Тёплый

— Папа, — сын дергает меня за рукав и смотрит с таким печальным выражением, что язык не поворачивается разрушить его иллюзии, — папы и сегодня не будет? — Сколько раз мне повторять, чтоб ты не называл его папой? — строго спросил я, игнорируя, что последний раз задавал аналогичный вопрос полгода назад, если не больше. Я уже привык, что мой ребенок называет эту шлюху своим папой. Так ласково и доверчиво. Он окрестил его так через пару месяцев после знакомства. Что он наплел ребенку, что тот так легко согласился признать малознакомого омегу? Конечно, сложно без материнской любви, смотришь на чужие семьи и не понимаешь, почему у меня этого нет. Но тот тоже оказался той еще блядью, смотавшись почти сразу после рождения Минхо. Скинул мне ребенка, а сам укатил в другую страну. Пытался. В итоге все захапанные им деньги ушли на его же похороны. Разбился в новеньком порше, даже не доехав до аэропорта. Когда я думаю о нем, вспоминаются последние слова о том, что нам надо расстаться, и его окровавленные пальцы, выглядывающие из-под небрежно накинутой простыни. Я напрочь забыл, что когда-то был с ним счастлив. Но когда-то я точно любил его. Настолько любил, что хотел разделить всю жизнь. Омеги лживые существа, а я лишь раз за разом убеждаюсь в этом. Не было у меня намерения вновь связывать себя узами брака, но до этого ни разу не доходило. Омеге нужны деньги, а мне тело в постели. Пока нас все устраивало, мы изображали пару, а через пару месяцев расставались, словно не знали друг друга никогда. И все было замечательно. — У всех есть папа или мама. Я тоже хочу, чтоб Чимин был моим папой. Ох, а Чимин.Чимин— это вечно портящее все исключение. — Родителей не выбирают, Минхо. Иди спать. Сын надул губы и умчался, показав мне напоследок язык. Он очень полюбил Чиму, который наверняка чем-то запудрил ему мозги. Моих предыдущих пассий Минхо не выносил. К черту эти мысли, через некоторое время буду вспоминать, как об очередной интрижке. Пак исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился. Я забрался под одеяло, тут же закрывая глаза. Свет померк, завтра будет новый день. Еще один день, в котором… Холодно, рядом пусто. Теплый хрупкий Чимин-и не прижимается с боку, не шепчет глупости и не желает сладких снов. Отвык я уже спать один, так быстро эта зверушка приручила меня. Только не так сильно, как он думал. Уже вчера я знал, что эта омега не вернется домой. Вчера днем за дворник моей машины был вставлен конверт. Я как раз собирался пообедать, машина не была мне нужна, но взгляд зацепился за лишний предмет. Ни о чем хорошем это не говорило, я с явным нежеланием раскрыл конверт и взглянул на вложенное фото. На стуле сидит связанный Чимин, голова безвольно свесилась в бок, говоря, что тот без сознания. Сзади небрежно нарисован маркером подмигивающий смайлик. Закинув конверт в машину, я спокойно пошел туда, куда направлялся ранее. Все это мне знакомо. Если у тебя есть деньги, то сразу появляются куча шлюх, которые хотят их себе приватизировать, вымогая всеми возможными способами. То магическим образом обзаводятся животом и вымогают алименты, то их похищают и требуют выкуп, а потом оказывается, что все схвачено. Ты остаешься с носом, добровольно переводя на карточку бывшего любовника добрую часть состояния. К счастью, у меня есть хорошие друзья, своим печальным опытом делившиеся. А я после смерти супруга разучился влюбляться в первого встречного. Чимину я никогда не верил, но со временем стал надеяться, что может вот оно — редкое исключение. Он был со мной слишком долго для мимолетного романа. Полтора года мы прожили вместе, да и Минхо он понравился. Я действительно почти поверил. В постели холодно. Только холод не везде, скомканное одеяло очень даже теплое, но оно не способно согреть холод тот, что внутри меня. Я разбит, я хотел счастья если не для себя, то хотя бы для сына. Что я скажу ему? Твой новый папа оказался очередной проституткой? Он нас кинул? Хотел развести на деньги? Ушел. Я не могу уснуть без Чимина. Нежного и милого Чимина, напевающего колыбельную у меня на груди. Сегодня днем раздался звонок. Все шло по сценарию, я лениво мешал лапшу, пока «похитители» выставляли свои требования. Омега молчал в трубку, пока ему не съездили по шее. Неосторожно вырвавшийся вскрик и вновь молчание. — Да-да, все ясно. Пока-пока… — с набитым ртом ответил я, поддерживая телефон плечом и разрезая горячий кусочек мяса. Ни на секунду я не поверил. Слишком