые в чужом теле под кожей. Девочка бесконечно сильная и бесконечно в своей силе потерянная. Красавица. Ее девочка, только ее.       Итачи, вздохнув, сводит плечи.       — Оставь это, — советует лисица, чуть щурясь, когда последний кривой отсвет заката касается ее лица. — Ты слишком серьезна. Расслабиться не помешает.       Итачи чувствует, как длинные изящные пальцы проходятся по ее плечам.       Глубокий голос струится ветерком по спине, когда короткие когти, мелко царапнув, тянут вниз лишь на два пальца расшитый край темного юката.       — Не здесь… — тут же каменеет Итачи, но успокаивающий шелест ветра в самое ухо дурманит голову, лаская воспаленное сознание.       Теплые хвосты обвивают их ноги, когда Какаши снова оказывается за ее спиной, прижимая принцессу демонов к себе за тонкую талию.       — Никто не увидит, дитя…       Итачи чувствует горячее дыхание на загривке за секунды до того, как острые клыки пронзают тонкую кожу. Длинные пальцы госпожи Хатаке медленно ползут по ее талии вниз, ослабляя оби, скользят по бедрам и забираются под тончайший шелк юката, полы которого мокнут в водах пруда, неосторожно опущенные по стройным ногам.       Итачи отклоняется назад, укладывает голову на чужое плечо, тут же совершая — намеренную — ошибку. Лисица снова кусает ее в шею, и струйка крови сбегает между грудей по коже, теряясь в оставшихся складках ткани. Горячий язык широким мазком слизывает терпкие капли.       — Отпусти все, — шепчет лисица с ласковой насмешкой.       Итачи, плотнее сжав губы, ощущает, как узкая ладонь ныряет между ее ног. Тонкая складка между ее бровей разглаживается, когда она в немом блаженстве закрывает глаза и выгибает шею. Ёкаи в воде беспокойно мечутся, ощущая, как сила демона закипает в юном теле, поднятая волнами возбуждения. Пушистый хвост игриво щекочет кожу на ключицах, обвивая тело. Итачи вдыхает этот запах каждый раз как последний.       Отпечатки тёмных пальцев остаются на бедрах.       Вспышкой боли тянет плечо, на котором теперь смыкаются окровавленные клыки. Ранки тут же зарастают, выпустив лишь совсем немного крови, но лисица, кажется, довольна и этим, потому как тихо урчит, когда Итачи еле слышно хныкает от особенно искусных прикосновений, невольно подаваясь им навстречу.       Солнце садится. Сила приближающейся луны заставляет саму землю жадно дрожать в предвкушении. Демоны празднуют цветение сакур и новую весну. Сила пропитывает кожу на юном теле, змеясь загоревшимися алым рисунками.       Итачи дрожит лишь от чужих пальцев, быстро и ловко скользящих вверх-вниз, но так и не проникающих в горячее нутро.       Какаши, прижимаясь губами к ее уху, шепчет влажно:       — Какая прилежная девочка…       Итачи тихо хрипит одним горлом, не желая издавать лишних звуков. Длинные пальцы вдруг исчезают, так и не подарив желанного наслаждения.       — Какаши… — выдыхает она, ладонью цепляясь за один из чужих колыхающихся хвостов.       Легкий ветерок пробирается под полы юката и ласкает низ живота и разгоряченное лоно. Лисица давит влажными пальцами на приоткрытые губы Итачи и приказывает, путая сознание:       — Оближи, госпожа.       Ёкаи разлетаются в стороны.       Тихий нежный вздох слетает в пустоту вечера, и воздух кипит от силы, поднимающейся вокруг от земли. Итачи чувствует ее вибрацию даже кончиками пальцев ног, скрытыми водой пруда, Какаши же непоколебима в своем порочном спокойствии, хотя ощущает природную энергию вокруг стократ сильнее.       Дорожка поцелуев спускается от уголка нижней челюсти к выступающей головке ключицы.       Если Итачи — демон, Какаши, во истину, божество.       В закатное небо из долины взлетают фейерверки, яркие и громкие, и Итачи дрожит, чувствует, как ловкие пальцы проскальзывают внутрь.       От горячего бреда слезятся глаза, в груди печет. Итачи цепляется за нежную ткань чужого юката, запрокинув голову и бессильно глотая воздух распахнутым ртом.       Чужие руки легко обвивают ее бедра и поднимают над землей, легко, будто ребенка. Итачи с блаженным полустоном обмякает в чужих объятиях, находя в родном запахе успокоение.       Сад тянется над ними бескрайним снегопадом отцветающих сакур, и молчание столь же теплое, что и ветер, щекочущий босые мокрые ноги принцессы демонов. Итачи исследует жадным взглядом лицо в обрамлении белоснежных волос. Какаши чуть улыбается, не опуская на нее глаз — знает, что она смотрит. Тело лисицы от впитанной природной магии полнится силой, тогда как юная демонесса растекается в теплой неге, чувствуя, как подрагивают внутри до того болезненно натянутые нити.       Стелющийся гладью воды покой нарушают тихие голоса, и Какаши замедляет шаг, спуская Итачи с рук.       Итачи может поклясться чем угодно, что слышит звонкий даже в шепоте голосок Менмы.       Переглянувшись, они вступают в кустистые заросли, и Итачи, описав ладонью круг, скрывает их от чужих взглядов плотной завесой иллюзии.       Поляна, унизанная мелкими стайками потревоженных светлячков, заросшая густым ковром травы, в действительности безжалостно осквернена наследниками четы Узумаки. Итачи явственно слышит над своим ухом тихое хмыканье Какаши — то, что здесь они обе видят и Саске, кажется, удивляет лишь Итачи.       — Дурак! — шипит младшая Учиха, отпихивая от себя тихо смеющегося Наруто.       Одежды девушек и юноши в полном беспорядке, и причина этому ясна становится крайне скоро.       Итачи обреченно прикрывает глаза, когда Менма развязно целует Саске в уже не бледные губы. Рука сестры, смахнув тонкий шелк с колена девушки, легко скользит выше по стройной ноге. Наруто с хитрой улыбкой укладывается щекой на оголённое бедро самой Саске. Менма обхватывает голову младшей принцессы руками, не давая оторваться от себя. Наруто поцелуями касается нежной кожи чужих ног, придерживая Саске пальцами за лодыжку. Рука сестры пропадает глубоко в складках тонкого юката дочери Узумаки.       — Прекрасная картина, — фыркает Какаши. Итачи острым локтем толкает ее под грудь.       Поднявшийся ветер насмешливо треплет полу распущенного юката сестры, но она не обращает ни малейшего внимания ни на что вокруг, кроме сидящего перед ней на коленях Наруто и Менмы, которая явно правит бал — ее превосходство ощущается даже со стороны.       Сестра раздвигает бедра шире и стонет в губы сестры Наруто, пока тот, обхватив ее колени, приникает совсем близко, почти упираясь лбом в ее плоский живот. Менма вторит ей куда более откровенно, стоит юрким пальцам Саске скользнуть вниз резче.       На щеках младшей принцессы гуляет густая краска. Рука Менмы шарит за отворотом ее юката, сжимая грудь. Оторвавшись от зацелованных губ, она припадает к белой шее. Саске хрипит, вцепившись в плечи Наруто обеими руками.       Менма, дернув брата за прядь волос, опрокидывает Саске на траву. Итачи видит темно-алые глаза, когда сестра смотрит снизу вверх на нависшую над ней ухмыляющуюся Менму. Будто с вызовом.       Наруто, выждав смену положения, снова устраивается между чужих стройных ног, чуть приподняв Саске под бедра. Менма, довольно хмыкнув, легко перекидывает одну ногу через тело Саске и, ухватив ее за волосы, легко седлает ее грудь. Темные глаза распахиваются резко, а после блаженно закатываются, когда Менма движением бедер опускается на лицо принцессы, придавив ее всем весом к земле и зажав голову между сильных бедер. Менма запрокидывает голову, одной рукой упираясь в землю, и ее длинные волосы осыпают оголенный неосторожными движениями живот Саске и траву вокруг них.       — Идем, — шепчет Итачи и тянет Какаши за рукав.       Когда они покидают свое «укрытие», звонкий стон Менмы летит им в спину.       Они гуляют по саду еще некоторое время. Итачи в задумчивости молчит, размышляет над увиденным. С Наруто все прекрасно, но что же планирует делать Менма, когда родители пожелают выдать ее замуж? Хотя, впрочем, Итачи будет не удивлена, если госпожа Кушина давно знает о пристрастиях своих детей.       — Она и правда подросла, — шутит Какаши, когда высокая дворцовая стена маячит впереди. Итачи сворачивает к густо заросшей тропке. Высоко над ними уже горят звезды.       — Они неплохо смотрятся вместе.       — И Менма явно знает толк в удовольствиях, — лисица приобнимает Итачи за талию. Изящными пальцами собирает выбившуюся прядь челки и заправляет за чуть розовеющее ухо. Наклоняется и мягко целует в шею поверх множества оставленных ею же следов.       Как они оказываются в покоях, Итачи сказать сложно — непрекращающиеся жаркие поцелуи стирают из памяти короткую дорогу по пустующим коридорам дворца.       Сон скрадывает краткие часы до раннего весеннего рассвета, но Итачи пробуждается еще до того, как встает солнце. Соскальзывает с футона и тихой тенью проплывает по коридорам дворца к гостевым. Ожидаемо, обнаруживает Саске, свернувшуюся в объятиях Менмы на Наруто.       — Имо-то, — едва слышно шепчет Итачи, чтобы не потревожить сон гостей. Мягко поглаживает крепко спящую сестру по голове, в самое ухо шепчет: — Имо-то, просыпайся. Ты должна быть у себя в спальне до рассвета.       Пушистые ресницы дрожат, и Саске медленно приоткрывает глаза, а после в испуге вздрагивает, широко распахнув их. Итачи прикладывает палец к губам.       Саске, спихнув с себя руку — и ногу… — Менмы, обшаривает руками пространство вокруг себя в поисках юката и торопиливо натягивает его на нагое тело, усыпанное блеклыми следами, еще несколько часов назад бывшими алыми пятнами.       Они расстаются безмолвно в коридоре. Итачи с легкой улыбкой успокаивающе поглаживает сестру по плечу, заверяя, что все в порядке, и Саске, кивнув, торопится к себе.       Когда Итачи возвращается, Какаши еще дремлет.       Полосы алого света уже ласкают пол и стены, когда Итачи опускается на свой футон. В ее комнату восход всегда пробирается первым.       Юката на лисице распахнута, и Итачи секунды любуется великолепием чужого тела. Под взглядом цветных глаз в тихом восхищении припадает губами к бархатной коже, целует нежно, едва касаясь. Покрывает поцелуями.       Какаши зарывается пальцами в ее волосы и слегка оттягивает, когда Итачи, будто забывшись, с тихим блеском в глазах касается щекой чужого таза. Итачи послушно ложится на ее место, послушно сгибает ноги в коленях, ведомая чужими руками.       Рассвет настигает их во всех красе, когда ловкий язык лисицы проникает внутрь и ласкает возбужденную плоть под тонкий нежный стон принцессы демонов.