сценарично, постановочно. Если бы Чимин сказал что-то своим дрожащим тихим голосом, я бы поверил больше. Пленники корчат из себя сильных лишь в фильмах. Пак не такой, он готов расплакаться лишь от того что палец порезал. Руки сами в кулаки сжимаются. Я не знаю отчего. Так досадно, паршиво и даже больно. С ним было уютно. Мы встретились в регистратуре частной клиники, я приехал с Минхо для осмотра. Он сидел как куколка в своих очках. Пухленькие губы, милые глазки, блондинистые волосы. Вредная привычка грызть колпачок от ручки больше смахивала на предложение минета. Он приглянулся мне сразу, а когда мы второй раз столкнулись на улице, я понял, что надо хватать и тащить в постель. И что такой умелый в постели милашка делал в какой-то клинике? Работал? Да ни за что не поверю в этот бред. Конечно, у Чимы была своя история на сей счет, но я пропустил все мимо ушей. Через месяц я сказал, чтоб он паковал шмотки и переезжал ко мне. Слишком он мне нравился. Я резко сел в постели, уснуть сегодня точно не получится. Чертов омега занимает все мысли. С момента, как я коснулся того конверта, я ни на секунду о нем не забыл. Даже еще не раскрыв, я уже боялся того, что там увижу. Утро выдалось пасмурным. Минхо все еще дулся и не разговаривал со мной, переживая отсутствие Чимина. Скоро придет домработница, которая проведет с ним день. Наверняка с ней сын забудет о Паке, а то и об обиде на меня. За сыном я слежу куда надежнее, нежели за любовниками. Пес громко лаял, норовя сорваться с цепи. Конечно, он хороший мальчик, но вряд ли соседей порадует свободно-выгульный доберман. Мои барабанные перепонки выдержали завтрак, но после я подорвался поглазеть, чего это он не затыкается. На лужайке у дома валялся какой-то пакет. Мне оставалось лишь закатить глаза и взять это нечто у руки. Судя по мизерному весу, взрывчатки там нет. Вернувшись, я кинул пакет на стол, а сам принялся собираться. Не в домашних же тапочках щеголять до офиса? Да и холодает, надо уже надевать пальто. — Пап, ты обидел Чимина? — серьезно спросил Минхо, отвлекая меня. Я удивленно взглянул на него, не понимая, с чего такие выводы. Хотя, мало ли что в его голове. Подумал, что Пак обиделся… Минхо едва не плакал, сжимал зубы и кулачки, а одинокая слезинка все равно катилась по щеке. Мой взгляд наткнулся на пакет в его руке. Черт, не стоило его оставлять там! Я выхватил сверток, заглядывая внутрь. Разобрать, что там лежит не удалось, и лишь вытряхнув на руку содержимое, я увидел подаренное мною кольцо и два вырванных ногтя. У него были аккуратные, но не особо ухоженные ногти. Мало ли у кого могут такие быть… а кольцо жалко. Сердцу не прикажешь. — Нет, наверно, он его потерял. Смотри какое грязное, — я счистил ногтем запекшуюся кровь, — точно с пальца соскользнуло. Не все же тебе безделушки терять. Он опять надулся и убежал. В пять-то лет такое вытворяет. Чимин нравился мне не только внешне. Его характер был весьма мил и противоречив. То он плачет по пустякам, то до последнего корчит морду кирпичом. А кольцо… это мой первый ценный подарок, я купил его еще на первой неделе нашего знакомства. Мини, никогда не отказывался от подарков. — А если не нравится? — как-то со смешком спросил я. — Но ты же хотел сделать мне приятно, к тому же уже купил. Больше всего не могу терпеть идиотов, отказывающихся от подарков. Это слишком, это дорого, я не могу принять… бесит, нереально бесит. Для тебя, блядь, разоряешься, а ты, видите ли, принять не можешь. А мне его теперь сожрать? Эта причина еще более тупа, чем фраза «что за какаху ты мне притащил?». Хотя тоже выбешивает. Чимин не отказывался никогда, но если его в этом упрекнуть, то был готов швырнуть все обратно в морду. Даже это колечко, которое никогда не снимал. Следующей стала фотография абсолютно нагого Пака. Он отворачивал лицо, хмурил брови. В уголках глаз блестели слезы, но лицо не покраснело. Он не плакал. Потом был звонок. — Каждая минута на счету. Если полагаешь, что мы поиграемся и отпустим, то ошибаешься. Пока ты думаешь, его минуты истекают. Не сдаются, значит. А я вот начинаю сдавать. И ладони потеют, и в груди те же холод и боль, страшно. Лишь на миг стоит представить, что эти ногти и в самом деле были вырваны с тонких пальчиков Чимин-и. — И что вы с трупом будете делать? — пофигистично поинтересовался я. — А что ты будешь делать с заспиртованным глазом? Ухо больно жалко отрезать. Я сбросил вызов, не желая больше слышать подобную чушь. Но ночью снова не удавалось смокнуть глаз. Когда дверь отворилась, я чуть концы не отдал. — Пап, мне страшно… — произносит Минхо, — мне приснился кошмар. Я облегченно вздыхаю. Вместе с сыном будет легче, тут уж из стороны в сторону не придется ходить. — Иди ко мне, — я хлопаю рядом с собой, и сын забирается в постель, — Что тебе приснилось, солнышко? — Приснилось, что папа. Чимин умер. Машина сбила его. Это ведь не так? С ним все хорошо? — Все хорошо, — шепчу я дрожащим голосом. Тело покрывается холодным потом, в горле ком. Я вспоминаю его улыбку. Чимин рядом с Минхо, мелкий виснет на нем и заливисто смеется. А ведь Чимин сказал, что никаких детей. Категорически отказывался беременеть, каждый раз вспоминая про свои таблетки. Ни один секс не прошел без противозачаточных. Сказал, что не выносит детей… но Минхо ведь тоже ребенок. Утром на колонне со входом стояла коробка. В этот раз я не стал ждать, пока сын раскроет находку, и сам распаковал заспиртованную колбу. Глаз. Его, это ведь его глаз, с его милого личика! Спокойно. Взять себя в руки, вздохнуть полной грудью. Ни по ногтям, ни по глазу не опознать… Я быстро оделся и умчался в участок. Чей бы ни был это глаз, он явно человеческий. Эти ребята вытащили глаз из человека! — Почему сразу не обратились? — докапывались до меня. — Будто бы вы что-то сделали. Дни не накопились же, — съехидничал я, но после решил добавить откровенную ложь, — надеялся, что он вернется. Отправили домой. На мыле фотки Чимина, ноги раздвинуты, на щеках слезы, белые брызги спермы. Но оба глаза на месте. Разводят как лоха, да? Секунды тянулись бесконечно. Без него все стало не так. Холодно, неуютно, одиноко. — Упертый дядька, — послышался голос в трубке, — понравился презент? — Я хочу поговорить с ним, — проигнорировал я. На душе неспокойно, не могу я вот так игнорировать все. Чим не безразличен мне, и если есть мизерный шанс, что он в заложниках, я должен проверить. — Юнги? — спросил его тихий сорвавшийся голос. — Юнги, — подтвердил я. Голоса на заднем плане отдалились, но были слышны. Они не включили громкую связь, а дали ему телефон. Вот и все. Похитители никогда бы не сделали подобного. — Все… — он остановился, переключаясь на другое, — я знал, что ты никогда меня не полюбишь, — мне показалось, что он улыбнулся. Печально и обреченно. — я говорил им, что ты не станешь платить. Все хорошо, Юнги, — он сдерживает всхлипы, как мне кажется, но по идее трубку бы должны были забрать, — все, правда, хорошо… я смирился. — Что ты ему втираешь, идиот? — слышится чужой голос, — ты должен умолять забраться тебя! Хочешь окончательно ласты склеить?! — Уже поздно, — шепчет мой омега. Наверняка прикрывает глаза и стирает с лица улыбку. Чтоб больше ничего не изменилось. Вызов обрывается, а моя голова пополнилась пищей для размышлений. Я все еще не могу поверить в то, что Чимина кто-то может обидеть. Именно так. На него ведь невозможно руку поднять, унизить его. Чимин-и  же совсем как ребенок, противоречивый, плаксивый, красивый, любимый… Да, черт возьми, да, я его люблю! Люблю настолько, что готов отдать половину состояния, лишь бы быть уверенным в том, что он жив. Настолько, что посреди ночи набираю гребанный номер и едва ли не ору, что готов все переслать. Я заплачу сколько угодно, лишь бы омежка сказал, что с ним все хорошо. На том конце провода слышится смех, номер счета, а потом и адрес. Все слишком быстро, но я не успеваю что-то заподозрить. Для меня весь мир остановился, я мчусь по адресу за город, выбегаю из машины, раскрываю железные двери. Тонкая полоса приглушенного света проникает в помещение. Вокруг темно и тихо. На полу в самом центре… Что я скажу сыну? Что я плевал в потолок, когда надо было что-то делать? Что спал в своей кровати, пока Чимин давился слезами? Поливал его «папу» грязью, пока того четыре дня подряд насиловали? Жил, пока его убивали. Мои слезы бесполезны, и пусть они заполняют все лицо, пусть дышать нечем, а ногти впиваются в ладони, оставляя красные полумесяцы. Невозможно даже пошевелить пальцем. Вот бы время остановилось. Я боюсь, что сейчас его коснусь, а Чимин уже холодный. Но двигает вперед шанс того, что он может быть жив, и на счету каждая секунда. Грязный маленький брошенный комок, зареванное лицо, наполовину покрытое кровью. Сколько там этой крови? Руки, бедра, лицо… мокрые следы в уголках глаз еще остались, и лицо розовое, не мертвенно бледное. Я наспех скидываю плащ, тут же кутая в него Чимина. Он теплый, он все еще теплый…